Шерлок Холмс
Человек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрёт - Вернер Алекс - Страница 30

«Дождливая ночь, магазины на Чаринг-кросс», 1909 г., меццо-тинто, Джозеф Пеннел (Отдел эстампов и фотографий, Библиотека Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия).

Художники начали понимать, что невероятные размеры Лондона с его расползающимися пригородами и разветвлённой железнодорожной сетью, с его колоссальными размерами и путаницей улиц, означают, что город больше не может быть нарисован чётко и компактно. Лондону было далеко до изящных, опрятных акварелей Томаса Шоттера Бойса или Томаса Хосмера Шепарда раннего викторианского периода. «Лондон очень трудно познать до конца: это город ошеломляющих контрастов, часто ужасно однообразный в своей неприветливой невзрачности… безжалостный в своём практицизме, но тем не менее всегда радушный, внешне не особо целеустремлённый, несомненно свободный, несомненно скучный…» писал Сидни Дарк, автор нескольких иллюстрированных книг о Лондоне, в которых он использовал гравюры Пеннела, подкрепляя свою точку зрения. Карты по-прежнему оставались одним из важнейших средств изображения города, но они становились всё запутанней и теперь включали индустриальные и производственные составляющие, как, например, «Описательная карта бедноты» Чарльза Бута. В ответ многие художники, стремящиеся изобразить Лондон, опирались на сильные топографические традиции, представляя город через топонимы и достопримечательности, дистанцируясь от нелицеприятных проявлений, используя световые эффекты; они по-прежнему широко охватывали городской пейзаж с верхней точки, изображая повседневную жизнь имперской столицы.

Двойственному впечатлению от города, а именно всеохватывающему взгляду вкупе с погружением в уличную жизнь, подводится итог в «Знатном клиенте», когда Холмс, обедая в ресторане «Симпсонс-ин-зе-Стрэнд», «глядит на Стрэнд, где жизнь бьёт ключом», одновременно являясь частью лондонской жизни: он может дать толпе себя поглотить, часто раствориться в ней и снова отделиться от неё, воспаряя над ней на крыльях своих превосходных знаний и способностью дойти до самой сути. Холмсовское знание Лондона оказалось крайне важно для придания рассказам достоверности: реализм и натурализм описываемых мест способствовали вере читателей в его несравненные дедуктивные способности. Он должен был восприниматься читателями, как некто, очень хорошо знающий Лондон, могущий с лёгкостью передвигаться по городу, невзирая на застилающий его туман или обрушившуюся непогоду. Наш герой воплощает прежний взгляд на город, который мог быть категоризирован, классифицирован, каталогизирован и осмыслен, и он выступает, как последователь Генри Мэйхью, социального аналитика, который пытался выделить отличительные признаки города, как можно видеть в его труде «Лондон рабочего класса и Лондон бедняков» (1851 год), или Дугласа Джерольда, журналиста, который в 1872 году написал книгу «Лондон: Паломничество». Шерлок Холмс не разгуливает по улицам без дела — устремляясь в круговерть готического города, он всегда преследует определённую цель. Карта Лондона будто встроена в его голову, и это позволяет ему успешно ориентироваться и прибывать точно по месту назначения. В своих расследованиях он воплощает ободряющую надёжность раннего викторианского уклада, далёкого от туманного эстетства, характерного для конца XIX века.

На протяжении историй постоянно упоминаются названия лондонских улиц: так в головах читателей постепенно формируется воображаемая карта города. В «Пустом доме», по словам Ватсона, «Холмс не уставал поражать меня знанием лондонских закоулков… он твёрдо шёл по лабиринту каких-то конюшен и извозчичьих дворов, о существовании которых я и не подозревал». В «Этюде в багровых тонах» названия улиц выстраиваются в настоящую мантру — Уондсворт-роуд, Прайори-роуд, Ларккхилл-лейн, Стоквелл-плейс, Роберт-стрит, Колдхарбор-лейн — таким образом Холмс демонстрирует многогранность города во всей его тёмной неоднозначности. Сидя в кэбе, Ватсон рассказывает нам: «Я потерял всякие ориентиры и мог сказать только, что мы едем уже очень, очень давно. Однако Шерлок Холмс не терял направления и время от времени бормотал названия площадей и улиц, по которым, очевидно, мы проезжали». Повторяя это из истории в историю, Конан Дойл ясно даёт понять, что «знание Лондона» — важная черта Холмса. Как удобно иметь «перед глазами» ментальную карту подчёркивается в «Этюде в багровых тонах», когда Джефферсон Хоуп становится извозчиком, чтобы выследить обидчиков: «Самым трудным оказалось разобраться в улицах: таких лабиринтов, как в Лондоне, наверное, нигде не сыщешь. Я обзавёлся картой, заучил основные гостиницы и вокзалы, и тогда дела пошли на лад».

