Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 52

– Все, чего она хочет – зрелища, Пит. Она поняла, что дети стали частью всех вас, когда Китнисс набросилась на миротворца.

– Она вызвала тебя для этого? – шипит Джоанна, – Ты унесся стремглав еще с утра. Тебя забрала личная машина этой суки…

– Джоанна, – воскликнула Эффи.

– Заткнись, парикоголовая! Не смей врать мне, Хеймитч, понял? Я не Сойка – топор всегда при мне. Что она сказала тебе? Чтобы этим занимались мы? Чтобы мы лично сопроводили их прямиком в пекло? Ты идиот? Ты не мог сказать ей – нет?! Нет, понимаешь? Отказаться? Воспротивиться? Где закаленный характер победителя, мать твою?!

– Джо, – выдыхает Бити.

Он выше Мейсон на полголовы. Темные, зачесанные назад волосы, блекнут на фоне его светлых, горящих глаз. Он смотрит на ее словно одержимый, словно больной человек, ищущий взглядом флакон с антидотом. Прежде, чем Джоанна кидается на Хеймитча, руки Технолога сгребают ее в охапку. Из горла Победительницы вырывается сдавленный, животный рык, который заполняет комнату чувством полного сумасшествия. Руки удерживают ее, но она по-прежнему рвется на волю, словно загнанный зверь.

Я не могла представить, что дети – всего лишь дети – так важны для «мясорубки из Седьмого». Я никогда не думала о том, что она мечтала о семье – свадьбе, светлых вечерах в кругу близких, светловолосом мальчишке с карими, как и у нее, глазами. Я никогда не считала ее сумасшедшей – сумасшедшей настолько, чтобы зубами вгрызаться в плоть своего напарника. Кровавые следы виднелись на руках Бити, но он не разжимал руки.

Душевная боль превозмогала физическую.

– Убери её, – слабо просит Хеймитч.

Крики Джо остаются во мне. Они разжигают во мне страх, отчаянье, боль, даже, когда в комнате остаемся только мы вчетвером.

Тебя забрала личная машина этой суки…

Койн. Почему же она не может оставить нас всех в покое? Почему ей так трудно поверить в то, что Панем может воссоединится? Почему не поддается вере и надежде? Потому, что она давно уяснила, что они бесполезны в коммерческих делах. Потому, что реальность жестока настолько, чтобы последовать примеру своего предшественника.

– Когда Жатва завершится, вы будете свободны. Остальным детям подарена амнистия – вознаграждение.

В руках бьется дрожь. Пит сжимает спинку стула так, что я замечаю побелевшие костяшки его пальцев. Ему больно – больно так же, как Энобарии, Джоанне, Бити, мне или Хеймитчу. Я вижу понурый взгляд ментора, который вглядывается в мои черты лица, словно сравнивая их. Я вспоминаю фотографию его возлюбленной и понимаю, что отчасти я точная её копия. Моя боль – его боль, мы слишком породнились за этот год.

– Она хочет, чтобы мы вытащили их имена на Жатве? – сипло спрашивает Энобария, – Я согласна с Джоанной – это нечестно, Хеймитч. Мы можем отказаться?

– Да, несомненно, можете, но тогда это аннулирует договор с Капитолием – но о том, чтобы стать менторами своих любимчиков, можете просто забыть.

– Но она не найдет нам замены, Хеймитч! Не так скоро! До Игр остался всего лишь день, – протестую я, хватаясь за эту соломинку, как за спасительный круг.

– Китнисс, мне жаль. Но она уже нашла, – он оборачивается к двери, где жмется Эффи, – впусти их.

Бряк затравленно смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, не накладных на этот раз, а светлых, словно испепеленных огнем. Она смотрит на него, как на предателя и я чувствую злость и отчаянье, которое кипит в моей сопровождающей. Поддаваясь, он разжимает кулаки и открывает дверь.

В комнату проникает холод. И я замечаю Шестерых. Разного роста и наружности, они, тем не менее, напоминают мне единую серую массу идущую плечом к плечу. Четверо мужчин и двое женщин. Некоторые улыбаются нам, у других же на лице написана нескрываемая нервозность и гнев. Мне не страшно, я просто медленно поднимаюсь с перины дивана. Понятия не имею, как выгляжу, но чувствую, как непроизвольно губы сжимаются в тонкую линию, а брови сводятся друг другу, образуя хмурые складки. Их улыбки – фальшь и я рада, что есть из них те, кто хотя бы не скрывает правды.

