…и его демоны - Лимонов Эдуард Вениаминович - Страница 37

От толпы демонов отделяется тип, по виду азербайджанец.

— Пять рублей, — говорит он Председателю.

— Ты чего. Три достаточно.

— Ну давай три.

Председатель отдаёт три рубля бумажными советскими бледно-охровыми рублями. Спрашивает: «Сколько на самом деле стоила еда? Рубль?»

«Азербайджанец» смеётся: «Да».

Третий эпизод. Председатель в движущемся поезде. Проходит через вагоны демонов в свой. Они лежат ничком, руки назад. Возможно, на запястьях наручники. А возможно, они не живы.

Председатель нашаривает на столике у кровати «северодвинские» часы, юбилейные, 1995 год, подводная лодка «Вепрь». На часах пять утра, но секундная стрелка неподвижна. Среди юных лип клочками голубой рассвет.

«Пять утра, тридцатое апреля, — ориентируется Председатель. — Ты не умер ни 28-го, ни 29-го, и в ночь с 28-го на 29-е не умер, и в ночь с 29-го на 30 апреля не умер. Ты вообразил, что третий удар страшной молнии настигнет тебя, по аналогии с промежутком между первым и вторым, ровно через два месяца. А всё гораздо хуже, ты можешь умереть в любой момент».

Председатель встаёт, выходит на террасу в рассвет. Липы все обзавелись свежими весёлыми листьями.

За исключением двух деревьев, эти засыхают, лишь на немногих ветках видны хилые почки.

Проведя воображаемую линию от больных деревьев на террасу, Председатель упирается взглядом в картонный ящик из-под вермишели. Там, в плену в ящике, заключены дакини.

Ключ вставили, однако замок не захотел открываться. Замок, запирающий дверь, за которой хранятся секреты его семьи.

Вот что прислал Антон Председателю 14 апреля 2016-го:

«Здравствуйте,

По Вашему запросу просмотрены метрические книги Николаевского собора г. Боброва за 1915–1918 годы (ГАВО, ф. И-331, оп. 2, дд. 105, 106) и Троицкой церкви г. Боброва за 1914, 1916–1918 гг. (ГАВО, ф. И-331, оп. 2, дд. 123, 124).

В Метрической книге Троицкой церкви за 1918 год (д. 124, л. 82 об. — 83) имеется запись:

О родившихся:

Таинство крещения совершал: Протоиерей Симеон Ключанский».

В тот же день Председатель пишет Антону:

«Большое Вам спасибо,

Скажите, а как расшифровать это „гражданин“?

Какого сословия? Или уже в марте 1917-го были отменены сословия?

Меня всё не отпускает эта срезанная фотография с кусками фуражки и погона и с подчищенной на обороте надписью.

Я так понимаю, в те годы фотографии с кем попало не делались. Это наверняка близкий человек.

Что думаете?»

В тот же день к вечеру Антон отвечает:

«„Гражданин“ — потому что 1918 год, Республика, все теперь граждане. Годом раньше был бы ещё „крестьянин“. Причём он мог уже и не быть крестьянином, а служить по какому-либо ведомству. Когда бы записался в бобровское мещанство, то был бы тогда мещанин, а так оставался по старому сословию и адресу приписки. Мой прадед, например, был инженером-железнодорожником, жил в одном месте, а писался всё крестьянином другого.

Хорошо бы узнать, кем работал Иван Иванович. Я когда-то в Бобровском ЗАГСе находил запись о рождении его сына Юрия, там, возможно, был указан его род занятий, но я не помню, выписывал ли я его. Местом рождения Ивана Ивановича была указана Масловка, Веры Мироновны — Сухая Елань. Это нынешний Балашовский район Саратовской области, и тогда, видимо, тоже была Саратовская губерния.

Ещё мне не совсем понятно, кто такая Наталья Ивановна — крёстная мать Вашего отца. Она дочь Ивана Ивановича, и ей не меньше семи лет. Это или дочь его от первого брака, или сестра (в том случае, если отца Ивана Ивановича тоже звали Иван Иванович).

Всё-таки нужно, мне кажется, Вам пообщаться с роднёй.

Вот что мне удалось узнать.

Вера Мироновна родилась 30 сентября 1892-го, умерла в Георгиу-Деж (Лисках) 21 января 1990-го.

Её дочь Валентина Ивановна Щеглова, родилась 26 января 1926 года в Валуйках, умерла в Георгиу-Деж (Лисках) 7 января 1990-го.

То есть мать умерла через две недели после дочери.

Щеглов Александр Георгиевич (сын Валентины Ивановны) родился 11 мая 1949-го.

С уважением, Антон».

