Правила эксплуатации ведьмы (СИ) - Зингер Татьяна - Страница 23

— Не выспалась? — робко предположил братец.

— Может, и так. — Раздался самодовольный голос варрена.

Если бы я могла подняться и не рыдать от боли и хохота одновременно, то Лис недолго бы

считался героем-любовником. Всего пара поцелуев! Что он возомнил?!

Увы, разливающийся по поверхности кожи синяк мешал спешным подъемам. Обратно

влезла я только с третьей попытки и не без помощи язвительного братишки.

— Как прошел полет?

Я залепила Истору громкий щелбан.

Начиналось новое утро. Первое после окончательного падения. И если бы им считался

только вылет из окна.

Пункт четырнадцать. Не нападайте на неё открыто

"Ведьму веселит ваша слабость.

Не медлите и не разменивайтесь на беседы".

Из речи охотника.

Завтрак плавно перетек в повторный сон. На сей раз — не омраченный чьими-либо

приходами.

После, когда солнце плотно уселось на небесах, я навестила отца. С папой всегда было легко.

Он ничего не требовал, не ожидал, не учил уму-разуму. И сейчас, сменив семью, принял

загулявшую дочь с радостью. Будто прошла от силы неделя. Уже порядком захмелевший

папенька предложил напиться с ним за компанию. Из-под стола была извлечена початая

бутыль мутной жидкости.

— Нет, спасибо, — я едва заметно скривилась.

— Мне же больше достанется! — изрек папа, разливая брагу. — Эй, Алька! Не вздумай

браниться. У меня, это, счастье — дочка приехала.

Папенькина зазноба высунулась из сеней, повела плечами и, со злостью сплюнув,

продолжила подметать пол. Отец аж засиял от свалившегося на него счастья.

Обо мне он забыл уже после четвертого стакана. И, когда я вынырнула из теплых объятий и

сбежала, не заметил пропажи. Так и сидел, смахивая слезы и сетуя о тяжелых буднях.

К сестрам я не пошла — никогда не пылала любовью к ним. Вначале понаблюдала за рекой, свесив ноги к ледяной воде. Иногда брызги попадали на ступни и обжигали их холодом, но я

принципиально не надевала обувь или не уходила. В плескании отмершей после зимы воды

чудилось нечто забытое. Заодно начисто отмыла ножик от смолы и крови, превратила его

обратно в бесполезный столовой прибор.

Ребятня, спрятавшись по кустам, шепталась о заезжей ведьме. Они нарочито громко

придумывали истории про мои похождения. А когда я собралась уходить, малышня с

визжанием разбежалась — только бы жуткая чернокнижница не заворожила их.

Чернокнижница плевать хотела на детей. Она, недолго думая, влезла на любимый дуб, старый как сама деревня. Тот раскинулся в самой середине Приречных зорей и за годы

приобрел множество вырезанных на коре любовных признаний. Я уселась у верхушки и

принялась вглядываться в кажущуюся крошечной деревушку. Вечерело, кисельные тучи

скрывали солнечные лучи. Воздух потяжелел.

За подглядыванием меня и застал Всемил.

— Эй, что ты там забыла? — закричал он.

— Да так, сижу, — откликнулась я. — Искал?

— По просьбе твоей мамы.

Я в одно мгновение перелезла на нижние ветки. Приняв галантно протянутую ладонь князя, спрыгнула вниз, отряхнулась. Подумывала ещё поклониться и потребовать оваций, но

поняла, что Всемил и без того обескуражен моим мастерством.

— Говорит, — продолжил он, — хочет повидать.

Неужели матушка вспомнила о любви к дочери-неудачнице? Верилось с трудом, но на душе

почему-то полегчало. Значит, меня здесь ждали. Я не была чужой.

На обратном пути нам встретился вихрастый рыжеволосый паренек в безобразной одежде

всех цветов радуги. Он, завидев меня, схватился за сердце и вопросил:

— Вы из города?!

— Да, — призналась я, на всякий случай прячась за князя. Тот загородил моё тельце

широкой спиной и подбоченился. Экий храбрец.

— Ведьма? — продолжил допрашивать паренек.

— Д-да, — машинально кивнула я. — Нет! Я — чародейка.

Он надул губы, но махнул рукой. Дескать: «Пойдет и такое».

