Откройте небо - Сильверберг Роберт - Страница 88

В кассе удалось достать билет только на лондонский маршрут. Днем я перелетел в Лондон и присоединился к остальной группе за два часа до ее отправления вверх по линии. Нашим курьером оказался некто Райли, высоченный мужчина с мертвенно-бледным лицом, лохматыми бровями и гнилыми зубами. Он был несколько странноват, но в этом не было ничего противоестественного для такого специфического маршрута. Он несколько мрачно, но дружелюбно поздоровался со мною и велел мне переодеться в специальную одежду.

Чумной костюм является чем-то вроде космического скафандра, отделанного черным. В нем предусмотрен стандартный четырнадцатидневный аппарат регенерации воздуха для дыхания, есть в нем приходится через специальную трубку, а процессы мочевыделения и дефекации связаны с еще большими трудностями. Основная идея такого костюма, естественно, заключается в том, чтобы обеспечить полнейшую изоляцию организма от окружающей среды. Туристов предупреждают о том, что, если кто из них откроет свой костюм хотя бы на десять секунд, то его зашлют навечно в какую-нибудь из эпох, в которой свирепствует чума. И хотя это совершенно не соответствует истине, пока еще не отмечалось ни единого случая, чтобы кто-либо осмелился проверить, блефует или нет с такими утверждениями Служба Времени.

Это один из тех немногих маршрутов, которые начинаются и заканчиваются в строго определенных точках. Нельзя допустить, чтобы возвращающиеся из прошлого группы материализовались где попало, занося в наше время чумных возбудителей вместе со своими космическими скафандрами, и поэтому Служба промаркировала красной краской специальные зоны, с которых только и можно совершать прыжки вниз по линии из этих четырех средневековых маршрутов. Материализация членов группы осуществляется при этом внутри специального, тщательно изолированного стерильного купола; там костюмы отбирают, а самих туристов подвергают дезинфекции прежде, чем отпустить их в среду двадцать первого столетия.

– Все, что вы в скором времени увидите, – со зловещей напыщенностью произнес Райли, – не является ни реконструкцией, ни воспроизведением. Все это совершенно реально, без какого-либо преувеличения.

С тем мы и шунтировались вверх по линии.

Укутанные в свои черные пластиковые костюмы, мы осторожно продвигались один за другим по земле, на которой буйствовала смерть.

Никто на нас не обращал никакого внимания. В такие времена, как это, даже наши костюмы не кажутся чем-то диковинным; черный цвет был вполне логичен, еще более логичной была полная герметизация наших туалетов. И хотя ткань костюмов была совершенно неизвестна в четырнадцатом столетии, никто не проявлял к ней особого интереса. В такие времена умные люди стараются не выходить из своих домов и любопытство свое держат ох в какой крепкой узде.

Те же, кому мы попадались на глаза, считали, что мы священники, совершающие паломничество. Наши мрачные одеяния, наше продвижение цепочкой по одному, бесстрашие, с которым мы смело разгуливали по пораженным чумой местностям, – все это наводило на мысль, что мы, если не Божьи люди, то во всяком случае, слуги Сатаны, а как в том, так и в другом варианте кто же мог отважиться соваться в наши дела?

Колокола отбивали заупокойные панихиды, звеня непрерывно весь день и добрую половину ночи. Весь мир превратился в одни сплошные, непрекращающиеся похороны. Угрюмая дымка повисла над Лондоном. Все время, пока мы там находились, небо было серого цвета, а в воздухе носились мельчайшие частицы пепла. Но не природа подчеркивала своими внешними проявлениями охватившую город вселенскую скорбь – пусть это и звучало бы патетически, но было бы явным заблуждением – нет, эта дымка, эти частицы пепла были делом рук человеческих, ибо по всей территории Англии непрерывно горели тысячи больших и малых костров, пожиравших в своем пламени одежду, дома и трупы пораженных чумой.

Мы видели жертв этой болезни на всех стадиях ее протекания, от раннего головокружения до последних конвульсий.

