Откройте небо - Сильверберг Роберт - Страница 17

– Но ведь так не должно быть! – Раулинс повысил голос. – Ведь ты должен был понять это за все эти годы – Вселенная не пахнет! Смердить может лишь человек! Да и то по собственной воле, кто больше жаждет вонять, чем пахнуть. Ведь мы не обязаны врать. Мы могли бы выбрать честь и порядочность, и… – Нед резко осекся. И уже совсем другим тоном добавил:

– Мне кажется, что я недозревший, как черт знает кто, правда, Чарли?

– Тебе можно ошибаться. Ты еще молод.

– Ты действительно веришь, что есть какая-то зловещность во всех проявлениях Вселенной?

Бордмен сложил кончики пальцев своих коротких тяжелых рук.

– Я бы не сказал так. Во Вселенной нет ни зла, ни добра. Вселенная – это большая бездушная машина, отдельные небольшие части машины часто изнашиваются, перегруженные работой, но Вселенная не заботится об этом ни секунды, потому что легко сможет заменить их. В использовании отдельных частей нет ничего безнравственного. Но нужно признаться, что с их точки зрения это дело не совсем чистое.

Так уж получилось, что две маленькие части Вселенной столкнулись, когда мы сбросили Дика Мюллера на планету гидрян. Мы должны были послать его туда, потому что основная часть нашего характера – любопытство, а они сделали так, что Дик Мюллер улетел с Беты Гидры IV уже не таким, каким был. Его затянула и перемолола машина Вселенной. Теперь наступает новое столкновение частиц Вселенной, тоже неизбежное, и мы должны пропустить Мюллера через эту машину во второй раз. Вероятно, он снова будет изуродован.

Это дурно пахнущее дело, и чтобы оно получилось, мы должны немного поболтать. Однако у нас нет выбора. Если мы пойдем на компромисс и не получим Мюллера, может случиться, что этим мы запустим в ход какие-то новые части машины, которые уничтожат все человечество, а это воняло бы еще больше. Я хочу, чтобы ты сделал кое-что непорядочное, но с благородной целью. Ты не хочешь этого делать, и я тебя понимаю, но пытаюсь доказать, что твои личные моральные принципы необязательно являются главной и наиболее важной причиной. В войну солдаты погибают. Это, может быть, несправедливая война, но тем не менее она реальна, и каждый должен сыграть свою роль.

– Значит, у нас нет свободы воли?

– Свободы достаточно, чтобы немного подергаться на крючке.

– И ты всегда все видел в таком свете?

– Почти всю жизнь, – ответил Бордмен.

– Даже тогда, когда был в моем возрасте?

– Еще раньше.

Раулинс опустил глаза и сказал:

– Ты, наверное, сильно заблуждаешься, но я не буду зря тратить силы на то, чтобы тебе это объяснить. Мне не хватает слов, доказательств, аргументов. Впрочем, даже если бы они у меня были, ты не стал бы меня слушать.

– Боюсь, я стал бы тебя слушать, Нед, но мы подискутируем как-нибудь в другой раз, скажем, лет через двадцать. Идет?

Раулинс попробовал улыбнуться.

– Конечно. Если я не покончу жизнь самоубийством от тяжести вины за это дело.

– Ты не покончишь с собой.

– Но как же я буду жить в согласии со своей совестью, если вытяну Дика Мюллера из его скорлупы?

– Увидишь. Ты решишь в конце концов, что поступил правильно. Или что выбрал меньшее зло. Можешь мне поверить, Нед, в эту минуту тебе кажется, что твоя душа будет проклята раз и навсегда. Но ты не прав.

– Посмотрим, – тихо произнес Раулинс.

Бордмен был теперь более скользок, чем когда-либо, и он взял на вооружение отеческий тон. Умереть в лабиринте – единственный способ сохранить свою совесть. Однако едва эта мысль засветилась у Раулинса в голове, как он прогнал ее, ужаснувшись. Затем посмотрел на экран.

– Мы пойдем туда, – сказал он. – Я сыт по горло этим ожиданием.

