Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 47

– Путь свободен. Идем, – поднимаясь, говорит он.

– Путь? О чем ты?

И тут я все понимаю. Люди Гейла в здании Тренировочного Центра. Революционеры под прикрытием, следящие за каждым моим шагом. Они контролируют все сооружение: камеры, входы и выходы, водоснабжение, электричество, персонал. И неожиданно я осознаю всю мощь этого формирования.

Гейл замечает в моем лице, что-то такое, что заставляет его улыбнуться.

– Идем, у нас не так много времени.

– Мне нужно переодеться, – возражаю я.

Он стаскивает с плеч армейскую куртку с плотными холщовыми вставками и протягивает мне. Времени, как оказалось, действительно нет.

***

Знала ли я, что испытываю такое пристрастие в ветру, путающемуся в волосах? К ощущению страха смешанного с колоссальным выбросом адреналина? К хриплых вздохам, слетающим с моих губ, когда вечерний воздух, на бешеной скорости, обжигает мои легкие? Да и кто мог подумать, что Гейл так лихо управляется с мотоциклом?

Огибая Центральную Площадь, я замечаю в синевато-оранжевых тонах подсветки нездоровый, практически ослепляющий блеск монумента. Парящая сойка – как символично. Испытываю ли гордость? Или восхищение? Или сплочение с теми людьми, которые теперь омывают свои руки кровью? Нет. Это всего лишь достопримечательность – дань памяти Революции. Страшное бремя символа, который не имел права на ошибку, но в результате совершил её. Они гордились мной, верили в меня, сострадали мне. Я чувствую, что предала их. Но предала ради благой цели.

Но подъезжая ближе, я замечаю черную ленту, переброшенную через грудь птицы. Она будто скована путами этих тряпок. И когда мотоцикл проносится мимо, на одном из чернеющих лоскутах я замечаю, кроваво-красную надпись:

«Ты сгоришь вместе с ними»

И пути назад больше нет. И нет больше тех надежных, обхватывающих рук жителей Панема. Нет больше, даже слабой надежды на то, что когда-нибудь они станут рядом со мной, чтобы излечить раны, а не придаваться приступам ненависти.

– Китнисс, ты с ума сошла?! – врывается в мои мысли Гейл, – Держись крепче, ты сорвешься!

Я замечаю, как мои руки повисли вдоль туловища, словно у тряпичной куклы. Ветер склоняет меня к заднему колесу, и в последний момент, когда я едва не слетаю с сиденья, я успеваю прижаться к Гейлу обеими руками и уткнутся носом в складки пятнистой водолазки. Слышу, как бешено колотится его сердце. Визг тормозов разносится по тихим и безлюдным улочкам Капитолия. Первое, что я замечаю, открыв глаза, подмигивающий желтым светом глаз светофора.

– Ты в порядке? Что это вообще было?! – негодует напарник.

– Я увидела Сойку, – слабо отвечаю я, – Она увешана тряпками, и надпись…

Гейл, помедлив, кивает.

– Да. После интервью ты не пользуешься спросом у Безликих.

Напарник чувствует, как я напряглась и тут же ретируется:

– Безликие – люди, отказавшиеся от справедливости. Они гнутся под властью Койн, становятся серой массой – ослепленными пустышками, продолжая верить в то, что их лидер следует моральному кодексу, долгу чести, – расстроено отвечает Хоторн.

– У вас тоже революционное название? Что-нибудь ужасающее? – пытаясь улыбнутся, спрашиваю я.

– Нам это ни к чему, но Элмер настаивает на «Огненном морнике».

– Звучит глупо, – говорю я, – Хотя символично: морник – порождение неповиновения, огонь – начало революции.

– Идем, революционерка.

Гейл оставляет мотоцикл в одном из переулков между двух капитолийских многоэтажек, и пускается в легкий бег, петляя меж домами. Я замечаю, что вся окружающая среда пропитана серостью и безжизненной коркой холодного отречения: в окнах не горит свет, на улицах нет прохожих, припаркованные машины стоят у окраин тротуара.

– Комендантский час, – откликается Хоторн, ныряя в очередной переулок.

Когда же передо мной встает чернота заброшенного завода, я опасливо кошусь на Гейла. И в этой рухляди собираются повстанцы? Не большие у них денежные средства.

– Не суди по «обертке», – будто читая мои мысли, говорит Гейл.

