Сага о Копье: Омнибус. Том I (ЛП) - Кук Тонья - Страница 51

— Не понимаю. — Разговор с женой теперь, когда он отказался от мысли даже когда-нибудь увидеть ее, наполнил Кит-Канана великой радостью. Но выражение ее лица, ее голос пугали его больше, чем смерть. Он не мог понять, что происходит.

Зеленая женщина прикоснулась ладонью к щеке мужа. Рука была холодной и мягкой. Она улыбнулась ему, и он почувствовал, как к горлу подступает комок.

— Это случилось и с другими Хранительницами. Когда приходило их время, они также сливались с Лесом. Я умерла, дорогой Кит, но я останусь здесь на тысячи лет, соединившись с Лесом.

Кит-Канан обнял ее.

— А как же мы? Неужели ты хочешь нас покинуть? — спросил он хриплым от страха голосом.

— Я люблю тебя, Кит, — страстно воскликнула Анайя, — но моя жизнь подошла к концу. Такова моя судьба. Я рада, что смогла объяснить тебе это.

Она высвободилась из его объятий и отошла на несколько ярдов.

— Мне всегда нравилось это место на поляне, здесь так хорошо, — удовлетворенно сказала она.

— Прощай, Най, — плача, произнес Макели. — Ты была мне доброй сестрой!

— Прощай, Кели. Будь счастлив.

Кит-Канан подбежал к ней. Он не мог с этим смириться. Это все было слишком странно. Все происходило так быстро! Он попытался еще раз обнять Анайю, но она словно приросла к земле.

Она с упреком взглянула на Кит-Канана и, желая утешить его, произнесла:

— Против этого невозможно бороться, Кит. — Голос Хранительницы становился тише, и она добавила: — Так должно было случиться.

— А как же наш ребенок? — в отчаянии спросил он.

Анайя приложила руку к животу:

— Он по-прежнему здесь. Его появление не было предусмотрено. Через много, много лет он родится снова… — Свет в ее глазах медленно угасал. — Прощай, любовь моя.

Кит-Канан сжал в ладонях лицо Анайи и поцеловал ее. Лишь мгновение губы ее сохраняли мягкость живого тела, а затем стали твердыми. Принц отшатнулся, и, когда он еще касался ее лица, черты женщины начали меркнуть. Кожа превратилась в древесную кору. Не успел Кит-Канан еще раз произнести ее имя, как Анайя исчезла. Стоя на краю поляны, принц Сильванести обнимал стройное дубовое деревце.

В течение месяца послы вели переговоры со Звездным Пророком, но им так и не удалось прийти к соглашению. В конце концов, Пророк Ситэл заболел. За прошедшие недели здоровье правителя ухудшилось, а напряженные заседания отнимали последние силы, и наутро двадцать девятого дня он уже не смог подняться с постели. Пророк хворал так редко, что дворец охватила легкая паника. Слуги сновали вокруг, переговариваясь шепотом. Ниракина призвала к постели Пророка Ситаса и Герматию. Ее голос звучал так горестно, что Ситас уже ожидал увидеть отца на пороге смерти.

Теперь, стоя в ногах кровати, принц видел, что Ситэл изнурен и упал духом. Ниракина сидела рядом с больным мужем, приложив к его лбу влажную тряпку. Герматия маячила на заднем плане, явно чувствуя себя неловко в присутствии больного.

— Позволь мне позвать лекаря, — настаивала Ниракина.

— В этом нет нужды, — коротко ответил Ситэл. — Я просто должен немного отдохнуть.

— У тебя горячка!

— Нет! Что ж, а если и горячка, я не хочу, чтобы разнесся слух: Звездный Пророк настолько ослабел, что ему необходим лекарь. Что ты предполагаешь сообщить народу? И иноземным послам?

Эта короткая речь обессилила Ситэла, он тяжело дышал, бледное лицо резко выделялось на фоне кремовых подушек.

— Кстати, насчет послов, что я должен сказать им? — спросил Ситас. — Если ты не сможешь сегодня присутствовать на совещании.

— Скажи им, пусть пойдут напьются, — пробурчал Ситэл. — Хитроумный гном и эта вздорная баба.

Голос его затих.

— Нет, муж мой, так не годится, — мягко заметила Ниракина. — В болезни нет ничего постыдного, ты знаешь. Если ты позовешь лекаря, то встанешь на ноги гораздо быстрее.

