Лаборатория великих разрушений Фантастические повести - Бельский Симон Федорович - Страница 12

Когда мы уселись за стол, Бастьен продолжал начатый спор, обращаясь то ко мне, то к Дюфуру; при этом он стучал ножом по тарелке, с грохотом отодвигал скамью, уронил на пол стакан и производил один столько шуму, сколько не могли наделать все монахи обители св. Бернарда, обедавшие когда-то в этой комнате.

— Я знаю, черт побери, на что мне нужен этот пиронит или какое-нибудь другое такое вещество! Твердо и отчетливо знаю, иначе зачем бы я ухлопал двадцать лучших лет на возню с вонючими газами, ретортами и колбами! Вы думаете, это легко? — набросился он на меня. — Пока вы разгуливаете по лужкам и забавляетесь с пастушками, люди, подобные мне, сидят в каменных клетках с тиграми. Что я говорю, с тиграми? Хуже! Тут одно неосторожное движение, пять лишних градусов температуры, ничтожная разница в силе тока — и от вас не останется ничего, что можно было бы собрать и без величайшего скандала предъявить для похорон. У Рене взрывом искалечены ноги. Я весь обожжен. Вот, смотрите! — Он засучил рукав и показал зарубцевавшуюся рану выше локтя. — Такие следы у меня на шее, на ногах и груди. Часто, входя в лабораторию при начале новых опытов, я не знаю, выйду ли из нее живым. Где, я вас спрашиваю, Леру, славный, веселый малый?

Я не знал, где был этот Леру.

— Он отравился ядовитыми газами. Где Жиро? Погиб при взрыве лаборатории. Сент-Андре? Сгорел. A-а… Вы думаете, это так же легко и просто, как болтаться по театрам и ресторанам? Попробуйте! держу пари на сто франков, что если я вас пущу в мою лабораторию, то через пять минут мы все взлетим выше Эйфелевой башни, и за нами отправится это дряхлое аббатство. Попробуйте, милости просим! Вот ключ!

— Послушайте, Бастьен! — вмешался Дюфур, улыбаясь. — Наш гость совсем не желает производить таких опытов.

— Ну, так пусть он не говорит о том, чего не знает!

Вошел Морло с большим блюдом, на котором лежали куски жареного мяса и пучки зелени. За ним показался еще один товарищ Дюфура, высокий, стройный, с отчетливыми, уверенными и твердыми движениями. На голове у него была белая повязка, закрывавшая лоб и правое ухо.

— Капитан Рамбер! — сказал Дюфур, знакомя нас. — Он немного пострадал при последнем испытании пиронита.

— Рана почти зажила, — ответил Рамбер, — но я все еще плохо слышу, и поэтому вы меня извините, если я попрошу говорить со мной громче, чем с другими.

— Мы по очереди дежурим на кухне, — объяснил Дюфур, когда мы принялись за еду, — так как весь наш штат прислуги состоит из одного Морло. Вам поэтому придется извинить нас за качество кушаний. Впрочем, Рамбер хороший повар, а вот Бастьен… Он воображает себя на кухне в химической лаборатории и производит опыты с мясом, дичью и зеленью, стараясь, должно быть, приготовить новое взрывчатое вещество.

Все засмеялись, за исключением самого Бастьена, который никогда не смеялся.

— Зато, благодаря этим моим опытам, — сказал он, — вы можете похвалиться, что ели такие кушанья, которых не пробовал ни один король, ни один разжиревший буржуа.

— Я думаю, — вставил Рене.

— Кухня с начала веков находится в руках самых невежественных людей. Когда в нее заглянут изобретатели, таланты, знания, тогда только мы съедим первый хороший обед.

— Или совсем не будем обедать, — возразил Рамбер.

— Вы-то уж, капитан, помолчали бы! Не спорю, вы прекрасный физик-экспериментатор, но на кухне вас заедает рутина. Мой протертый заяц, сваренный с медом…

— Есть вещи, о которых лучше не вспоминать, — сказал Дюфур.

— Прекрасно, но ведь хвалили же вы, черт побери, телятину, которую я сначала заморозил жидким воздухом, а потом истолок в ступе. Впрочем, если вы недовольны моими стараниями, то я торжественно, раз навсегда…

— Перестаньте, Бастьен! Мы все благодарим вас за… не знаю, право, как назвать эти невиданные кушанья, но не лучше ли держаться на кухне старого порядка?

— Это мы еще посмотрим, — угрожающе пробурчал Бастьен, жадно обгладывая кость крепкими белыми зубами.

Я хотел вернуться к началу разговора и узнать, с какой целью Бастьен работает над изобретением новых взрывчатых веществ, но обед кончился, и Дюфур сказал, что я до вечера останусь один, так как в лаборатории много работы.

— Осмотрите пока здание, — посоветовал ученый. — Оно совершенно пустое, но на всякий случай не заходите в темные и отдаленные закоулки.

Они все вместе пошли к выходу, — впереди Дюфур, за ним сильно хромавший Рене, потом обожженный Бастьен и сзади Рамбер с забинтованной высоко поднятой головой.