— Вы обязаны меня выслушать, — заявил паренек, взлохмачивая и без того топорщившуюся

челку.

— Да ну? — В глазах появился озорной блеск.

— Именно. Я — поэт, слагающий славные сказы о бесовских отродьях. Меня пророчат в

великие сказатели!

— Кто пророчит?

— Да все, — скоро ответил паренек. — Лучше послушайте…

Мальчишка предусмотрительно преградил нам с князем дорогу, едва не упав на колени.

Пришлось сделать небезразличный вид.

— Выходит ведьма на поляну! — жутко вскричал «поэт», отчего я почти стукнулась лбом о

Всемила. — Вершить свой грозный ритуал. Поглубже натянувши шляпу…

Такого издевательства над всеми ведьмами в целом и лично над собственными ушами я не

выдержала, поэтому перебила разошедшегося сказателя.

— А с чего вы взяли, что…

— Что ведьмы такие? О, не вы первая спрашиваете. И, боюсь, не последняя. Поверьте, я их

прекрасно чувствую!

Я, не вылезая из укрытия, покачала пальцем.

— С чего вы взяли, что вообще умеете писать?

— Мне матушка так сказала, — опешил парень, но тут же затараторил: — И все вокруг. И

друзья, и враги. Даже здешняя кикимора признала мой дар! Я уже и письмо отправил. На

турнир между сказателями. А что? Вы нашли неточность? Где?

— Отойди, мальчик.

Всемил грозно надвинулся на паренька.

— Хотите послушать моё новое, гениальное? — не сдавался тот.

— Новое?

— Только что родилось!

— И уже гениальное? Уйди. — Я нахмурилась.

— Ты б шел, дружище, — предостерегающе заметил князь. — Она и сжечь может.

— Ну и ладно! — паренек вздернул подбородок и замахал крохотными кулачонками. — Вы

ещё услышите обо мне. И поверьте, пожалеете! Никакая вы не ведьма! Так, девка

подзаборная!

Договорить он не успел, потому как я пронзительно свистнула и заголосила загробным

голосом:

— Призываю мертвецов аки грешников, дабы изничтожить молодца юного, поэта

непризнанного, ибо надоел он мне, ведьме бесовской, силушек нет терпеть более

молодецкую удаль, разделенную глупостью бесчисленной. Посему прошу душеньку его

упокоить, а тело — на страдания вечные обречь. Тебя как зовут?

Полный отрешения взгляд уставился на застывшего парнишку. У того вытянулось лицо.

Поэт промямлил что-то, напоминающее: «Надо записать, обязательно записать», и убежал

прочь. Напуганный Всемил недоуменно произнес:

— Ты хотела его зачаровать?

— Нужен он мне больно, — я спокойно продолжила идти. — Ворожба творится иначе.

Обыкновенную ты видел: движения, рисунки, шепотки, но никак не завывания.

— А страшно выглядело, — признался князь, — правдоподобно. А в чем отличие

обыкновенной от чернокнижья?

В кровавых ритуалах. Необходимо лишь желание, навыки да ведьма, которая передала

нечистые возможности тебе, вложила их в твою плоть. Ах да, и кровь чарующего. Бывает —

капелька. Чаще — больше. После особо мощных чар ведьма может попросту иссохнуть.

Иногда требуются жертвоприношения, обряды, жутковатая атрибутика, но обычно хватает

малого. Не нужны и особые слова — достаточно думать о том, чего хочешь добиться.

Разумеется, я промолчала, только растянула губы в подобии ухмылки.

Около калитки нас ждала матушка. Она обняла меня, горячо поцеловала и шепнула:

— Знай, я тебя люблю, несмотря ни на что. Вышло нехорошо, но так надо…

— Мам, я не обижалась, — я попробовала вырваться из объятий, но потерпела крах.

Отпустили меня нескоро, полностью вымокшую от беспричинных маминых слез. Ничего

толкового она не сказала — лишь рыдала да теребила мою рубашку.

На чердаке горячо спорили братишка с Лисом. Слышалось только: «Голову легче отрубать

наискось» и «Ересь несешь, её рубят ровно, сам видел». Я предпочла не лезть в их беседу.

Узнав о маминых чудачествах, Истор предложил лично выпытать у неё причины. Он убежал

вниз, громко топая на лестнице, и мы остались втроем. С утра я тщательно старалась