У нас уже утро - Чаковский Александр Борисович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/73
- Следующая
Но обо всём этом Доронину сейчас не хотелось думать. Начало было положено, а за продолжением дело не станет!
В назначенное время люди собрались вокруг дома. На крыльцо поднялись Доронин, Нырков, Вологдина и Венцов.
Солнце уже скрылось, но было ещё светло. Туман, окутавший горизонт, казался розоватым. Деревья на сопках потемнели. С моря дул резкий ветер.
Нырков открыл митинг и предоставил слово Доронину.
– Товарищи, – сказал Доронин, – наш первый дом построен.
Десятки глаз внимательно смотрели на оратора из-под солдатских ушанок, из-под рыбацких шлемов, из-под косынок и платков.
– Вы сами построили этот дом, своими собственными руками. Пусть же это будет началом. Пусть этот дом будет первым домом нового, советского города на западном берегу Сахалина. Я знаю, верю: многие из вас останутся здесь на всю жизнь. Будут рождаться дети. Позаботимся и о них!
Доронин говорил все громче, а люди все плотнее придвигав лись к дому, охватывая его тесным полукольцом.
– Нам нелегко было построить этот дом, но мы его построили. Почему? Потому, что захотели построить. Давайте же будем так же дружно решать все другие наши задачи. А теперь позвольте передать этот дом во владение тем людям, которые будут в нём жить…
Медленно, точно читая приказ по войскам, Доронин перечислил имена пятнадцати новосёлов.
– Добро пожаловать, товарищи! – громко сказал он и распахнул двери.
Один за другим люди чинно входили в сени, где уже висел самодельный умывальник, и проходили в комнаты, где стояла нехитрая, ими же самими сколоченная мебель. Каждый, кто ступал сейчас по не крашенным ещё половицам нового дома, отдал ему немало сил и теперь с законной гордостью трудолюбивого хозяина осматривал дело своих рук…
Поздно вечером, после ужина, устроенного новосёлами, Доронин возвращался к себе. На тёмном, низком небе не было видно ни одной звезды. Мерно шумело море. Но Доронин так привык к этому шуму, что уже не замечал его и, пожалуй, стал бы удивлённо прислушиваться, если бы он внезапно прекратился.
Изредка освещая дорогу электрическим фонариком, Доронин медленно шёл по направлению к конторе.
– Спешите на покой, товарищ директор? – услышал он позади себя женский голос.
Его догнала Вологдина. Они пошли рядом.
– Меня ребята спрашивают: когда второй дом строить начнём? – громко и, как показалось Доронину, весело сказала Вологдина.
– Понравилось? – в тон ей спросил Доронин.
– Как вы думаете, удастся нам задержать транспорт ещё недельки на две?
– Пойду на поклон к полковнику, – сказал Доронин. – Надеюсь, что не откажет. Он с меня отчёта требовал. Теперь есть чем отчитаться.
– Послушайте, Андрей Семёнович, – сказала Вологдина, – почему вы не взяли себе комнату в новом доме?
– А вы почему не взяли?
– У меня есть комната, вы знаете, А вам жить в кабинете глупо.
– Я и не собираюсь жить в кабинете, – сказал Доронин. – Я поселюсь во втором доме.
– Где сейчас ваша семья? И когда вы собираетесь её выписывать?
– У меня нет семьи.
– Как нет? Совсем?
– Совсем.
– Почему вы улыбаетесь?
– От недоверия.
– Что такое?
– Мне не верится, что это вы идёте рядом со мной.
– Почему не верится?
– Почему да почему! У вас даже голос изменился. Раньше, когда вы входили ко мне в кабинет, мне казалось, что вкатывается ёжик.
Они шли по каменной набережной. Там, где кончалась стенка ковша и начиналось открытое море, точно одинокая звезда, мерцал сигнальный фонарик.
– А вы, наверное, очень гордитесь, что построили этот дом, – вдруг сказала Вологдина.
– Я очень рад, – просто ответил Доронин, – но гордиться мне нечем. Я тут столько дров наломал, столько раз начинал не с того конца…
– Если не ошибаюсь, – улыбнулась в темноте Вологдина, – за одно такое начало вы получили предупреждение по партийной линии…
– Получил, – со вздохом признался Доронин.
