Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник) - Черкашин Николай Андреевич - Страница 40

Но нельзя не сделать упрека городским властям

Брамме и всем его обитателям. Вне всяких сомнений, дело не зашло бы так далеко, если бы в течение долгих лет не упускалась из виду одна важная деталь: кто-то должен заняться Гербертом Плаггенмейером! Молодой человек, который вырос в крайне стесненных условиях неблагополучной семьи, который побывал в тюрьме для несовершеннолетних, с которым обращаются, как с изгоем, — такой молодой человек, несомненно, способен совершенно потерять голову, если у него отнять единственную опору в жизни. Для Герберта Плаггенмейера такой опорой была Коринна Фогес, и в этом суть дела.

Город Брамме оказался не способен обнаружить убийцу девушки. Возможно, здесь не обошлось без умысла. Убийца же молчит, не сознается. Так кто же истинный виновник кровавой драмы в Брамме?

Вот, так сказать, черновик моей статьи. Знай Корцелиус, чем заняты мои мысли, он обозвал бы меня свиньей, паршивой свиньей, паразитом, живущим за счет горя других.

А как насчет других коллег-журналистов, которые с кинокамерами, микрофонами и стеноблоками в руках пытаются прорваться сюда сквозь цепь ограждения? Для чего? Чтобы стать свидетелями катастрофы! Что ими движет — сочувствие или погоня за сенсациями? Может, те, что в классе, меньше страдали бы, если бы двор был пуст, а на кладбище тоже не было ни души? Никого нет — не на кого и рассчитывать… А действительно, лучше это было бы или хуже? Может быть, все же куда важнее, чтобы этим утром люди из Брамме сделали важные для всей их жизни выводы?

Корцелиус прервал ход моих мыслей:

— Беспомощность полиции меня возмущает до глубины души! Она обходится нам в миллионы, а сейчас они все стоят как истуканы!

— А что прикажете им делать? Накачать в класс какой-нибудь усыпляющий газ — через окно, может быть? Или застрелить его? Если кто-то попадет с первого выстрела. На что стопроцентной гарантии у нас нет, у Плаггенмейера останется в запасе все же сотая доля секунды, чтобы нажать на кнопку. Нет, нет, нам остается только уговаривать его, ждать, когда он сломается. Полагаю, он не блефует, и взрывчатка действительно у него в сумке. Или у вас появилась свежая мысль?

— Нет… Но я по-прежнему надеюсь, что у человека, сбившего невесту Герберта, хватит порядочности явиться сюда и признаться.

— Значит, вопрос ставится так: явятся ли Блеквель или Карпано? Оба, один из них или никто вообще?

— Да. Надежду на успех я связываю только с их появлением.

— Или если Плаггенмейер сам выйдет из игры. Не забывайте: если погибнут выпускники и Ентчурек, ему в любом случае не жить!

Пока я говорил, мне пришло в голову, что в своем фиктивном отчете я совсем упустил из виду Ентчурека. Случайность или предзнаменование свыше? Неужели из всех спасется он один? Но как? Благодаря чему?

Я посмотрел на Корцелиуса, будто он мог ответить на мой невысказанный вопрос, но он, пробормотав «одну секундочку!», перешел к группе, собравшейся вокруг Кемены и о чем-то оживленно переговаривавшейся.

Всего несколько минут спустя он вернулся ко мне.

— Блеквель мертв, — сообщил он взволнованно.

Я непонимающе уставился на него.

— Блеквель, ну этот торговец автомобилями из Браке, — нетерпеливо объяснил он. — В его мастерской произошел взрыв, и он погиб. Подробности пока неизвестны. Но факт остается фактом. Может, теперь все повернется иначе. — Он чуть не закашлялся, произнося эти слова.

Что до меня, я больше не сомневался. Конечно, убийца — Блеквель. Тот самый человек, которого наряду с доктором Карпано подозревали в возможном убийстве Коринны Фогес и который имел безупречное алиби.

Корцелиус сказал, что все теперь повернется иначе. Я лично в этом не уверен…

— Вы намекаете, будто он покончил жизнь самоубийством?

