Король утопленников. Прозаические тексты Алексея Цветкова, расставленные по размеру - Цветков Алексей Вячеславович - Страница 19

Эс приступил к обещанному фокусу. Указал пальцами вверх, требуя внимания двенадцати глаз. Вынув из кармана, аккуратно развернул плитку, похожую на шоколад, но прозрачный. Разгадавшему фокус даст откусить. Зачем я всегда шучу? — Ю не знала ответа. Шутить, даже если не хочется, рекомендует СеЗ. Факир едва тронул уголком плитки минеральную воду в своем стакане. Стакан громко забулькал, из него фыркнулось вверх, и все испарилось меньше, чем за секунду.

— Миллиграмма хватит на миллион таких стаканов. Стекло внутри оплавилось, вряд ли из него теперь стоит пить, — задумчиво, будто сам себе, сказал Эс, впрочем, в этом состояла его лекторская манера. — С большой высоты, измельченную в пыль, наш зонд распространит ее, поднимаясь все выше и увеличивая радиус. Ледник буквально вскипит.

— И на что этого хватит? — серфер За явно радовался размаху.

— Незапланированная антарктическая весна, точнее, неестественное продолжение нынешней весны и лета, вот и все, что я знаю о нашей цели. Льда здесь двадцать пять миллионов кубометров.

— Дальнейшая судьба? — недоумевал За, вообразивший себя, видимо, упорным репортером.

— Это решит Король. Смотря как справимся. Неизвестно даже, одни ли мы участвуем в этом, или где-то сейчас готовят то же самое. «Сеющий винт» мне помогут запустить двое из команды. Если раньше, конечно, не случится бунта...

Как только на материке заметят таяние, я думаю, его будут первые дни стараться объяснять экологически, примут за результат глобального потепления. 6

«Король разделил мировую воду. Границы понятны только изнутри воды, с ее обратной стороны, вечно вьющиеся, неуловимые для земного глаза, как однажды растворенные в море чернила. Цикл возвращения воды в Тихом, например, океане — семь лет. И все же границы есть. За их соблюдением следили первые, добровольцы, самоутопленники, они составили элиту, соль моря. Им во всем подчинялись вторые, простые невольники, случайно или насильно захлебнувшиеся. Каждый вассал с наделом отличал в своей воде первое сословие от второго. Сколько его вода дала новых подданных, насколько оплачен долг, выплачиваемый Величеству недышащими людьми? Король должен знать о самых отчаянно тонущих, ищущих помилования, не сгодятся ли для будущей победы над сушей?» 7

Температура не менялась, будто Ю глотала не аспирин, а мел. Сон — лучшее в таких случаях. Там Ю видит: Король в теле недавно сгинувшего выходит на бледную отмель, «хвост острова»-мелко-водье, прогретое солнцем. Меж волн его лицо, а потом и весь он растет все выше. Ю узнает: Король идет в ее теле. В тот день на ней было это платье длиною в пол. Слишком торжественно смотрелось в аэропорту. Нечто монашеское, не наше во всей походке Короля. Не сразу поймешь, что. Он не употребляет воздух, проходит сквозь него лезвием, не соединяясь, не впуская. «Как нарисованный, — повторяет Ю сквозь температуру, наблюдая Короля в своем платье, запертом сейчас, она хорошо знает, в ящике стола, за двенадцать тысяч километров от „Стеллы“, так и не надетом больше, но и выбросить запрещено. — Как нарисованный».

Ей слышится через стены перепуганный шелест слов, или кто- то прямо здесь, у нее в каюте, в жаркой ее тьме, заботится о больной и шепчется о своем:

— Не знаешь его? Написал в газеты, ходил к разведчикам. В одном журнале пообещали даже: опубликуем, но только как фантастику, и редактор вычеркнет лишнее. Не согласился так, забрал рукопись, а когда принес обратно, ну, типа, делайте как знаете, там уже сказали: опять об этом? Принесите о другом. Что он мог? «Подводный Царь приказал мне переехать в другой город и связаться с...» — представляешь, как на такие фразы реагировали? Кончилось в психиатрической. Сначала у родственников спрашивали, замечались ли, мол, перемены настроения, приступы нелюдимости после морской катастрофы? Констатировали медики некий синдром утопленника, манию чудесного спасения с сопутствующим чувством вины, опасались, как бы не убил кого. Временно предложили изолировать. Он там вел себя хорошо, строчил дневник. Нашли однажды в аквариуме головой, захлебнувшегося. Уткнулся носом в декоративное дно, как свин в корыто. Посещал его накануне некий знакомый, якобы друг отца, обещал на поруки взять. Но пациент на него ни за что накричал и ночью убыл к рыбам. Королю вручено право казнить и миловать.

