Фельдмаршал Кутозов. Мифы и факты - Троицкий Николай Алексеевич - Страница 31

Далее, что очень важно, Кутузов был исконно русский барин, из древнего русского дворянского рода. Почтенным аристократам Чрезвычайного комитета должна была импонировать и феодальная состоятельность Кутузова, в отличие от худородного Барклая. Возможно, сказались в какой-то степени и масонские связи Кутузова с членами комитета, хотя категорические утверждения историков масонства, будто «не подлежит сомнению, что сила сплоченного масонского братства способствовала назначению Кутузова предводителем наших вооруженных сил»[327], — такие утверждения не доказаны. А.Г. Тартаковский был прав, полагая, что они «нуждаются в тщательной проверке»[328].

Зато, по обоснованному мнению В.М. Безотосного, важную роль сыграл здесь синдром «титуляризации». Указ Александра I 20 июля 1812 г. о пожаловании Кутузову княжеского достоинства с присвоением ему титула светлости в известной мере предопределил выбор Чрезвычайного комитета. «Новый главнокомандующий, помимо того, что он был самым старшим из всех дееспособных полных генералов империи, единственный имел титул светлейшего князя. Его титулование не только отличало из всех генералов, но и усиливало старшинство»[329].

Итак, Чрезвычайный комитет отдал предпочтение Кутузову, основываясь на формально неоспоримых критериях. Единственное, что могло отклонить «комитетчиков» от такого выбора, — это личная антипатия Императора к их избраннику. Комитет, однако, не усмотрел в ней серьезного препятствия, полагаясь, должно быть, на то, что Аракчеев поддержал кандидатуру Кутузова. По воспоминаниям графа Е.Ф. Комаровского, на следующий день, 6 августа, члены комитета через своего ходатая, управляющего военным министерством князя Ал. И. Горчакова, «осмелились заявить» царю, что «Россия желает назначения генерала Кутузова, ибо в отечественную войну приличнее быть настоящему русскому главнокомандующим».

В результате Александр I согласился с выбором Чрезвычайного комитета и 8 августа назначил Кутузова главнокомандующим, хотя и скрепя сердце. «Я не мог поступить иначе, — объяснил он сестре Екатерине Павловне, — как выбрать из трех генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующими (царь имел в виду Барклая-де-Толли, Багратиона и Кутузова. — Н.Т.), того, на которого указывал общий голос»[330]. Своему генерал-адъютанту Е.Ф. Комаровскому царь сказал еще откровеннее: «Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки»[331].

Среди домыслов, идеализирующих Кутузова, бытует расхожая мысль о том, что Михаил Илларионович был назначен в 1812 г. главнокомандующим «по требованию народа». «Слова царя „народ хотел Кутузова — я умываю руки“ сохранились в истории», — пишет, например, В.Д. Мелентьев. Таких слов в истории не сохранилось по той причине, что царь их не говорил и сказать не мог, ибо, во-первых, народ (96 % которого составляли крестьяне) тогда о Кутузове не высказывался, а во-вторых, царь следовал мнению не народа, а «благородного российского дворянства», его «высокопоставленной публики». Мнение этой «публики» и выразил Чрезвычайный комитет из высших сановников империи с участием А.А. Аракчеева, образованный по указу царя. Другое дело, что назначение Кутузова отвечало интересам народа, поскольку Кутузов пользовался в стране гораздо большим доверием, чем Барклай-де-Толли, — прежде всего потому, что он был русский, а из русских действующих военачальников старший по возрасту, чину и опыту.

С целью подчеркнуть исключительную, воистину мессианскую роль Кутузова, советские и постсоветские историки вновь и вновь повторяют верноподданнический домысел А.И. Михайловского-Данилевского о том, что Кутузов был назначен главнокомандующим в «кризисный момент войны», в период наибольшей, «смертельной опасности» для России[332]. Домысел этот совершенно неоснователен. Еще К.Ф. Толь (кстати, ревностный почитатель Кутузова), возражая Михайловскому-Данилевскому, резонно доказывал, что самое трудное время войны к тому моменту было уже позади: с армией в Цареве-Займище «Россия имела гораздо более данных на успех, чем когда Главная квартира была при Вильне»[333]. Действительно, любой непредубежденный специалист понимает: после того как расчет Наполеона выиграть войну в приграничных сражениях с разрозненными русскими армиями провалился, и армии Барклая-де-Толли и Багратиона, не дав разбить себя порознь, соединились в Смоленске, — после этого шансы Наполеона на победу в войне сильно упали, а шансы России значительно возросли.

Это понимал и Наполеон. Стратегия Барклая-де-Толли приводила к тому, что война затягивалась, а этого Наполеон боялся больше всего. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, от дезертирства, болезней и мародерства, отставали обозы, а возможность использовать местные ресурсы сводилась к минимуму, почти к нулю, сопротивлением народа, возраставшим с тех пор, как французы вступили в коренную Россию, буквально день ото дня. Наполеон начал опасаться, что ему «предстояла новая Испания, но Испания без границ». Между тем не только его собственный, но и русский штаб «по удостоверению пленных» знал, что силы «Великой армии» уже «крайне изнурены и повсеместно нуждаются в продовольствии».

В Смоленске Наполеон долгих шесть дней и ночей размышлял, идти ли ему вперед или остановиться, и даже попытался вступить с Александром I в переговоры о мире — через пленного генерала П.А. Тучкова. Предлагая заключить мир, он угрожал на случай отказа: Москва будет непременно взята, а это обесчестит россиян, ибо «занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь потом делай, но чести уже не вернешь!» Александр I на это предложение (как и на все последующие) ничего не ответил.

Ради того чтобы лишний раз — в том или ином контексте — восславить Кутузова, наши историки дружно повторяют даже опровергнутые домыслы, не гнушаясь при случае и подтасовкой фактов. Вот два примера, связанных с назначением Кутузова главнокомандующим.

Стереотипным от частой повторяемости стал тезис о том, что первый в России в 1812 г. армейский партизанский отряд был «создан Кутузовым» под командованием Дениса Давыдова 22 августа. Между тем еще в начале XX в. было доказано, что первый такой отряд создан М. Б. Барклаем-де-Толли под командованием генерал-майора Ф.Ф. Винценгероде 21 июля 1812 г. Действия его подробно описаны двумя офицерами отряда, жизненные пути которых после 1812 г. диаметрально разошлись, — декабристом С.Г. Волконским и шефом жандармов А.Х. Бенкендорфом[334]. Конечно, для русского слуха сочетание «Кутузов и Давыдов» звучит приятнее, «патриотичнее», чем «Барклай-де-Толли и Винценгероде», но только ради этого искажать очевидные факты недопустимо, тем более что истинное начало партизанских действий на месяц раньше, чем это изображается в нашей литературе, делает честь России.

Второй пример. Автор одной из последних обобщающих работ о войне 1812 г., В.Г. Сироткин, «развивая» не вполне уверенные суждения Н.Ф. Гарнича и Л.Г. Бескровного, категорично заключает: «Только после приезда М.И. Кутузова в действующую армию появились прокламации к крестьянам организовывать сопротивление захватчикам, оживилась работа походной типографии при Главной квартире, — словом, появилась патриотическая русская публицистика». Между тем за 20 лет до издания работы В.Г. Сироткина в специальном исследовании А.Г. Тартаковского[335] подробно освещена «патриотическая русская публицистика» (включая «прокламации к крестьянам»), которая создавалась при штабе Барклая-де-Толли до назначения главнокомандующим Кутузова.