— Благодарю, я поправлюсь сам.

— Ты можешь лежать здесь неделями, в горячке, в дурном настроении…

— У меня хорошее настроение! — закричал Ситэл.

Ниракина решительно поднялась с кровати и обратилась к Ситасу:

— Кого бы нам позвать? Кто лучший целитель в Сильваносте?

Из дальнего угла послышался голос Герматии:

— Мирителисина.

— Это невозможно, — быстро возразил принц, с упреком глядя на жену. — Она находится в тюрьме, госпожа, и тебе это отлично известно.

— Какой вздор, — перебила мать. — Если Пророку нужен лучший лекарь, можно приказать ее выпустить.

Ни отец, ни сын и виду не подали, что слышали эти слова.

— Мирителисина — высшая жрица Квенести Па. Никто в Сильваносте и сравниться с ней не может в искусстве врачевания. — Ниракина обращалась к Ситасу. — Она находится в заточении уже больше полугода. Разве это не достаточное наказание за минутную неосторожность?

Ситэл закашлялся, долгий, сотрясший тело пароксизм заставил его скрючиться на постели.

— Это застарелая лихорадка, — ловя ртом воздух, выговорил он. — Я знаю, иногда она возвращается.

— Лихорадка? — переспросил Ситас.

— Наследство бурно проведенной молодости, — слабым голосом ответил Пророк. Он приподнялся в кровати, и Ниракина поднесла к его губам чашу с прохладной водой. — Когда я был молодым, то часто охотился на болотах в устье Тон-Таласа. Тогда я и подхватил лихорадку.

Ниракина подняла взгляд на Ситаса.

— Это случилось более чем за двести лет до твоего рождения, — успокоила она сына. — Раньше у него бывали приступы, но не такие сильные.

— Отец, надо послать за жрицей, — угрюмо посоветовал Ситас. Пророк вопросительно поднял брови. — Необходимо продолжать переговоры с гномами и людьми, и только сильный, здоровый правитель может установить справедливость.

— Ситас прав, — поддержала его Ниракина. Она приложила маленькую руку к горячей щеке мужа. — Прикажи выпустить Мирителисину.

Пророк вздохнул — из горла его вырвался сухой, дребезжащий звук.

— Ну, хорошо, — смирившись, проговорил он. — Пусть будет по-вашему.

Тем же утром, позже, раздался стук в дверь. Ниракина крикнула посетителю, чтобы он входил. Появился Таманьер, опустив взгляд в пол.

— Великий Пророк, я говорил с Мирителисиной, — подобострастно произнес он.

— И где же она? — резко спросил Ситас.

— Она… она отказывается прийти, мой принц.

— Что?! — воскликнул Ситас.

— Что? — эхом отозвалась Ниракина.

— Она не придет к тебе, Высочайший, и не соглашается покинуть тюрьму, — объяснил Таманьер, покачав головой.

— Она что, ума лишилась? — фыркнул Ситас.

— Нет, господин. Мирителисина считает, что ее страдания в тюрьме привлекут всеобщее внимание к тяжелому положению бездомных.

Несмотря на свою слабость, Пророк начал тихо смеяться.

— Ну и характер! — сказал он. Смех грозил перейти в кашель, и Ситэл умолк.

— Да это же вымогательство! — злобно воскликнул Ситас. — Она уже диктует нам условия!

— Не обращай внимания, сын. Таманьер, прикажи, чтобы открыли дверь ее камеры. Скажи охранникам, пусть не дают ей ни еды, ни питья. Когда она достаточно проголодается, то выйдет.

— А что ты сделаешь, если она не придет? — в смятении спросила Ниракина.

— Буду жить дальше, — был ответ. — А теперь оставьте меня, вы все. Я хочу отдохнуть.

Таманьер отправился исполнять поручение. Ситас и Ниракина выскользнули из спальни, поминутно оглядываясь на Пророка. Ситас был поражен тем, насколько маленьким и слабым выглядел его отец, лежавший на огромной кровати.

Оставшись в одиночестве, Ситэл медленно поднялся. В висках у него стучало, но через некоторое время сознание прояснилось. Он поставил ноги на пол, и прохладный мрамор успокоил его. Поднявшись с кровати, Пророк осторожно двинулся к окну. Перед ним раскинулся Сильваност. Как он любил его! Не сам город, который был лишь скопищем зданий, но народ, каждодневное биение тысяч сердец, которое делало его живым.