Аквариумные буквы — лихорадит Ю — мягкие плавники букв, парящие над затонувшей смолкшей головой.

— А дневник?

— А что дневник? Отрывки даже печатались в психоаналитическом ревю. Главный врач той клиники усматривает в сих текстах эффект «эмбриональной памяти», инцестуозную тягу к возвращению в жидкий внутриматочный рай. Так и аквариум объяснили. Виртуозно, мол, симулировал прогресс, и вот разрешили более свободный режим. Врач в ревю приводит интереснейшие сличения его истории с описанными средневековыми случаями одержимости гигантом моря, которую пытался лечить Блаженный Августин, а потом иезуитские монахи. Ю видит: Король уже в другом, незнакомом ей теле сейчас постучит в ее дверь, и она будет называть его на Вы.

— Да, уже, — скажет ей это неизвестно чье тело, а сам Король промолчит. За него говорят его куклы, для которых воздух горек, как стеклянная пудра. Их сердце не бьется, и они не считают секунд. Ю помнит саму себя перед дверью человека, оплатившего «Стеллу». Сейчас она войдет и будет говорить про полярный туризм. Так принято. Никто из нас ни с кем из них, пока земля под ногами, не обсуждает Короля вслух.

Голоса никуда не делись. И ей становится хуже, тошнит от каждого слова, будто не говорят, а капают на нее мертвой водой. Узнала голос рассказчика. Это СеЗ. Ну конечно, он самый тут медицинский, вот его и позвали. Ю не понимает, кто второй, и догадывается, откуда в каюте такая невидимость удушливая — всего лишь ее собственная «маска сна», популярная в самолетах, всегда с собой, с того самого рейса. Забытая на затылке во время водного удара, зацепленная за шею ремешком, единственная личная вещь, врученная ей по выходу из клиники четыре года назад. Ну, платье еще, конечно, но платье ведь одежда, а не вещь — считала Ю шаги, комкая маску в кармане, на пути к распахнутому авто, в удобных объятиях семьи.

— Почему же вы согласились плыть сюда, если такое знали?

— Попробовал бы я не... Один отказался, сказал, что после того, как, ну вы понимаете, не может близко к водоемам, лучше умрет, позвонил мне накануне и так и отрубил: я — пас. Это твое дело, решай, я сказал, жаль, не вместе отправимся, куда приказали. Утром его нашли на дне ванной с распухшим лицом и глазами, как стеклянными, сам видел в смертной хронике. Ну, тогда уже наверняка решил не бегать, собираться, все дольше протянешь.

— Я тоже слышал похожую, не то в фонтане, не то в бассейне, не верил в Короля и считал его актером, а точнее, актерской группой, которая нас шантажирует, внушая ложные воспоминания, провоцируя галлюцинации.

Их панический шепот как звук, отдельный от ее внутреннего фильма: Ю маленькая, кидает камушек. Летит удивительно далеко. И посредине озера, там, куда он упал, поднимается глянцевый столб выше неба и сквозь него.

— Ты слышал, что случится? Винт высоко над полюсом распылит что надо, и Антарктика испарится с невероятной скоростью. Это же тайфуны, цунами, торнадо, рост вод, вся мягкая земля поползет, реки взбесятся, выгнутся вверх, покинут берега, выкручивая мосты, унося всех...

Ю чувствует себя в пустой лодке. Лицом вниз на дне. Нельзя ответить: как это лодка «пустая», если Ю в ней есть? Почему-то она не считается. Борт лодки вровень с водой — таков вес пустоты. Невидимый в воздухе груз. Вот-вот зальется внутрь, но нет, не хватает буквально одной капли. Ю узнает лодку, та самая, что отправляли к тюленьим скалам, хоть и не похожа. Лодка потихоньку раскачивается, будто раскаивается, и вот уже точно должна зачерпнуть. От этого, и еще от собачьего лая она очнулась с мгновенной мыслью: нет, здесь же не может быть. Никаких собак. Это касается только людей. Значит, это мой лай, у меня внутри? Так далеко. Там, где лодка.