Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 82

Все уже изменилось.

Мои губы накрывают ее в исступленном, прерывающем дыхание, желании. Ее кожа обжигает, словно пламя, а руки, заведенные над головой девушки, впиваются в кожу моих ладоней. Не от страха. Уж тем более не от отвращения. Желания, что волнами захлестывает меня, так же болезненно мучает и ее.

Но когда рамки запретов спадают, и мой язык прорывается внутрь, кроме ее слабого стона – нет ничего в бушующем, живущем мире Капитолия. Когда я выпускаю ее руки, пальцы Китнисс слабо одергивают мои волосы. Жажда – ту, которую я испытывал на арене – будто возросла в несколько раз. Мне хотелось бы знать, насколько счастлив был бы Мелларк из прошлого, потому что мое личное счастье было безгранично.

Когда моя ладонь поднимается от плоского живота к изгибу солнечного сплетения, Китнисс замирает. Контраст пламени и льда ее поведения, заставляет меня остановиться. Это же Китнисс. Никто не говорил, что будет легко. Особенно с ней.

– Скажи мне, – хрипло говорю я. – Скажи мне, и я остановлюсь…

Я пытаюсь объяснить, что не давлю на нее. Что все это – лишь разменная монета, будто убеждая самого себя в том, что не желаю ее. Вот только ее губы накрывают мои, и я замолкаю, не успев возразить. Трещит по швам ее майка. Руки тут же стягивают ее, и нам приходится отстраниться от нее. Все, что мелькает в голове: красивая. Она красивая.

Каждый сантиметр тела не обходится без моего внимания. Потому, что она нужна мне. Нужна так же сильно, как и прежде Мелларку, погибшему в стенах Капитолия. Вот только теперь разница между нами слишком мала - в чем-то у меня даже есть преимущества – теперь я с Китнисс, он же… Он же отдал за это мгновение свою жизнь. Боюсь только, Китнисс не поймет этого. Для нее я прежний. Мальчишка с хлебом и мечтами о доме, где-то на окраине Двенадцатого. Только вот я – монстр. И она еще не знает об этом.

Она цепляется за меня так, словно боится, что я убегу прочь. Хотя, на самом деле, у нее есть все основания полагать, что я отступлюсь. Вот только не сегодня. Не завтра. Никогда. Больше никогда. Когда мои губы раз за разом опускаются на ее оголенную кожу, Китнисс хватает ртом воздух, словно дышать ей было просто нечем. Я аккуратно отодвигаю полоску бюстгальтера, скрывающего ее грудь. Губы проходятся по нежной, бархатной коже и Китнисс – девушка, что сделана из Огня – оправдывает свое название. Под моими руками, она плавится, словно раскаленный металл.

То, что заставляет задыхаться и меня – ее тихий, сдавленный от желания, шепот:

– Пит…

Она словно молит меня о пощаде, как некогда в пекарне, когда мои руки едва не оборвали ее жизнь. Отгоняя эти мысли, я вглядываюсь в ее чистые, грозовые глаза, затуманенные пеленой желания. Мне нужно знать правду. Это буквально так же желанно, как и она – податливая и мягкая – в моих руках.

Приходится отпустить ее, чтобы перехватить ее ладони. Она удивленно выдыхает, вглядываясь в мои черты лица.

– Скажи, что это не подачка Мелларку из прошлого. Скажи, что ты не собираешься умчаться к другому, когда все это кончится. Скажи, что ты реальна.

Эти слова даются мне с таким трудом, что дыхание сбивается едва ли не с каждым брошенным словом. Она должна знать. Пусть запоздало. Даже, если она уйдет сейчас, я буду чувствовать, что выполнил долг перед тем, кто теперь являлся мной лишь отчасти. Нужно отдавать дань памяти тем, кто пал ради нашего общего будущего с Китнисс. Именно поэтому Пит Мелларк из Дистрикта-12 пережил очередное утро в Капитолии с мыслью об Огненной девушке, чтобы на закате умереть. Оставив лишь воспоминания и клятву: научить любить Китнисс Эвердин по-настоящему.

И девушка нервно сглатывает. Она сжимает мои руки, глядя в глаза.

– Я реальна, Пит. И это не подачка.

