Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник) - Черкашин Николай Андреевич - Страница 26

У таких, как Голдкремер, все ясно с первого дня рождения: когда и кем он станет, кто и что для этого сделает, во сколько кому это обойдется. Такие не знают трудностей и преград с детства, по жизни скользят как по накатанной дорожке, путь к успеху и житейским благам у них устлан лепестками роз. Ну а шипы, естественно, остаются на долю таких, как я. Тех, кто дорогу к успеху пробивает собственным лбом, платит за каждую удачу потом и трудом, кровью и бессонными ночами и всегда не успевает за такими баловнями судьбы, как Голдкремер.

Разница в пустячке: его отец владел юридической конторой, мой — обыкновенный пастор; ему с пеленок внушали, что он унаследует дело отца, а кем стану я, зависело лишь от меня. Правда, сейчас мы оба достигли определенного положения, чувствуем себя почти на равных, однако заплатили за это разную цену. И пропасть между нами нисколько не уменьшилась. Если я в любой момент могу потерять все, чего достиг трудом, и остаться без гроша, то ему, обладателю фамильных банковских вкладов, всегда гарантировано безбедное существование. Поэтому, Голдкремер, мы никогда не откроем друг другу сердца, не протянем для дружбы руки, такие, как я, всегда будут вас ненавидеть, а вы нас бояться. В повседневной жизни мы стараемся друг другу гадить — как только можно. Лично мы с тобой, Голдкремер, этим уже занялись, и первым делом я постараюсь сбить с тебя спесь.

— Доктор, на двери нашего заведения нет вывески, поэтому вы, по всей видимости, забыли, где находитесь. Вынужден напомнить. Вы пребываете в стенах военной контрразведки, где адвокаты бывают крайне редко, а на их просьбы — обратите внимание, просьбы, а не требования — смотрят скорее с улыбкой, нежели с пониманием. Советую вам это хорошо запомнить.

Лицо адвоката покрывается пятнами, шея багровеет, я вижу, как вздуваются на ней вены, и у меня мелькает мысль, что воротник рубашки сейчас не выдержит и по всей комнате разлетятся пуговицы. Передо мной сидит уже не добропорядочный семьянин, а человек с жестким лицом и злобными, сверлящими меня глазами. Вот таким, Голдкремер, ты мне нравишься куда больше!

— Вижу, доктор, вы вспомнили, где находитесь. Поэтому перейдем к делу. Откуда вы знаете Фишера, что вам известно о его преступной деятельности?

— Капитан, я не стану отвечать на вопросы о том, что стало мне известно в связи с моей адвокатской деятельностью. Это профессиональная тайна. Мой милый, да мне начхать на твою деятельность и все адвокатские тайны. Мне необходимо знать, что связывает тебя с Фишером и глубоко ли ты сунул свой нос туда, где тебе совершенно нечего делать. И я получу ответ на это любой ценой, даже если придется выжать тебя как половую тряпку. Тем более что способов воздействовать на адвоката у меня много, гораздо больше, чем у обычного полицейского или даже прокурора. Что ни говори, а в деятельности нашего ведомства есть и свои маленькие прелести. Я улыбаюсь.

— Мистер Голдкремер, вы ответите на все мои вопросы. И вот почему. Фишер задержан нами прошлой ночью, сведения об этом — по моему указанию — не вышли за пределы здания контрразведки и даже не попали еще на страницы местных газет. Это относится и к информации о преступлении, при совершении которого он был обезврежен. Тем не менее вы уже знаете о его судьбе и незамедлительно прибываете к нам. Откуда вам известно, что Фишер арестован и находится именно у нас?

— Капитан, согласно закону я имею право взять на себя защиту любого гражданина Соединенных Штатов и не давать по этому поводу никому и никаких объяснений.

— Согласно тому же закону я могу решить, что вы были тесно связаны с Фишером и, возможно, имели отношение к его преступной деятельности. Именно поэтому вы единственный человек, который, не будучи сотрудником контрразведки, знает об аресте сержанта. Попахивает как минимум недоносительством, и я имею полное право требовать от вас необходимых объяснений… не как от адвоката, а как от обычного гражданина Соединенных Штатов. В случае же отказа или неубедительности полученных ответов я буду вынужден обращаться с вами, как с возможным соучастником преступника, подозреваемого в совершении ряда убийств… со всеми вытекающими отсюда последствиями, — многозначительно заканчиваю я.

