Сказки братьев Гримм (сборник) - Пулман Филип - Страница 40

И он съел все блюдо до последнего кусочка, а кости под стол бросал.

Марлинкен пошла к своему комоду и достала самый лучший шелковый платок. Затем собрала под столом все косточки, сложила их в платок, завязала и вынесла наружу. Она столько плакала, что слез у нее не осталось, только кровь из глаз капала.

Положила она косточки под можжевеловое дерево на зеленую траву и, как только сделала это, почувствовала, что стало легко ей на сердце, и она перестала плакать.

И начало можжевеловое дерево покачиваться. Стали ветки на нем то раздвигаться, то опять сходиться, как будто кто в ладоши хлопает. И тут среди ветвей собралась золотистая пыль, а затем взметнулась вверх, как пламя, и из пламени вылетела прекрасная птица, которая взлетела высоко-высоко, беззаботно распевая и чирикая. А когда она улетела, стало можжевеловое дерево таким же, как прежде, а платок с костями исчез. Марлинкен снова почувствовала себя счастливой, как будто брат ее был все еще жив. Побежала она домой и села ужинать.

Тем временем птица улетела далеко-далеко. Она прилетела в город, села на крышу дома золотых дел мастера и запела:

Золотых дел мастер сидел в своей мастерской и делал золотую цепь. Услыхал он птицу, что пела у него над головой, и подумал, как великолепно она поет. Мастер встал, чтобы выйти наружу и посмотреть, что это за птица. Он покинул дом в такой спешке, что потерял по пути туфлю, и стоял посреди улицы в кожаном фартуке и одной туфле, с пинцетом в правой руке и золотой цепочкой в левой. Посмотрел он вверх, чтобы увидеть птицу, но пришлось ему заслонить глаза рукой от яркого солнца, тогда он окликнул ее: – Эй, птичка! Славную песенку ты поешь! Спой ее для меня снова!

– Ох, нет, – ответила птица, – просто так я дважды петь не стану. Дай мне золотую цепочку, тогда я снова спою тебе.

– Вот, пожалуйста, – сказал золотых дел мастер. – Иди и возьми ее, но только спой мне еще раз.

Слетела птица вниз, ухватила правой лапкой золотую цепь, уселась на садовую ограду и запела:

Затем она улетела, прилетела к дому сапожника, уселась на крышу и запела:

Сапожник набивал набойки на своей колодке, но замер с молотком в руке, когда услыхал птичью песню; он выбежал на улицу и посмотрел на крышу. Ему пришлось прикрыть рукой глаза, потому что солнце светило очень ярко.

– Птичка, – окликнул он ее, – как ты прекрасно поешь! Я никогда не слыхал подобной песни!

Он забежал обратно в дом и позвал жену.

– Жена, выйди-ка и послушай эту птичку! Это диво дивное!

Позвал он дочь, ее детей, подмастерьев и служанку, и все вышли на улицу и стали с изумлением разглядывать птицу. Ее красно-зеленые перья сверкали, золотое оперение шеи ослепительно блестело на солнце, а глаза сияли как звезды.

– Птичка, – позвал ее сапожник, – спой эту песенку еще раз.

– Ох, нет, – отвечает птица, – просто так я дважды петь не стану. Дай мне те красные туфли, что я вижу на твоем верстаке.

Жена сапожника побежала в мастерскую и принесла туфли, а птичка слетела вниз и схватила их левой лапкой, затем стала летать над их головами и петь:

Потом она улетела прочь, вылетела из города и полетела вдоль реки, держа правой лапкой золотую цепочку, а левой – туфли. Она летела и летела, пока не добралась до мельницы. А колесо на мельнице вертелось: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп! У мельницы сидело двадцать подмастерьев, они обтесывали новый жернов: тут-тук, тук-тук, тук-тук, а мельница снова: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп.

Облетела птица мельницу, уселась на липу, что росла перед мельницей, и запела:

И один из подмастерьев бросил работу и посмотрел наверх.

Еще двое перестали работать и стали слушать.

Еще четверо остановились.

И восемь отложили свои молотки.

Еще четверо стали оглядываться.

Наконец последний подмастерье услышал пение и оставил свое долото, и все вместе стали они улюлюкать, хлопать в ладоши и бросать шляпы в воздух.

– Птичка, – воскликнул последний подмастерье, – это лучшая песня, которую я когда-либо слышал! Но я услышал только последнюю строчку. Спой ее снова для меня!

– Ох, нет, – отвечает птица, – просто так я дважды петь не стану, дай мне мельничный жернов, который вы обтесываете, и я спою тебе еще раз.

– Если бы он только был мой, ты бы получила его в ту же секунду! – сказал подмастерье. – Но…

– Ладно, – сказали остальные. – Если она споет нам еще раз, может забрать его, милости просим.

Взяли все двадцать подмастерьев длинное бревно, подсунули конец под край жернова и подняли его: Эй, ухнем! Эй, ухнем! Эй, ухнем!

Слетела птица вниз, просунула шею в отверстие посередине, надела жернов на себя, словно воротник, взлетела опять на дерево и запела:

Когда она закончила песню, то расправила крылья и улетела. В правой лапке несла золотую цепочку, в левой – туфли, а на шее у нее был мельничный жернов. Она летела и летела назад в дом своего отца.

А в доме за столом сидели в то время отец, и мачеха, и Марлинкен.

И вот говорит отец:

– Знаете, стало мне отчего-то легко на душе. Я чувствую себя так хорошо, как не чувствовал все эти дни.

– Хорошо тебе, – отвечала его жена. – А я вот чувствую себя плохо, словно большая гроза надвигается.

А Марлинкен просто сидела и плакала.