Мне смешно. Смешно и больно. Настолько, что я отступаю. Отступаю в сторону, чтобы затем быстрыми шагами направится к кровати. Гнев и боль закипают внутри. Как она может думать, что Хейвен – милая, жизнерадостная Хейвен – была для меня чем-то большим, чем… она? Понимание того, какое глубокое, какое всепоглощающее влияние она возымела надо мной за эти несколько недель, приходит слишком поздно.

Обидеться на Китнисс? Оставить ее сейчас такую родную и непреодолимо желанную? Невозможно. Невероятно. Жутко.

– Иди ко мне, – гортанно прошу я, в надежде, что найду отклик в ее душе. – Не как подруга, не как партнер на Играх или девочка, которая знает песню Долины. Как девушка, Китнисс…

Я жду того, что это заденет ее. Что она покраснеет, расплачется и убежит. Но вот только она остается на своем месте. Такой знакомый, вожделенный взгляд из полуопущенных ресниц. Минутное замешательство в ее глазах. А затем уверенный шаг. У меня перехватывает дыхание, когда ее руки скользят к лямкам шорт. Мне недостает воздуха – живительный кислород обжигает горло. То, как она стягивает с себя одежду не похоже на что-то решительное. Скорее, вынужденное. Когда ее руки замирают на нижнем белье, я надеюсь, что она, наконец, остановится. Но эта пытка, заставляющая все мое нутро сжаться, продолжается. Руки впиваются в мягкую ткань простыней.

Она совсем нагая. Рядом со мной. Красивая. Мне открывается другая сторона Китнисс ласковая, преданная, нежная. Грубость и могущество символа восстания растворяется. Она просто девушка, которая мечтает стать моей. И от этой мысли голова идет кругом.

– Господи, Китнисс…

– Если хочешь, чтобы я замерзла, так и скажи… – нервно шутит она.

***

John Murphy - The Surface Of The Sun

John Murphy - In The House_In A Heartbeat

В какой-то момент уши закладывает от жуткого воя взрыва. Рушатся перекладины здания. Фоновым шумом до меня доносятся чужие крики, перед тем, как я глохну совсем. Кажется, от боли, что разрывает ушные раковины, я кричу. Кричу и слышу вместо собственного крика инородный писк. Он поглощает все звуки. Он поглощает все вокруг. Срываются потолочные плиты недостроенного комплекса, а вместо стерильного запаха в нос запивается вонь горелой плоти.

Я прижат лицом к земле. Несущая балка или очередная потолочная взорванная плита давит меня к земле. Ощущение, будто из легких выбили последний воздух, а вздохнут не позволяет колющая боль в груди. Наверное, это сломанное ребро. А может, уже проткнутое легкое. Все, что я могу видеть заваленный вход впереди нас, отгораживающий меня от Хеймитча. Нет, если он не последовал за мной, обломки не достали его. Значит, с ним все в порядке. Теперь, если ни мне, ни Гейлу не выжить, он позаботиться о Китнисс.

Вспоминая о напарнике Китнисс, я зову его, стараясь привстать на локтях. Не знаю, насколько истошно воплю, но прикладываю для этого немало усилий. Вдыхать жизненно необходимый кислород – опасно. Вероятность того, что новым вздохом в поврежденное легкое может хлынуть кровь все выше.

Сколько я еще продержусь сказать сложно. Когда ты оглушен, дезориентирован и боль, словно маркое напоминание того, что ты все еще жив, пульсирует где-то в груди – время теряет свою значимость. В помещении с каждой минутой все жарче. Я не могу видеть полыхающего огня, но точно могу сказать, что пламя взвилось в задней части помещения. Именно там, куда отправился отряд Гейла.

Его имя сотрясает стены обрушивающегося здания, не принося никакого толку. Единственное в чем мне повезло – мое положение. Я придавлен к земле, а значит дышать здесь куда проще. Но огонь вскоре распространится, сжигая заживо тела тех, кто еще мог выжить. Этим счастливчиком мог оказаться и я. Боль в груди усиливается с каждым новым вскриком.

Именно в тот момент, где-то впереди появляется просвет. Маленькое, разобранное отверстие среди завалов. Там Хеймитч, там Джэйден, там Пэйлор. Они должны позаботиться о возвращении Китнисс. Я снова пытаюсь встать, но с ужасом понимаю, что плита надо мной приходит в движение. Возможно, это еще один часовой механизм, который может привести к смерти остальной части нашей команды. Прилагая все усилия, я стараюсь перевернутся на бок, чтобы накрыть бомбу собственным телом. Так меня учил Гейл. Так поступил бы он сам.