Мюллер видел, как они подходят, и не понял, почему он так спокоен. Впрочем, он уничтожил одного робота, и с тех пор они перестали посылать сюда этих нахальных проныр. Но на экранах он видел людей, которые разбили лагерь во внешних зонах лабиринта. Он не мог различить их лица, не мог также понять, что они там делают. Несколько человек разбили лагерь в зоне Е, другая группа – в зоне F. Перед этим Мюллер видел, как несколько человек погибли во внешних зонах.

Конечно, у него были свои способы борьбы. Можно, например, затопить зону Е водой из акведука. Он однажды сделал это совершенно случайно. И город почти целый день был вынужден устранять последствия этого наводнения. Он припомнил, как во время этого наводнения зона Е была изолирована перегородкой, чтобы вода не разлилась дальше. Если бы эти люди не утонули в первом потоке, то уж конечно, в панике напоролись бы на какую-либо ловушку. Были и другие способы, чтобы не допустить их в центр города.

Но Мюллер ничего не предпринял. Знал, что причина его бездействия кроется в желании избавиться от этого многолетнего заключения. Он ненавидел и опасался их, его приводило в ужас это вторжение, однако позволял им прокладывать себе дорогу. Встреча была уже неизбежна. Они уже знают, где он. Но знают ли они, кто он? А, значит, найдут его к своему или его сожалению. Ведь может оказаться, что за время своего долгого изгнания он излечился от своего недуга и снова сможет пребывать среди людей. Но в глубине души он знал, что это не так.

Дик Мюллер провел среди гидрян несколько месяцев, а потом, поняв, что не сможет ничего сделать, сел в свою капсулу и стартовал к кораблю, вращающемуся на орбите. Если у жителей Беты Гидры есть своя мифология, то он обогатил ее.

На корабле он подвергся операциям, которые должны были вернуть его Земле. Когда он уведомил электронный мозг корабля о своем присутствии, то внезапно увидел в отполированном щите пульта свое отражение и испугался. Гидряне не пользовались зеркалами. Мюллер обнаружил на своем лице новые морщины, но его испугали не они, а удивительные, чужие глаза. «Мышцы слишком напряжены», – подумал он.

Окончив программирование своего возвращения, он вошел в диагностический кабинет, где заказал капли ДИЧ-40 для успокоения нервной системы, а также горячую ванну и массаж. Но когда он вышел оттуда, его глаза были по-прежнему такими же странными. И, кроме того, у него был нервный тик. От тика отделаться было несложно. Но глаза остались такими же. «Собственно говоря, они ничего особенного и не выражают, – думал он. – Это впечатление производят веки. Они напряжены из-за того, что я вынужден был дышать в закрытом комбинезоне. Это пройдет. У меня за плечами несколько трудных месяцев, но теперь это пройдет».

Корабль поглощал энергию ближайшей звезды. Механизм подпространственного двигателя пришел в действие. Но несмотря на нуль-перелет, некоторое абсолютное время должно было пройти, пока корабль, как игла, прошивает континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку. Он уверял себя, что его лицо уже не застывшая маска. После возвращения на Землю, наверное, ему пригодится такое маленькое перевоплощение. Эта прогулка состарила его на несколько лет. Ему нечем было заняться.

Корабль вышел из подпространства на расстоянии нескольких тысяч километров от Земли, и разноцветные огоньки принялись плясать на пульте связи. Ближайшая станция космического слежения потребовала сообщить его координаты. Он приказал мозгу корабля дать ответ.

– Уравняйте скорость, господин Мюллер. Мы вышлем вам пилота, чтобы он сопровождал ваш корабль до Земли, – сообщил контролер движения. И этим также занялся мозг корабля.

Мюллер увидел напоминающую медный шар станцию космического слежения. Довольно долго она росла перед ним, пока корабль ее не догнал.

– У нас есть для вас сообщение, ретранслированное с Земли, – сообщил контролер. – Говорит Чарльз Бордмен.

– Давайте, – сказал Мюллер.

Экран заполнило лицо Бордмена, розовое, свежевыбритое, пышущее здоровьем. Лицо хорошо отдохнувшего человека. Бордмен улыбнулся.

– Дик, как это великолепно, что я тебя вижу.

Мюллер включил личный контакт и через экран стиснул руку Бордмена.