У нас уже утро - Чаковский Александр Борисович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/73
- Следующая
– Однополчане? – прервал его размышления шофёр.
– Да, – коротко отозвался Доронин.
На землю надвигался туман. Он не опускался, а именно надвигался, и казалось, было слышно, как он плывёт по высокой влажной траве, по деревьям и кустам.
Море затихло. Дальние мысы закрыла синеватая мгла.
Машина подъезжала к комбинату.
Ещё сидя в кабине, Доронин увидел, что на берегу царит необычное оживление. По пирсу бегали люди, размахивая руками и показывая на море.
Шофёр распахнул дверь и, не выпуская баранки, высунулся из кабины.
– Что там? Что случилось? – удивлённо спросил Доронин.
Шофёр некоторое время продолжал вглядываться в море и вдруг, подпрыгнув на сиденье, обернулся к Доронину.
– Горбуша пошла! – крикнул он.
Доронин выскочил из машины и побежал на пирс.
Два рыбака, стоя по колено в трепещущей тёмно-серебристой рыбе, бросали её в корзины. Рабочие тут же подхватывали корзины, ставили их на носилки и уносили к разделочным столам засольного цеха.
А несколько поодаль, около устья реки, вода словно кипела. Тысячи маленьких фонтанов поднимались над ней. Рыбы выпрыгивали, перевёртываясь в воздухе. Слышался характерный плеск, как будто сотни прачек полоскали бельё.
Огромный косяк горбуши вошёл в небольшую речку и буквально затопил её. Напор рыбы был так силён, что берега, казалось, с трудом выдерживали его.
Река напоминала котёл, в котором бесновались десятки тысяч рыб. Они плыли, ползли друг по другу, выпрыгивали на берег и, бессильно извиваясь, всё же пытались двигаться дальше. Тёмные горбы самцов то и дело показывались из-под воды, точно в реке было второе дно, которое, как лента эскалатора, безостановочно двигалось против течения.
Доронин стоял, потрясённый этим никогда не виданным зрелищем. Он забыл обо всём, даже о том, что он директор комбината, что ему нужно действовать, возглавить лов горбуши… Не в силах оторвать глаз от реки, он медленно шёл по берегу.
Небольшая речка становилась все мельче и мельче, а косяк двигался, не замедляя хода. Достигнув переката, рыба преодолела и его. Она почти посуху перебиралась через камни, обдирала бока, быстрыми, конвульсивными движениями устремлялась вперёд.
Доронин как зачарованный шёл за рыбьим потоком. Очнувшись, он увидел, что далеко ушёл от комбината. Ему стало стыдно. «Что за мальчишество! – подумал он. – Как я мог уйти в такой момент?» Быстрыми шагами, почти бегом, он устремился к берегу моря.
На пирсе продолжалась вакханалия. Казалось, что в корзинах, на каменном причале, в воде, в воздухе – всюду трепещет серебристая горбуша.
На разделочных столах рыба рвалась из рук резальщиков. Острые ножи легко вспарывали ещё живую, полную сил горбушу. Мойщицы небрежно вынимали внутренности, обильной струёй воды и щёткой очищая рыбу.
В миле от берега десятки рыбаков перебирали ставные невода – огромные ловушки, в которые попадали целые рыбьи стаи. К пирсу один за другим приставали кунгасы. Здесь их ждали корзины, ведра – всё, в чём можно унести рыбу туда, к людям, вооружённым острыми разделочными ножами.
…И всё это происходило без участия Доронина. Стоя на пирсе, провожая взглядами бегающих взад и вперёд людей, он с горечью и со стыдом сознавал, что от его присутствия ничего здесь не изменилось бы.
Всем распоряжалась Вологдина. Это было видно даже со стороны. Стоя в своём синем комбинезоне на стенке ковша, она встречала кунгасы, командовала выгрузкой рыбы, отдавала распоряжения уходящим в море рыбакам. Чувствовалось, что всё это – мокрый, покрытый рыбьей чешуёй пирс, море, трепещущая горбуша – её родная стихия, близкое, понятное ей дело…
Ход горбуши кончился. Несмотря на то что люди работали с предельной нагрузкой, выполнить план не удалось. Не хватало ставных неводов. Не хватало судов. Не хватало людей: старые рыбаки насчитывались единицами, молодые были неопытны.
Доронин видел, что Вологдина выбивалась из сил. На ночь она уходила в море с молодыми рыбаками. Днём командовала на берегу. Вечером составляла план выхода в море на следующие сутки.