– Доброго всем вечера, – говорит сладкоголосая девица моего роста.

Она равняется со мной, оставляя остальную часть команды позади себя. Протягивает ладонь с длинными, угловатыми ногтями и при пожатии грубо впивается в кожу. Я стараюсь отплатить тем же, сдавливая её ладонь до слабого хруста. Она хмурится.

– Китнисс Эвердин, полагаю?

– Разве мы знакомы? – выдавливаю сквозь зубы я.

– Меня зовут Тагетис – я уроженка Третьего дистрикта. Очень глупо предполагать, что я не узнаю тебя, Китнисс. Мы все, – она оборачивается к остальным, – прекрасно вас знаем. Пит, Хеймитч, Энобария, всем нам выпала огромная честь работать вместе с вами. Возможно, даже потягаться.

Её рот изгибается в подобии улыбки. Жизни трибутов – жизни детей, которые на протяжении месяца стали мне родными – не значат для нее ровным счетом ничего.

– Позвольте представить – Хорн, Деметрий, Бриан, Дальтон и Иллайн.

Я осматриваю их, натыкаясь на колючие, прожигающие взгляды будущих менторов. Они вселили бы в меня ужас, не будь я защитницей своих подопечных. Своих детей.

Койн нужны убийцы – не помощники. И она сделала абсолютно все, что было в ее силах, чтобы дети не смогли победить в заранее проигранной битве. Не будет борьбы за спонсоров, не будет вмешательства менторов – будет кровавая резня, которая рано или поздно унесет с собой 23 детских жизни. В списке которых могла оказаться и Хейвен.

Я сгребаю ее за шиворот и потягиваю к себе, будто это был жест вежливости, протягиваю нараспев:

– Если она все еще думает победить, передайте ей, что она серьезно просчиталась. Едва она хоть пальцем тронет моих детей.

– Сойка решила показать свой характер? Не особо удачный ход, Китнисс. От твоего гостеприимства зависит наше отношение к твоим детям, – искривляясь в усмешке, говорит Тагетис.

Она смахивает мою руку.

– Не будем играть в радушных соседей. Никто из нас не рад подобной встрече – сотрите с лица фальшивые улыбки. Вы могли выбрать перемирие, и мы бы вместе смогли безболезненно лишить их жизни – без излишнего фарса, но теперь…

Пряди ее волос слиплись и висят неухоженными лоскутами. Глаза разрывают меня на части, но я вряд ли уступаю ей в этом.

– Я лично прослежу, чтобы все было, как можно красочней.

– С новосельем, – выдавливает Хеймитч, – на сегодня вы и так достаточно сказали друг другу.

– Мистер Эбернети, кажется, мы договаривались с вами, что подготовите ребят к нашему приезду, но я не замечаю особо радушного приема.

– Ребят? – вспыхиваю я, – Повтори, сук…

– Китнисс, – чья-то рука обвивает мои плечи, – идём.

Я пытаюсь возразить, но Пит выхватывает мою ладонь и тянет вглубь коридоров. Я слышу сдавленные смешки нам в спину и пытаюсь вырваться. Но во время вспоминаю обезумевший взгляд Джо, ее сумасшедшее поведение. Я не должна быть такой – на мне бремя символа. Неожиданно на ум приходит взгляд Бити – живой, желающий, испепеляющий. И болезненный. Он словно чувствовал страх и отчаянье Джоанны, будто разделил боль между ними, чтобы ослабить её. Я, наконец, прихожу в себя.

Как раз во время. За мной запирается дверь. Щелчок и я уже лицом к лицу с Питом. В комнате стоит полумрак, и я все еще слышу сдавленное биение своего сердца.

– Зачем ты сделал это? – сквозь зубы спрашиваю я.

– Сделал что? Вытянул тебя оттуда? Чтобы ты не расцарапала ее лицо.

–Одним лицом она бы не ограничилась, – выплевываю я, – Разве ты не видишь – она сделает все, чтобы они не вернулись! Кто знает, кого мы вытянем на Жатве? А если это будет Хейвен, Пит? А если это будет тот мальчишка, которого я спасла от лап миротворца?

– Изуродовав Тагетис – ничего не изменится, и они по-прежнему должны будут полагаться на волю случая и удачу.

– А что изменит? Скажи мне – и я сделаю это!

Глаза напарника блестят в темноте. Боль ли это? Страх? Испуг? Помню, с каким непониманием я глядела на Джоанну, как ее вид, заставлял стыть в жилах кровь, а беспокойство сменятся чувством ужаса.