Мы проходим внутрь, и я думаю о том, как хорошо Хоторн успел изучить меня. Он знает чего ожидать от меня – и разве это не утомляет? Но дело, кажется, не в моей предсказуемости – напротив, он ожидает одного, а мой несгибаемый характер преподносит ему все новые и новые «сюрпризы». Гейл считал нас парой, пока я все это время грезила о настоящей дружбе. Предлагая сбежать в тот злосчастный День Жатвы – он сознавался в своих чувствах ко мне, а я воспринимала это, как жест неповиновения.

Широкая железная лестница, кажется мне хлипкой и я неуверенно кошусь на Гейла.

– Нет, нам не наверх.

Я оглядываюсь по сторонам, но вновь попадаю впросак.

– Кискисс, ты такого плохого мнения об Огненном Морнике? – с напущенной серьезностью спрашивает Гейл.

– Просвети меня. Где вход? Лестница? Лифт? – негодую я.

– Он у тебя под ногами, – Гейл нагибается к земле, и я замечаю ручку от погреба.

Теперь здание заброшенного завода кажется мне раем. Революционеры расположились под землей, где наверняка было слишком сыро, глухо и темно для нормальной жизни. Я чувствую, как пакет с провиантом дрожит в моих руках. Гейл помогает спуститься по винтовой лестнице и мы, в кромешной темноте, движемся вниз. Мне становиться стыдно – через пару часов я окажусь в теплой кровати, и, укрываясь от кошмаров шелковыми простынями, буду думать о том, каких креветок нам подадут на завтрак.

Держась за липкие и холодные стены туннеля, мы продвигаемся вперед. Гейл шлепает рядом со мной – я ощущаю прикосновение его руки, которое сплетает наши пальцы. Теперь я ощущаю былую уверенность. Где-то вдалеке я слышу мерные постукивание некого предмета о железную поверхность. Думаю, это жестяная банка с консервированной фасолью, о которую бьется алюминиевая ложка, подобная тем, которыми пользовалась наша семья в Двенадцатом. Вцепляюсь в руку Гейла еще сильней – мне привычно видеть голодающих людей, которые с обессиленной верой смотрят на меня, как на последний луч надежды. Вот только после провала с «Безликими» мне страшно говорить на людях.

Я вижу слабый огонек где-то в глубине тоннеля. Он мерцает, словно маяк, помогая нам не сбиться с пути. Я испытываю хлипкий страх, при виде кирпичных стен штольни. Воспоминания накатывают на меня волнами боли – Финник. Жизнерадостный, полный жизни, неувядающий Финник погиб в стенах подобного тоннеля, и я не могу не связывать ассоциаций с этим местом.

Переродки. Боль. Ужас. Страх. Отчаянье. Слабый вскрик зеленоглазого.

– Ты привыкнешь к свету, но пока что, прикрой глаза, – говорит Гейл.

Я пытаюсь понять, о чем он говорит, когда замечаю его руки на размашистом рычаге. Дверь с характерным скрипом открывается и в глаза бьет яркий больничный свет. Я ослеплена и дезориентирована. Кроме монотонного звука лязгающего металла, который теперь был слышен намного отчетливее, я не слышу абсолютно ничего.

Когда боль прекращает разжигать глаза, я едва приоткрываю веки, и дыхание перехватывает от дикого, распирающего восторга. Мы словно на окраинной точке города – нависли над размашистым селением, тянущимся на многие километры вокруг нас. Я вижу рабочих; огромные машины, вбивающие в пласт земли монументальные сваи; гражданских: загорелых и бледных, с черно-смоляными и вьющимися светло-русыми волосами. Есть те, которые едва отличны друг от друга; есть те, которые являются полной противоположностью. Это значит только одно – новая, возрожденная нация, не живущая отдельным кланом своего Дистрикта, а принимающая друг друга, как верного и недостающего собрата. Мы одна семья.

– Добро пожаловать в логово Сойки, Огненная Китнисс, – выкрикивает кто-то над нашими головами.

Я отрываюсь от панорамы города и перевожу взгляд к ступеням по правую руку от меня. Выступы вроде нашего, огибают селение, словно соты строго по кругу. На одном из таких я замечаю улыбающееся и просветлевшее лицо Элмера Хейса.

_____________________________

Уважаемые Читатели, большая просьба оставляйте о себе какую-нибудь весточку - хоть точку в комментариях, просто, чтобы я знала, что вы есть.