Ей ничего не стоило всю ночь проболтаться с рыбаками на сейнере, вместе со всеми выбирать сеть, жарить треску на железной печке, а потом, подстелив ватник, спать в кубрике на узких и коротких нарах.
Доронин до поры до времени ни во что не вмешивался. Он неторопливо ходил из цеха в цех, присматривался, разговаривал с людьми, а по ночам внимательно, как студент, читал привезённые с собой книги по технике промышленного рыболовства.
Через некоторое время он приказал Венцову взять на учёт всех, кто когда-нибудь плотничал, столярничал и вообще имел отношение к строительству или лесозаготовкам. Таких набралось пятьдесят человек.
Затем Доронин вызвал главного инженера к себе.
– Вот что, Виктор Фёдорович, – сказал Доронин, глядя на лежавший перед ним список, – надвигается осень, люди не могут жить в таких условиях, в каких живут сейчас.
Венцов закивал головой.
– Мы должны заготовить лес и начать строительство домов. Построим пока две или три хорошие русские избы с печами и банями. Разместим там тех, кто живёт сейчас в палатках. Эти пятьдесят человек, – он постучал пальцем по лежавшему на столе списку, – должны отправиться на заготовку леса.
– Мы не раз думали об этом, – мягко возразил Венцов, – но ничего не получалось. Нужны пиломатериалы, кирпич, известь, торфопласты, столярные изделия… Главное, однако, не в этом. Главное в том, что очень трудно взять лес. Я обследовал окрестности. Весь лес, сколько-нибудь удобный для транспортировки, хищнически уничтожен японцами. Надо идти в сопки. Нужен транспорт, по крайней мере несколько полуторок и несколько тягачей. Где мы возьмём их?
Доронин призадумался. Весь транспорт, имевшийся в его распоряжении, составляли пять-шесть лошадей и полуторка, которую нельзя было на несколько дней отправить в сопки.
Он позвонил в райком. Костюков отвечал, что сейчас ничем помочь не может, но что машины и тягачи уже ждут погрузки во Владивостоке. Доронин повесил трубку. Он твёрдо решил сейчас же начать заготовку леса. Дело было не только в том, чтобы взять лес, дело заключалось в том, чтобы сделать первый, решительный шаг в будущее, сплотить людей, дать им понять, что отныне всё зависит от их воли, желания, уменья. Лесозаготовки представлялись Доронину не просто важным, жизненно необходимым хозяйственным мероприятием, но делом большого политического значения.
И вот все упиралось в транспорт. По подсчёту главного инженера, на первых порах требовались три полуторки й хотя бы один тягач. Но взять их было неоткуда.
Однажды он подумал… По правде говоря, эта мысль уже давно пришла ему в голову, но он гнал её и сердился на себя.
«Нет, это не выход, – доказывал себе Доронин, – надо придумать что-нибудь другое…»
Но, так ничего и не придумав, он сел в кабину полуторки и сказал шофёру:
– Помнишь, тот лейтенант показывал своё хозяйство? Давай туда.
Когда машина подъехала к украшенной еловыми ветками деревянной арке, Доронин сказал шофёру: – Встань здесь и жди. Я скоро вернусь.
Он вылез из кабины и пошёл по аккуратно расчищенной, ведущей вверх дороге.
Увидев часового с автоматом на груди, Доронин пошёл медленнее. Сколько раз входил он так же в расположение своего полка! Издали заметив командира, часовой подтягивался и салютовал ему по-ефрейторски, а иногда приветливо улыбался и, вопреки уставу, говорил:
– Здравия желаю, товарищ майор…
А теперь часовой пристально и насторожённо смотрел на медленно приближавшегося к нему человека в пальто и кепке…
– Вам куда, гражданин? – строго крикнул он, положив руку на автомат.
Доронин почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
– В вашу часть, – глухо ответил он. – Вызовите дежурного.
Часовой пристально оглядел его и поднёс к губам свисток.
В сопровождении дежурного Доронин направился к дому командира. По деревьям тянулись провода телефонной связи. Стояли автомашины с крытыми кузовами. Доронину показалось, что после долгих скитаний он попал наконец в родные места. Он с горечью ощущал, что проходившие мимо солдаты и офицеры равнодушным или чуть удивлённым взглядом скользили по его штатской одежде.
- Предыдущая
- 26/73
- Следующая
