Старая надежда - Тихонов Сергей - Страница 18

— Ты не готов, — Тара попятилась, ошеломлённая его напором. — Ты ещё ребёнок.

— Вы с Кайлом не старше меня!

— Мы выросли в другом обществе, Джек. Мы совершеннолетние дееспособные граждане и давно отвечаем за свои поступки. Ты же, насколько я знаю древнюю историю, ещё многие годы жил бы под опекой родителей, полагаясь на их решения и перекладывая на них ответственность.

— Тот мир мёртв, — в голосе Джека прозвучала такая боль, что лицо Тары немного смягчилось. — Да, ты права — за меня отвечали другие. Но они погибли, а я не забыл последние слова отца. Он сказал, что теперь я главный и отвечаю за сестру. Пожалуйста, никогда, — он подчеркнул это слово затаённой в голосе яростью, — никогда не говори, что не я определяю мою судьбу!

Джек обернулся. Кайл кивнул и поднял большой палец вверх. Морган сидел на камне, подперев кулаком подбородок. Наблюдал. Оценивал.

— Пусть так, но не это главное, — Тара пришла в себя после отповеди Джека и сделала новую попытку. — Все мы, — она повела рукой, — пришли в Сопротивление по разным причинам, но все мы сражаемся ради общей цели — ради права ортодоксов остаться людьми. Не за деньги, славу или власть. Общество, которое построил Пирон, требует мало, но даёт от души. Мы же отвергаем комфорт и достаток, рискуем свободой и жизнью. Нас ведут общие идеи, мечты, а не личные, пусть и благородные стремления.

Девушка повернулась к Моргану, словно призывала того в свидетели, и он кивнул. Воодушевлённая этим Тара продолжила:

— Ты хочешь вернуть сестру и ищешь поддержки. Хорошо, я понимаю тебя и действовала бы также, случись что с Кайлом. Но я знаю, что свои крупнейшие победы Пирон одерживал не за счёт силы, а умело играя мотивами отдельных людей. Что будет, если однажды Пирон предложит тебе Эми в обмен на всех нас?

Казалось, её взгляд проникает в душу, передаёт то, что невозможно выразить только словами.

— Джек, изучи этот мир, — сказала Тара. — Прими его и себя. Лишь тогда ты выберешь правильно. Не спеши, пусть правит не ярость, но разум. И если через пару лет ты захочешь стать одним из нас — я первая протяну тебе руку.

Джек не опустил глаза, хотя правда из уст Тары жгла как пламя. Но ждать несколько лет?!

Десятки мыслей и фраз теснились в голове. Всё не то...

Тара не отводила взгляда и Джек, аккуратно подбирая слова, сказал:

— Я понимаю. Я не стану убеждать тебя, будто идеалы «Отверженных» — это всё чем я живу. Это — правда. Но я верю в свободу и право выбора, мой отец сражался за них долгие годы. И научил меня, что они стоят борьбы. Это тоже — правда.

В глазах девушки мелькнуло удивление и Джек, ободрённый намёком на успех, продолжил наступление:

— Ты спрашиваешь: кого я выберу? Эми или боевых товарищей? Я не знаю. На твой вопрос не может быть ответа. Любой ответ — ложь. Подобные решения не принимают загодя. Это — правда. Но я знаю, что такой выбор станет последним в моей жизни. Это тоже — правда.

Джек взял Тару за плечи, но та не пыталась отстраниться. Казалось, что его слова заворожили девушку так же, как взгляд удава сковывает кролика. Джек придвинулся ещё ближе, и они оказались лицом к лицу.

— Пожалуйста, Тара... Я открыл тебе душу и мне нечего добавить. Позволь сделать мой собственный выбор.

— Я... я не знаю... — она отступила на несколько шагов и отвернулась.

— Пожалуйста.

— Хорошо, — голос Тары дрожал; она перевела дыхание и её слова показались острее струны: — Но ты будешь страдать.