— Я же сказал вам: пока ничего определенного не известно,

— Самоубийство. А? Чем не выход? Именно он совершил наезд на Коринну. Но сумел взять себя в руки, не растерялся, даже об алиби позаботился. А сейчас, когда ситуация предельно обострилась, нервы у него не выдержали. Не желая отвечать за жизнь двадцати пяти человек, он выбрал такой путь. — Я посмотрел на Корцелиуса в ожидании признания и похвалы.

Но тот лишь поморщился:

— Блеквель и ранимая совесть — понятия несовместимые. Раскаяние? Это не в его духе, нет, не представляю себе… Если он и покончил с собой, то совсем по другой причине.

— Например?

— Не знаю. Может быть, он не случайно наехал на Коринну, может, он это заранее обдумал… Вдруг девушка что-то знала о нем и он решил заткнуть ей рот на веки вечные?.. — Корцелиус умолк, задумался о чем-то.

А я не знал, как отнестись к его словам, и тоже молчал.

— Да, это не исключено, — раздумчиво проговорил Корцелиус. — Прежде чем получить диплом библиотекаря, Коринна некоторое время вела его деловые книги. У нас уже давненько поговаривают, будто он как-то химичит насчет налогов и по спекулятивным ценам сплавляет за границу украденные машины. Не исключено, что она однажды дала ему понять, что в курсе его делишек. Но, с другой стороны, — Корцелиус вытянул губы, — даже совершив убийство, он не испугался бы настолько, чтобы кончать с собой. Чтобы он на такое решился, у него земля должна была гореть под ногами.

— Вы не обижайтесь, — сказал я, — но не попахивает ли это историями о Диком Западе? Вы не согласны?

— О, в таком случае я мог бы предложить версии куда более «дикие» и при этом отнюдь не беспочвенные.

— Я весь внимание…

— Откуда нам известно, что бомбу, или что там у него в мастерской взорвалось, подложил не Плаггенмейер? Или другой вариант: Бут опасается за свой честолюбивый проект, курортный центр «Бад-Браммер-моор»[25],— это если подозрение падает на доктора Карпано. И он позаботился о том, чтобы Блеквель отправился к праотцам: при случае убийство Фогес можно свалить на него, а репутация Карпано останется незапятнанной.

— Пест! Не так громко! Вы говорите такие вещи…

— …я рассуждаю вслух, только и всего, — ответил Корцелиус. — Но в одном могу вас заверить и готов сожрать собственную шляпу, если окажусь не прав: что бы с Блеквелем ни произошло — несчастный случай, самоубийство или убийство, — хозяева Брамме не преминут использовать его уход из жизни в своих целях.

Плаггенмейер начал нервничать, не догадываясь о причинах внезапной суеты во дворе гимназии. Что произошло? Почему Бут, Кемена, Ланкенау и другие так оживленно переговариваются? Задумали взять здание гимназии штурмом? Или кто-нибудь придумал, как его одурачить, чтобы он не взорвал бомбу?

Он заметил еще, что Ентчурека и школьников тоже заразила нервная обстановка во дворе — они начали переругиваться.

Кишник рассуждал вслух:

— А зачем Ентчурек постоянно распинался о том, что апартеид — вещь стоящая и что надо всеми средствами поддерживать португальцев в Мозамбике и Анголе? Гунхильд, конечно, передала это Плаггенмейеру, и он, ясное дело, обозлился.

— Заткнись, болван! — прошипел кто-то сзади, но Гунхильд слова Иммо расслышала и сразу стала на дыбы.

— Очумел ты, что ли, сваливаешь всю вину на меня? Не хватает еще, чтобы ты сказал, будто я даже просила Берти прийти именно в наш класс!

— Как знать! — пробормотал Кишник. — А почему тогда он хотел тебя отпустить?

— Иммо! — резко прервал его Ентчурек. — Вы уже несколько лет сеете в нашем классе смуту. Постарайтесь образумиться хотя бы в столь тяжкий час!

Плаггенмейер наблюдал за происходящим безучастно и хладнокровно, словно сидя в комнате Коринны перед телевизором, по которому шла передача «Журналисты спрашивают — политики отвечают». Ему не хуже других было известно, почему Иммо и доктор Ентчурек открывают военные действия друг против друга при любой подходящей возможности: отец Кишника открыто заявил перед городским собранием, что готов всемерно поддержать принятие закона о радикалах, но, прежде чем город Брамме получит моральное право не допускать на государственную службу представителя ГКП, необходимо уволить с нее людей вроде доктора Ентчурека.