Мирные дни - Чаковский Александр Борисович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/35
- Следующая
В отличие от Каргина, он подверг меня тщательному опросу по части биографии, и, отвечая, я вспомнил многое такое, что, казалось, и сам забыл.
— Ну вот, — заключил редактор, отдуваясь, хотя устать должен был бы я. — Хочешь к нам в литсотрудники? Завод у нас боевой, первостепенный, да и газета неплохая…
Он о чём-то подумал, потёр между пальцами и повторил убеждённо:
— Да, неплохая газета. Ну?
Направляясь на завод, я не думал, что всё решится так быстро, и внезапно ответил:
— Согласен.
— Вот и ладненько, — улыбнулся редактор. — Порядок, думаю, примем такой: сейчас иди оформляться, а завтра на работу. Только смотри не опаздывай. — Он поднял свой толстый, похожий на сардельку, палец. — Впрочем, ты ведь человек военный.
Затем редактор потянулся в сторону двери и крикнул:
— Андрюшин, поди-ка сюда!
Через минуту на пороге показался паренёк лет двадцати трёх в выцветшей военной гимнастёрке.
— Помоги-ка новому товарищу оформиться, покажи ему, где что, — приказал редактор, кивая в мою сторону. Затем он протянул мне свою толстую руку. — Ну, бывай, до завтра.
Вдвоём с Андрюшиным мы вошли на заводской двор.
— Значит, у нас будете работать? — спросил Андрюшин. У него были очень светлые волосы, светлая кожа на лице, и весь он казался каким-то светлым.
— У вас, — ответил я.
— И очень хорошо, — сказал Андрюшин, — а то у нас совсем нет опытных журналистов со стажем.
— А откуда вы знаете, что я со стажем?
— А я вашу биографию из-за перегородки слышал. Все знаю. Вы рассказывали и про то, где в Москве работали, и про фронт, а я сидел и думал: «Нет, не пойдёт к нам такой журналист работать. Газета всё же маленькая».
— Почему маленькая? — возразил я. — Большая, четырёхполосная газета.
— Да, да, — подхватил мои слова Андрюшин, — наша газета только кажется маленькой. А на самом деле она большая. Завод-то огромный.
— А где у вас тут лаборатория? — спросил я.
— Лаборатория? Это в другом конце. А зачем вам?
— Нет, это я просто так. Куда же мы сейчас?
— В отдел кадров.
Пока мы обошли разные отделы, раскинутые на необъятной территории завода, и я заполнял разные анкеты, прошло не меньше полутора часов.
Когда наконец всё было закончено и я получил временный пропуск на завод, Андрюшин сказал:
— Ну вот, всё в порядке. Завтра принесите две фотокарточки и получите постоянный пропуск. А теперь, вы извините, мне надо в редакцию. Должен ещё передовую сдать. Придётся посидеть до вечера.
Было не больше трёх. Я подумал: «В передовой многотиражки не больше шестидесяти — восьмидесяти строк. Неужели Андрюшин собирается писать их до вечера?» Но вслух я произнес:
— Это из-за меня вам придётся задерживаться. За то время, что мы ходили, вы бы успели написать две передовые.
— Что вы! — воскликнул Андрюшин. — Ведь я с вами не более двух часов!
— О чём передовая? — спросил я.
— О бытовом обслуживании рабочих. Тема очень важная. Все материалы я уже подобрал. Остаётся только написать. Часов трёх мне будет вполне достаточно.
«Ещё бы!» — подумал я и проговорил:
— Вот что, услуга за услугу. Вы потратили на меня время, а я помогу вам написать эту передовую. Идёт?
— Что вы! — замахал руками Андрюшин. — Вам ещё хватит работы, сначала осмотритесь. А передовая поручена мне.
— Чепуха, — возразил я, — на фронте это называлось: взаимная выручка в бою. Кроме того, скажу вам откровенно, мне и самому хочется поскорее попытать себя. Я ведь отвык от мирных, так сказать, тем. Вот я и проверю себя, так сказать, неофициально.
Я подхватил Андрюшина под руку и, хотя он вначале упирался и продолжал горячо возражать, привёл его в редакцию.
— Ну, где ваши материалы? — спросил я, когда мы подошли к его столу. — У вас все подобрано?
— Да, конечно, — пробормотал Андрюшин, показывая на стопку отпечатанных на машинке листов.