Я наудачу отворил одну из массивных дверей и очутился в широком коридоре со сводчатым низким потолком. Пройдя его, я попал в часовню, в которой царил жуткий полумрак; на каменных плитах пола и решетки, сплетенной из железных лилий и виноградных листьев, лежали яркие красные и фиолетовые пятна солнечного света, проникавшего сюда через круглое окно с цветными стеклами. Через маленькую боковую дверь я попал в какой-то узкий темный туннель, в конце которого брезжил чуть заметный свет. В десяти шагах от часовни в глубокой нише можно было различить ступени винтовой лестницы, уходившей куда-то вверх. Меня начал охватывать смутный страх, но вместе с тем росло и жуткое любопытство, заставлявшее исследовать все углы и переходы этого каменного лабиринта. Поднявшись по лестнице, я попал в квадратную башню, служившую, должно быть, тюрьмой, так как узкое окно было заделано густой железной решеткой, а на стене уцелело ржавое кольцо с короткой в два фута цепью. Спустившись обратно и дойдя до конца туннеля, я, к своему удивлению, увидел шофера Морло, который стоял среди большой залы и, наклонившись к пыльному полу, внимательно рассматривал одну из каменных плит.

— Что вы здесь делаете? — спросил я.

Морло вздрогнул и выпрямился.

— Что делаю? А вот посмотрите сюда! Видите: след чьей-то ноги.

…А вот посмотрите сюда! Видите: след чьей-то ноги…

— Прекрасно вижу, но что же тут необыкновенного?

— Если есть след, значит, был человек, — ответил Морло с таким выражением, как будто сомневался в справедливости своего вывода.

— Конечно!

— Но куда же он девался?

— Если его нет здесь, значит, ушел, — ответил я, улыбаясь.

— Да, это правильно! Хотя он, может быть, все еще здесь, рядом с нами.

Я невольно оглянулся.

— Но его не так-то легко увидеть: я ищу его целый месяц и еще ни разу не встречал.

— Да ведь этот след мог оставить Дюфур или кто-нибудь из его помощников.

— Посмотрите хорошенько, ведь это отпечаток босой ноги.

Тут я только заметил, что на слое серой пыли остались следы пальцев: это обстоятельство заставило меня вдруг чего-то испугаться.

— Теперь вы поймете, в чем дело, — продолжал Морло, заметив мое волнение и тот интерес, с которым я вновь принялся рассматривать отпечаток большой грубой ноги. — Тут творится какая-то чертовщина. Этот босой человек или дьявол расхаживает повсюду, я находил его следы в третьем этаже и в подвалах, но еще не разу не видел его самого и полагаю, что его никто не увидит.

Мы невольно говорили шепотом, так как в этой части здания эхо повторяло каждое слово, и эти глухие голоса камней производили до крайности неприятное впечатление. У меня очень тонкий слух, и в тот момент, когда Морло замолчал, я услышал осторожные мягкие шаги в той самой галерее, которую только что прошел.

— Он там! — сказал я, поднимая руку и чувствуя, как на мгновение замерло сердце.

— Скорей!! — закричали разом я, Морло и звучные стены.

Стуча сапогами по истертым плитам, мы бросились ко входу в туннель, пробежали его быстрее ветра до часовни, но всюду было пусто и тихо, и только на башне над нашей головой скрипел и стонал заржавленный флюгер.

Когда я вернулся в уютную комнату Дюфура и уселся в мягкое удобное кресло, вся эта история начала постепенно утрачивать свои жуткие очертания, и мое поведение мне самому стало казаться смешным и нелепым. Испугаться следа чьей-то босой ноги! Как будто в монастырь не мог зайти какой-нибудь крестьянин или пастух, желавший укрыться от дождя или осмотреть заброшенное здание, в которое можно было проникнуть через десятки входов и разбитые окна. Я и Морло так кричали, что непременно должны были напугать этого бедняка, который, вероятно, без оглядки бежит теперь под проливным дождем. Может быть, я увидел бы его в окно, если бы горизонта не закрывали большие деревья, росшие вокруг овального пруда с темнозеленой водой. Этот угол запущенного и заброшенного парка под окнами Дюфура производил такое же мрачное, тоскливое впечатление, как и самое здание. Вода застыла, умерла, и казалось, никакая буря не могла всколыхнуть гладкую поверхность искусственного озера, среди которого чернели две наполовину затонувшие лодки. В деревьях не чувствовалось жизни, не видно было веселого, радостного трепетания листьев и ветвей, слившихся в одну без-форменную тяжелую массу. На месте Дюфура я предпочел бы наглухо закрыть эти окна и целый день пользоваться электрическим светом, лишь бы не видеть угнетающей картины тления и разрушения. Вечер я провел в одиночестве, скучая над каким-то ученым трактатом о радиоактивных веществах. К ужину мы все снова собрались в монастырской столовой. Свет лампы, спускавшейся с потолка, падал на угол стола и на небольшую часть каменного пола, — все остальное пространство оставалось во мраке; там шла какая-то своя жизнь, странная, чуждая и непонятная для нас.