Подвиги Геракла. После похорон (сборник) - Кристи Агата - Страница 100

– Есть еще одна любопытная вещь, – заметила миссис Бэнкс. – Бывает, что иногда неожиданно посмотришь на себя в зеркале – и не можешь понять, кто это перед тобой. Отражение лишь отдаленно напоминает тебя. Поэтому ты говоришь себе: вот этого я неплохо знаю… И только потом внезапно понимаешь, что это ты сам.

– Будет еще сложнее, если вы реально сможете увидеть самого себя со стороны, а не в зеркальном отражении, – развил ее мысль Джордж.

– Почему? – Теперь на лице Розамунды было написано изумление.

– Потому что – как ты не можешь понять? – ты никогда не видишь себя так, как видят тебя другие люди. Человек видит себя просто как отражение в стекле – зеркальное отражение, – попытался объяснить ее кузен.

– Но почему оно должно отличаться от самого человека? – по-прежнему не могла ничего понять миссис Шайн.

– Ну конечно, – быстро сказала Сьюзан, – должно. Потому что половинки лица человека отличаются друг от друга. Разные брови, приподнятый с одной стороны уголок рта, не совсем прямой нос… Это хорошо видно, если взять карандаш. У кого есть карандаш?

Кто-то протянул ей карандаш, и молодое поколение начало экспериментировать, поднося карандаш друг другу к носу с разных сторон и удивляясь странным угловым перспективам, которые при этом возникали.

Атмосфера значительно разрядилась, и теперь у всех присутствующих было прекрасное настроение. Они больше не были наследниками Ричарда Эбернети, собравшимися для дележки собственности. Сейчас они представляли собой компанию веселых людей, которые собрались вместе, чтобы провести уик-энд за городом.

И только Хелен Эбернети продолжала отстраненно молчать.

Со вздохом Эркюль Пуаро поднялся и с поклоном пожелал своей хозяйке спокойной ночи.

– Наверное, мадам, мне лучше совсем попрощаться. Мой поезд уходит завтра в девять часов утра. Это очень рано, поэтому я хочу сейчас поблагодарить вас за вашу доброту и гостеприимство. Мы договоримся с добрым мистером Энтвислом о дате перехода права собственности – естественно, это будет сделано с учетом ваших пожеланий.

– Это может произойти в любое удобное для вас время, месье Понтарлье. Я… я уже закончила все, ради чего сюда приезжала, – ответила Хелен.

– Вы теперь вернетесь на вашу виллу на Кипре?

– Да. – Миссис Эбернети слегка улыбнулась.

– Вы рады, и у вас нет никаких сожалений? – задал Пуаро еще один вопрос.

– Что вы имеете в виду? Сожалею ли я, что уеду из Англии? Или из этого дома?

– Я имел в виду из этого дома.

– Вы знаете, нет. Не имеет смысла цепляться за прошлое. Его надо без сожаления оставлять позади.

– Если такое возможно. – Сыщик улыбнулся с извиняющимся видом, глядя невинными глазами на окружавшие его вежливые лица. – Иногда такое не удается. Прошлое не отпускает вас и не хочет пропадать в забвении. Оно стоит рядом с вами и говорит: «Со мной еще не все закончено».

Сьюзан нерешительно засмеялась, а Пуаро закончил:

– Я говорю сейчас совершенно серьезно.

– Хотите сказать, – поинтересовался Майкл, – что ваши беженцы, когда переедут сюда, так и не смогут избавиться от своих воспоминаний?

– Я сейчас говорю не о беженцах.

– Он сейчас о нас, милый, – вмешалась Розамунда. – Он имеет в виду дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все остальное. Не так ли? – С этими словами она повернулась к Эркюлю.

Бельгиец какое-то время смотрел на нее с ничего не выражающим лицом.

– А почему вы так думаете, мадам? – спросил он наконец.

– Потому что вы детектив, не так ли? Именно детектив, а всякие УДКБ ООН, или как вы еще себя называли, – это все полнейшая ерунда. Я права?

Всех охватило сильнейшее волнение. Пуаро хорошо это чувствовал, хотя и не отвел глаз от очаровательного, безмятежного лица Розамунды.

– Вы очень проницательны, мадам, – произнес он с поклоном.

– Вовсе нет, – ответила миссис Шайн. – Просто вас показали мне однажды в ресторане, а я запомнила.

– Но вы никому не говорили об этом до настоящего момента?

– А я подумала, что так будет интереснее.

– Моя… моя милая девочка, – произнес Майкл голосом, который он плохо контролировал.