— Ну и отлично, — сказал я. — Погуляйте немного, я посмотрю материал.
Я уселся на место Андрюшина и погрузился в чтение. Уже через несколько минут я понял, что материал был исчерпывающий. Передо мной лежало подробное решение бюро парткома по докладу заместителя директора завода, решение, в котором не только обстоятельно разбирались недостатки в бытовом обслуживании рабочих, но и вскрывалась их основная причина. Администрация завода, привыкшая к тому, что во время войны никто не сетовал на трудности, продолжала и в мирные дни, как было сказано в решении, «игнорировать быт». Далее разбирались конкретные недостатки, назывались их виновники.
Но это было ещё не всё. В подборке, сделанной Андрюшиным, приводилось много новых, не упоминавшихся в решении парткома фактов. Словом, передовая фактически была готова, её оставалось только продиктовать на машинку…
Я ушёл с завода в прекрасном настроении. Сразу понравились и редакция, и добродушный редактор, и Андрюшин.
Лида была уже дома.
— Откуда ты так поздно? — спросила она.
— С работы! — ответил я, пожалуй, даже с большей значительностью, чем мне это хотелось.
Я даже не предполагал, что это может так обрадовать её. Можно было подумать, что она придаёт этому факту какое-то особенное значение. Лида радовалась весь вечер, рассказывала мне о заводе и о том, что они с Ириной там изобрели.
Мы провели с Лидой один из наших лучших вечеров, а наутро вместе отправились на завод…
— А, герой, здорово! — приветствовал меня редактор, размахнувшись для рукопожатия. — Тут про тебя Андрюшин прямо чудеса рассказывает. Говорит, что за час передовую отмахал!
Я ответил:
— Это нетрудно, потому что все материалы были подобраны.
В этом заслуга не моя, а Андрюшина. По таким материалам любой бы написал.
— Брось, брось, — прохрипел редактор, — не скромничай. Ты мне вот что скажи: можешь изобразить что-нибудь такое зажигательное, насчёт того, чтобы в мирные дни работать по-фронтовому? У нас тут подборка идёт на эту тему, бывшие фронтовики высказываются. Так вот надо такой подвальчик, строк на сто, или нет — на сто пятьдесят. Можешь?
На фронте мне приходилось часто, чуть ли не ежедневно, писать небольшие публицистические фельетоны «с огоньком». Я ответил:
— Попробую.
— Чего там пробовать, — возразил редактор, — садись и пиши. Сколько тебе? Час?
«Э, нет, друг, — подумал я, — так дело не пойдёт!» Я сказал:
— Три часа, не меньше.
Мне поставили стол рядом со столом Андрюшина. Мой вчерашний проводник был уже на своём месте и радостно улыбался мне навстречу.
— А передовая-то, — подмигнул он мне, — вчера прошла без единой поправочки. Здорово!
Он, видимо, умел замечательно радоваться за других.
— Сумел подобрать материал, вот и получилось, — сказал я Андрюшину, переходя на «ты». — Написать — это дело техники, навыка. Скажи-ка, где мне посмотреть подборку, которая идёт в завтрашний номер?
— У секретаря, — быстро ответил Андрюшин. — Я сейчас принесу.
Он выбежал из комнаты и через минуту вернулся с подборкой. Я стал читать. Материалы были действительно интересными. Бывшие фронтовики-офицеры — командиры рот, батальонов, взводов — и рядовые солдаты, ныне рабочие, бригадиры, мастера и начальники цехов, рассказывали о своей мирной, созидательной работе. Мне бросилось в глаза, что при всей значительности материал бесспорно выиграл бы, если бы был подан в менее однообразной форме.
«Надо так суметь написать подвал, — подумал я, — чтобы оживились и эти однообразные материалы».
Через час подвал был готов. Я перечитал его. Получилось как будто неплохо. Я отнёс рукопись на машинку.
…Странное, давно забытое чувство с каждым днём все больше и больше охватывало меня.
У каждого человека есть старые впечатления, мирно спящие под напластованиями последующих лет. И когда что-либо снова вызывает их к жизни, с ними вместе возвращается юность. Она на какой-то — иногда очень-очень короткий срок — разглаживает на лице морщины, заставляет сердце биться сильнее…
- Предыдущая
- 17/35
- Следующая