В тот же день Председатель Антону:

«Антон, дорогой, давайте продолжать тогда, раз уж я взялся. Меня интересует этот отрезанный военный с фотографии. Возможно, это тот же Иван Иванович, но только мобилизованный в армию в войну 1914–1917 гг. Но тогда зачем его было отрезать, да ещё выскабливать тщательно надпись на обороте?

Я тоже обратил внимание на Наталью Ивановну.

Бабка Вера жила вместе с дочерью, ругались, но, вероятно, друг без друга не могли.

Ваш…»

18 апреля Антон Председателю:

«Извините, что не сразу отвечаю, — я сейчас в разъездах. Вернусь к концу недели домой, попробую найти выписку о рождении Юрия, может быть, я всё-таки её сделал.

А как действовать дальше? Ехать в Лиски?»

19 апреля Председатель — Антону:

«Наверное, Лиски — следующий этап.

Чётко помню, бабка Вера приехала к нам в Харьков, мне было уже 15 лет, и мы с ней много разговаривали. Она упоминала сотника осетина-офицера, начальника личной охраны генерала Звягинцева (Вы меня поправили в написании, но я уже забыл, как правильно), этот офицер-сотник женился на экономке Звягинцева. От них наш род пошёл. Так бабка говорила.

Моя мама Раиса Федоровна не любила бабку Веру и ехидно злорадствовала, что „бабка всю жизнь хотела стать барыней, и стала, даже столовое серебро появилось, мол, но Революция у неё отобрала всё“.

Я, грешным делом, подозреваю, что офицер-сотник, отодвинутый бабкой в прошлое („один из твоих предков, Эдинька“, — говорила бабка), на самом деле ближе находился к революции 1917 года.

У бабки был весь дом в Лисках, что за дом, я не знаю, в уже послевоенные годы, по-моему, она полдома продала, а в оставшейся половине жила с дочерью Алей.

Иван Иванович неизвестно когда и как умер. Мама мне как-то вскользь на мой вопрос нехотя сказала „погиб на фронте“. Может, и не на фронте! Вообще он мне кажется подозрительной фигурой, и, возможно, это был уже второй брак бабки.

Такие дела.

За след. порцией денег дело не станет, к концу недели вышлю.

Ваш…»

Антон — Председателю, 20 апреля:

«Добрый вечер.

В Лиски я, конечно, съезжу (теперь, видимо, сразу после Пасхи) и надеюсь, что родственники Ваши никуда не переехали, но по своему опыту общения с родственниками (особенно вновь найденными) знаю, что они могут быть разными и разной адекватности. Во-первых, могут принять меня за афериста или ещё хуже — за газетчика, во-вторых, могут обидеться, что Вы прислали меня вместо себя, в-третьих, могут обидеться, что Вы столько лет не хотели знаться?

Может быть дать им Ваш телефон для связи, или Вы им позвоните, или я Вам от них?»

4 мая Антон позвонил из города Лиски и передал телефон двоюродному брату Председателя. Двоюродный брат и Председатель немного поговорили. Брат спросил, умерла ли мать Председателя. Председатель сообщил брату, что да, умерла восемь лет тому назад. Что все умерли. Антону Председатель наказал написать ему, чтобы сейчас не выслушивать сообщение Антона, каковое он плохо запомнит либо запомнит частично.

6 мая Антон прислал сообщение. Вот оно:

«Вкратце отчитываюсь о поездке.

Родственники Ваши — люди хорошие, отзывчивые, очень бодрые, но прошлым своей семьи совершенно не интересуются и мало что помнят.

Просмотрел фотографии и документы, которые только случайно до сих пор не выбросили. Если будете в Лисках, то лучше бы их забрать. Есть много фотографий Вашего отца в молодости, Ивана Ивановича и Веры Мироновны (в том числе дореволюционные, причём фотографии Ивана Ивановича обрезаны все. Я так думаю, в тридцатых годах, от греха подальше).

Единственным более-менее ценным документом является трудовая книжка Ивана Ивановича (род. 25 июня 1888, ум. 17 декабря 1945), где полностью расписан его трудовой путь, в том числе до революции. Начинал он конторщиком в конторе имения Звягинцева в Масловке, затем помощником волостного писаря в селе Новопокровском (нынешний город Лиски), волостным писарем в Коршево, Ливенке (Бирюченского уезда), далее счетоводом и бухгалтером. По тем временам должности достаточно хорошие, и для выходца из простой крестьянской семьи, пожалуй, что и недостижимые. Так что похоже, что рассказы бабки были вполне обоснованны, но относились всё же к родителям Ивана Ивановича (как Вы и пишете в „У нас была Великая Эпоха“).