До чего же подленькое существо — человек! Первый раз в жизни судьба подарила мне шанс почувствовать себя сильнее человека типа Голдкремера, и я спешу сполна насытиться своей властью. Я куражусь над адвокатом лишь потому, что представляю сейчас не себя, обыкновенного капитана контрразведки, а самую могущественную в Штатах силу — армию. Единственную силу, которой не страшны голдкремеры с их деньгами, связями и незримыми пружинами власти.

Не глядя на адвоката, достаю из ящика стола протокол, кладу перед собой, беру в руку авторучку.

— Доктор Голдкремер, вот мои первые вопросы. Откуда вам известно об аресте бывшего сержанта, а ныне дезертира Ларри Фишера? Не были ли вы заранее поставлены в известность о готовящемся преступлении? Что дает вам право именовать себя его защитником, если какого-либо официального заявления от самого Фишера по данному поводу руководству отдела не поступало? Если вы, доктор, собираетесь молчать, я сейчас запротоколирую отказ от дачи показаний и буду действовать согласно уже своей ведомственной инструкции. А они у нас, смею вас уверить, либерализмом и мягкотелостью не страдают.

Поднимаю взгляд от бланка протокола, смотрю на Голдкремера. Лицо адвоката сереет, под глазами набухают мешки, губы закушены до синевы. Не нравится! Ничего, милый, пусть и у тебя пошалят нервишки и постучит неровно сердечко. Привык обедать с белыми салфетками, ездить в лимузинах, ложиться спать по графику да с теплой женой или молодой любовницей. При этом загребать деньги лопатой и поглядывать свысока на черных мальчиков вроде меня. А ты поскитайся, как мы, по белу свету, не поспи сутками, порискуй своей единственной шкурой, замени все блага цивилизации словом «надо» и бутылкой виски. Вот потом я полюбуюсь, как ты сам станешь относиться к тебе подобным: чистеньким, сытеньким, довольным собой и жизнью, строящим на чужом прозябании собственное благополучие.

— Капитан, к чему формальности? Вы хотите что-то узнать — я с удовольствием помогу. Мы — умные люди, в определенном смысле коллеги, ссориться нам ни к чему.

Голос адвоката снова звучит тихо, ласково, убаюкивающе, на лице светится улыбка. Что ж, Голдкремер, ты, как действительно умный человек, смог правильно оценить свое весьма щекотливое положение и моментально сделать верный ход.

Я убираю протокол, прячу в карман пиджака авторучку.

— Слушаю, доктор. Надеюсь, вопросы повторять не требуется?

Адвокат открывает свой портфель, достает пухлый конверт, протягивает мне.

— Это письмо я получил три недели назад. В нем доселе неизвестный мне молодой человек сообщал следующее. Некоторое время назад, находясь в действующей армии, он стал свидетелем, невольным свидетелем, совершения чудовищного, из ряда вон выходящего преступления. Его участники хотели уничтожить и моего адресата, однако ему чудом удалось избежать смерти. И вот сейчас он собирался свести с преступниками счеты и просил меня в случае задержания стать его адвокатом. В конце письма он сообщал, что будет ежедневно звонить в шесть утра дежурному конторы и передавать мне привет. Если однажды такого привета не последует, значит, он арестован. В этом случае я должен как можно скорее прибыть в ваш город и взять на себя его защиту. Подобные письма я получаю не впервые и не придал ему особого значения. Однако молодой человек стал ежедневно по утрам звонить в контору, и тогда я попросил служанку регулярно покупать ваши местные газеты. Из них я узнал о серии убийств, случившихся в вашем городе, и стал следить за дальнейшим развитием событий.

— О полученном письме вы никуда не сообщали? Предпочли следить за дальнейшим развитием событий? — съязвил я.

— А кому и чем могло помочь мое сообщение и письмо? В нем не было ничего конкретного, оно не содержало ни единой зацепки для расследования.