– А вы знаете, Андрей Семёнович… Я давно хотела вам сказать… Тот неудачный выход в море всё-таки сыграл свою роль. Как это ни странно, но именно после него Люди стали меньше бояться моря, почувствовали свою власть над ним И Весельчаков теперь на задний план стал отступать. Антонов скоро его совсем позади оставит… Разве я не права?
– Может быть, вы и правы, – задумчиво проговорил Доронин, – но такого же результата можно было достигнуть без всяких потерь. Это сказал мне Костюков, и я с ним согласен.
Вологдина поскользнулась. Доронин поддержал её за руку.
– Спасибо, – сказала она, отнимая руку. – Голова у вае больше не болит?
– Нет.
Они подошли к конторе.
– Какой прогноз на завтра? – спросил Доронин.
– Ветер три балла.
– Бригады идут в море?
– Идут. Спокойной ночи.
Она пожала ему руку и тотчас исчезла в темноте.
Доронин медленно поднялся к себе, зажёг свет, подошёл к тёмному окну и привычно прислушался, не усиливается ли ветер.
ГЛАВА IX
Осень была ещё в разгаре. В тайге ещё цвели диковинно-яркие красные, жёлтые, лиловые цветы. Но по утрам все звонче становилась земля. Тонкой ледяной коркой покрывалась вода в лужах, хрустели под ногами промёрзшие водоросли. Осыпались жёлуди.
Приближалась зима.
На Южный Сахалин прибыли первые переселенческие колхозы. Сюда, в самый дальний уголок советской земли, ехали люди с Украины, из Белоруссии, Сибири… Ехали в одиночку, бригадами и целыми колхозами.
В числе колхозов были и рыболовецкие. Главк сообщил Доронину, что в районе комбината решено разместить несколько рыболовецких колхозов и что добыча этих колхозов будет включена в общий план рыбодобычи комбината.
Доронин, Нырков и Антонов, которого они взяли в помощь, так как везли дель для одного из колхозов, выехали к новосёлам.
Ехать нужно было поездом. Узнав об этом, Доронин вспомнил свою поездку из Средне-Сахалинска в Танаку. Он ехал тогда в маленьком, точно игрушечном, составе, напоминавшем поезда на детских железных дорогах. Этот странный поезд больше стоял, чем двигался. Когда Доронин, которому уже не терпелось поскорее оказаться на месте работы, обращался к японским железнодорожникам, те разводили руками и в один голос повторяли:
– Худо, капитана!
Это была бесконечно-унылая поездка, при одном воспоминании о которой Доронин испытывал тошноту.
Но теперь, войдя в игрушечный, тесный вагон и пристроившись на неудобной, узкой скамейке, Доронин сразу заметил, что внутренний вид вагона изменился. Маленькие окна были чисто вымыты, да и стены не казались такими чёрными, как раньше.
Приятнее же всего было то, что, медленно тронувшись с места, игрушечный состав вскоре набрал такую скорость, которая сделала бы честь любому поезду. Правда, он при этом раскачивался и подпрыгивал. Временами Доронину казалось, что состав вот-вот свалится набок. Но всё это были пустяки по сравнению с тем, что поезд не имел вынужденных остановок, не задерживался на станциях и следовал точно по расписанию.
Через три часа Доронин вышел на маленьком полустанке, Нырков и Антонов поехали в другой колхоз.
Чтобы добраться до места, нужно было спуститься к морю и километра три идти берегом. Доронин пошёл хорошим шагом, каким ходил когда-то из полка в роты. Берег был завален всяким мусором. Раньше тут, очевидно, помещался японский кустарный промысел: валялись гнилые обломки бочек, чуть поблёскивали стеклянные шары наплавов, путались под ногами обрывки, сетей.
Чайки бегали по отмели и клевали что-то у самой воды.
Вскоре показались обуглившиеся сваи. «Все разрушили, черти, – со злобой подумал Доронин. – Ну да ладно, нам ваша кустарщина всё равно не ко двору».
Справа, у подножья сопок, расстилалось большое поле, покрытое высокой, в рост челозека, травой. Видимо, её здесь никогда не косили.
«Придёт время, – думал Доронин, – уберём траву, распашем землю, заставим её родить хлеб».
- Предыдущая
- 37/73
- Следующая