Тот факт, что Лондон может мысленно картироваться Шерлоком Холмсом, демонстрирует исключительные способности детектива следить, делать выводы и расследовать преступления в городе, который многие считали безграничным, сбивающим с толку и непостижимым — главное, что возвеличивает нашего героя. Таким образом, контекст города и невозможность (для рядового лондонца) постичь его способствуют читательскому признанию холмсовского интеллекта. По иронии судьбы эти знания не были основаны на личном опыте Конан Дойла. В центре города он жил недолго (меньше года в 1891 году), хотя по его предыдущим визитам в город, которые упоминаются в письмах к матери, Мэри Дойл, мы получаем представление о том, как ему нравилось проводить время. Например, он описывает свою поездку в Лондон весной 1887 года, во время которой посетил скрипичный концерт Вилмы Неруды-Норман, ходил на лекции, посетил Королевскую Академию художеств, обедал в клубе «Савиль», ужинал в отеле «Ленгхэм», ездил посмотреть Генри Ирвинга в «Людовике XI», который произвёл на него сильное впечатление, побывал на соревнованиях по крикету в «Лордсе», посетил Вестминстерский аквариум и провёл время на Королевском конном параде, где мельком увидел наследного принца Германии и герцога Кембриджского, и всё это время по вечерам любовался подсветкой клубов и общественных зданий. В своём письме от 1878 года он признаётся, что был слишком богемным для хозяев своей гостиницы, ибо только и делал, что бродил по Лондону, впитывая его атмосферу.

Работа над первым рассказом о Шерлоке Холмсе совпала с переездом Конан Дойла в Лондон, где он снял комнаты в доме № 23 по Монтегю-плейс, неподалёку от Британского музея.

В ходе переписи 5 апреля 1891 года были перечислены следующие квартиросъёмщики: старая дева Мэри Гулд (54), домовладелица; её сестра Джейн, учительница начальных классов; Джейн Сазерленд (64); Эдвин Дэвис (18), конторский служащий; Фрэнк и Перси Джефферсоны, владельцы ресторана; Карл Фалштедт, шведский консул в Сиднее и его жена-англичанка Сесилия; двое домашних слуг; Артур Конан Дойл (31), офтальмохирург, его жена Луиза (33) и их малолетняя дочь Мэри. Конан Дойл арендовал гостиную в качестве кабинета для врачебных консультаций и приёмную, которую делил с другим врачом, по адресу: верхняя Уимпол-стрит, дом № 2. Он также поступил на работу в Королевскую Вестминстерскую офтальмологическую больницу, вот почему этот район центрального Лондона довольно часто упоминается в рассказах в качестве отправной точки.

В конце XIX века «рисующих» охватило желание увековечить соседствующую с уродством красоту города, как видно из работ, описанных выше, а также передать точное местоположение и натуралистичность деталей. Картина Джона О’Коннора (1830–1889) «Вид на запад с Пентонвилл-роуд: Вечер» 1884 года — подлинный гимн предпринимательству, технологиям и современному транспорту; готические шпили вокзала Сент-Панкрас поднимаются над будничной рутиной уличной толчеи с её газетами-однодневками и рекламой, заброшенными ящиками и корзинами, сваленными на крыше. Запруженная серыми фигурами, спешащими по домам, конками и экипажами, это и не фешенебельная улица, и не пригород: здесь царит атмосфера захудалости, здесь мечтают о лучшей жизни — это не то место, где хочется задержаться, но, то, которое хочется быстрее покинуть. Информационные листки, как «Дэйли-Ньюз», служили признаком быстротечности жизни в столице — новые газеты и журналы печатались каждый день, а старые выбрасывались. Вид открывается с заброшенной крыши, взгляд падает вниз, на заходящее солнце, озаряющее Сент-Панкрас, тепло передаётся за счёт цвета неба, контрастирующего с голыми ветвями деревьев: полотно сочетает в себе красоту, технологическую мощь и эфемерность. Вокзал ярко освещён, его готические шпили напоминают собор, а железнодорожный навес почти невидим. Эта картина полностью отражает своё время: трамвайные линии были установлены только в 1883 году, но, несмотря на свой фотографический реализм, она очень тщательно скомпонована: на переднем плане мы видим одного полицейского, одного почтальона, опорожняющего красную почтовую тумбу, одну белую лошадь, бредущую под горку, один трамвай и одну женскую фигуру в чёрном, сигналящую зонтом.