– Начало заболевания, – спокойно, даже как-то бесстрастно объяснял Райли, – распознается по затвердеванию и набуханию внутренней секреции подмышками и в паху. Набухшие железы – бубоны – растут очень быстро и вскоре оказываются размером от яйца до приличного яблока. Вот, взгляните-ка на эту женщину…

Она была молода, но крайне измождена и объята ужасом. Отчаянно прижимая ладонями выскочившие на ее теле бубоны и шатаясь из стороны в сторону, она проходила мимо нас по дымной улице.

– Затем, – продолжал Райли, – появляются черные пятна, сначала на предплечьях и бедрах, затем по всему телу, и карбункулы, которые не исчезают даже после того, как их проткнуть чем-нибудь острым. А потом приходят бред, безумие и всегда на третий день после того, как набухли железы – смерть. Смотрите вот сюда… – На улице, издавая громкие стоны, лежал человек, всеми брошенный, уже на поздней стадии болезни. – И сюда…

– Из окон на нас глядели бледные лица. – И вон туда… – Мы увидели трупы, сброшенные в кучу у ворот в конюшню.

Дома заперты. Лавки на засовах. Единственные люди на улицах – это уже заразившиеся, они бродили в отчаяньи, тщетно пытаясь найти кто врача, кто священника, кто чудотворца.

Откуда-то издалека до нас доносилась надрывная музыка, мучительная для нашего слуха: трубы, барабан, виолы, лютни, волынки, гобои, горны все средневековые музыкальные инструменты вместе, но издающие не гармоничные звуки, характерные для этой эпохи, а грубые, нестройные, совсем не музыкальные вопли и завывания. Райли же, казалось, был даже доволен.

– Это приближается процессия самобичевателей! – с ликованием в голосе вскричал он. – За мной! Поторопитесь, чтобы ничего не пропустить!

По извилистым и узким улицам струились толпы самобичевателей, мужчин и женщин, обнаженных по пояс, грязных, окровавленных. Некоторые из них играли на перечисленных выше инструментах, большинство же истязали свою плоть специальными плетьми со множеством завязанных на них узлов; плети так и свистели, рассекая воздух, без устали опускаясь на голые спины, груди, щеки, плечи, лбы. Они заунывно бубнили себе под нос совершенно невыразительные гимны; издавали громкие стоны, не в силах терпеть мучения; спотыкались и падали под ноги другим бичевальщикам. На телах некоторых уже четко обозначились чумные бубоны. Даже не взглянув в нашу сторону, они прошли мимо и влились в какой-то мерзкий переулок, который выходил к заброшенной церкви.

А мы, любознательные туристы, тоже пошли дальше, переступая через трупы и тела умирающих, ибо наш курьер страстно желал, чтобы мы испили до дна чашу жутких впечатлений.

Мы видели обгоревшие тела мертвецов, которые почернели и полопались от жара.

Мы видели горы других мертвецов, брошенных без погребения прямо среди полей, где они медленно догнивали.

Мы видели упырей, которые обшаривали трупы в поисках чего-либо ценного.

Мы видели, как пораженный чумой мужчина с помутившимся рассудком упал на пораженную чумой женщину прямо на улице и раздвигал ей бедра ради одного последнего отчаянного приступа похоти.

Мы видели священников, которые верхом на лошадях спасались бегством от собственных прихожан, пришедших вымаливать милость у небес.

Мы вошли в никем не охраняемый дворец и смотрели на то, как объятые ужасом врачи пускают кровь у какого-то умирающего герцога.

И еще мы видели процессии каких-то странных, закутанных во все черное существ, лица которых были спрятаны за похожими на зеркала круглыми пластинами, и вздрагивали, глядя на нелепое поведение этих кошмарных существ, этих демонов без лиц; и только потом нас осенила догадка, что это мы натыкались на другие туристические группы.

Райли был, казалось, до краев напичкан бесстрастными статистическими данными.

– Уровень смертности от бубонной чумы, – доложил он нам, – повсюду, где она свирепствовала, составлял от одной восьмой до двух третей населения, которое проживало на данной территории. Подсчитано, что в Европе погибло двадцать пять процентов от общей численности населения; во всемирном масштабе смертность составила около тридцати трех процентов. Так вот, подобная чума сегодня отняла бы жизнь более, чем у двух миллиардов жителей земного шара.