Сыщик отвел взгляд от Розамунды и посмотрел на ее мужа. Было видно, что молодой человек зол. Зол и… встревожен.

Пуаро медленно обвел взглядом лица остальных присутствующих. У Сьюзан лицо было злым и настороженным, у Грегори – неподвижным и непроницаемым, у мисс Гилкрист – глупым, с широко открытым ртом, у Джорджа – обеспокоенным, а у Хелен – встревоженным и нервным.

В создавшемся положении подобные реакции были абсолютно нормальными. Пуаро хотел бы увидеть их лица на несколько секунд раньше, когда Розамунда произнесла слово «детектив». Потому что сейчас они уже успели измениться…

Маленький бельгиец расправил плечи и сделал общий поклон. У него почти исчез иностранный акцент.

– Да, – произнес он. – Я детектив.

– И кто же послал вас сюда? – спросил Джордж Кроссфилд, у которого справа и слева от носа вновь появились белые пятна.

– Меня наняли для того, чтобы я разобрался в обстоятельствах смерти Ричарда Эбернети, – ответил сыщик.

– Кто вас нанял?

– В настоящий момент это вас не касается. Хотя, думаю, вам всем будет приятно узнать, что смерть Ричарда Эбернети последовала от естественных причин, и это не вызывает никакого сомнения.

– Естественно. А кто говорил обратное?

– Кора Ланскене. До того, как умерла сама.

По комнате, как злой ветерок, пронеслась волна беспокойства.

– Она сказала об этом здесь. Именно в этой комнате, – заговорила миссис Бэнкс. – Но я не подумала…

– Да неужели, Сьюзан? – Джордж с иронией посмотрел на кузину. – К чему теперь притворяться? Вы же в это не поверите, месье Понтарлье?

– Мы все так подумали, – сказала Розамунда. – А зовут его не Понтарлье, а Эркюль Пуаро.

– К вашим услугам, – еще раз поклонился сыщик.

Это имя не вызвало ни у кого ни удивления, ни восхищения. Казалось, что для собравшихся оно ничего не значило, и они среагировали на него не так остро, как на слово «детектив».

– А можно поинтересоваться, к каким выводам вы уже пришли? – спросил Кроссфилд.

– Он тебе ничего не скажет, дорогой, – заявила миссис Шайн. – А если и скажет, то неправду.

Из всей компании только она, казалось, получала удовольствие от происходящего.

Пуаро задумчиво посмотрел на актрису.

В ту ночь Эркюль Пуаро спал плохо. Он чувствовал тревогу и никак не мог понять ее источник. Обрывки разговоров, различные взгляды, произвольные движения – все это обретало пугающую важность в пустоте ночи. Сыщик находился на грани сна, но тот все не приходил. А в тот самый момент, когда Пуаро был уже готов отключиться, что-то еще пришло ему в голову и разбудило его. Краска – Тимоти и краска. Масляная краска – запах масляной краски – это как-то было связано с мистером Энтвислом. Краска и Кора. Рисунки Коры – разрисованные открытки. Рисунки Коры были лживы… Нет, не так – опять мистер Энтвисл. Он что-то сказал. Или это сказал Лэнскомб? Монашка, которая появилась в доме в день смерти Ричарда Эбернети. Монашка с усиками. Монашки в «Стэнсфилд-Грейндж» и в Личетт-Сент-Мэри… Не слишком ли много монашек? Розамунда, роскошно выглядящая на сцене в костюме монашки. Розамунда говорит о том, что он детектив, и все дружно смотрят на нее. Наверное, так же они смотрели на Кору в тот день, когда она сказала: «Но ведь его же убили, нет?» Что же тогда показалось Хелен Эбернети неправильным? Хелен Эбернети оставляет прошлое позади и отправляется на Кипр… Хелен Эбернети с шумом роняет восковые цветы, когда он сказал… а что именно он сказал в тот момент? Пуаро никак не мог вспомнить.

Наконец он заснул, и ему стали сниться сны.

Ему приснился зеленый малахитовый столик, на котором, за стеклянным экраном, стояли восковые цветы. И все это было покрыто толстым слоем красной краски. Краски цвета крови. Пуаро чувствовал запах этой краски, а Тимоти стонал рядом с ним и говорил: «Я умираю… умираю… это конец». И Мод, которая стояла, высокая и суровая, около него, держа в руках большой нож, как эхо повторяла: «Да, это конец». Конец – гроб со свечами и монахиней, склонившейся в молитве. Если только он сможет рассмотреть лицо монахини, то поймет…