Сознание вернулось подобно удару молота — резко и также болезненно.

Эми застонала, рефлекторно сжалась в комок и ещё несколько мгновений лежала зажмурившись. Постепенно боль утихла, спряталась где-то за теменем, и Эми решилась проклюнуться сквозь защитную скорлупу незнания.

Что это за место?

Похоже на зазеркалье, где всё не то чем выглядит. Предметы искажаются, будто смотришь сквозь банку с водой. Резко пахнет чистотой и какими-то... лекарствами? Пальцы скользят по шелковистой поверхности и доходят до края, срываясь в пустоту. Это кровать?

Зрение обостряется, вокруг проступают очертания просторной комнаты, которая напоминает больничную палату. Сталь, пластик, матовое окно от пола до потолка. Широкий экран над изголовьем, то ли встроенный в стену, то ли ставший её частью. На нем змеятся непонятные графики.

Эми откинула простыню. Показатели на дисплее изменились, словно её активность отслеживали невидимые датчики.

Что происходит?

Она вскочила и сразу же рухнула на шершавый пластик. Укутанное в бесформенную пижаму тело отказывалось подчиняться, откликаясь лишь случайными подёргиваниями. Эми изогнулась и уцепилась за край постели, напрягла все силы, но смогла только сесть, привалившись к стене. Казалось, что её собрали заново и разум никак не освоится с похожим, но таким новым телом. И ещё это чувство, словно...

Хлопнула дверь. Нет сил, чтобы обернуться. Перед Эми возникло участливое лицо молодой девушки. Медсестра? Та что-то сказала на незнакомом языке, затем повернулась, отдавая указания.

Эми подняли и уложили в кровать. Нечто прижалось к запястью и всё снова погрузилось во тьму.

* * *

Песок.

Горячий песок обжигает как уголья. Жар пустыни струится от раскалённой поверхности, и Эматалла убегает в тень навеса. Вокруг шум, голоса, смех... Праздник? По улице идут люди, они радуются, вокруг пульсируют звуки бубна, а воздух наполнен таким вкусным ароматом... Но что-то влечёт её прочь, некое предчувствие заставляет выбежать на задний двор и поднять глаза к небу.

«Оно» приближается: опасное, смертоносное. Где-то там, в вышине, неразличимое с земли, но отлично видящее их всех. Её зовут, но она, как околдованная, уходит, прикрывает глаза ладошкой, старается рассмотреть...

Эми вскочила, словно отброшенная взрывной волной. Только оказавшись посреди комнаты, она поняла, что твёрдо стоит на ногах: нет ни головокружения, ни скованности движений. Сделала несколько шагов, подняла руки, сжимая пальцы, и потянулась, разминая мышцы. Как же хорошо полностью контролировать своё тело!

Приглушённый свет льётся сквозь дымчатое окно. Эми коснулась матовой поверхности и та стала прозрачной, словно кто-то невидимый махом протёр запотевшее стекло душевой кабины.

День клонился к вечеру. Далеко у горизонта бушевала гроза, но над Эми небо прояснилось. Сквозь решето туч пробивались столпы непримиримого света.

Она смотрит с высоты нескольких этажей на бескрайний город, что сбегает по склонам холма и уносится вдаль спиралями улиц. Копья бульваров пронзают их зелёными росчерками, а затем теряются вдали, где меж иглами небоскрёбов ещё сверкают ветвистые молнии.

Над крышами домов летят кружевные арки линий монорельса, в воздухе мелькают странные аппараты, а по улицам спешат прохожие, одетые так, словно кто-то собрал все костюмы мира, перемешал и сказал: «Бери что хочешь!».

Люди молоды, уверены в себе. Мало кому дашь больше двадцати пяти лет.

Эми на миг растерялась, сражённая потоком образов, которые взывали к чувственной грани её подсознания. Мир за окном дышал юностью и напором, стремлением жить и бросать вызов, ошеломлял и обескураживал, а заодно поддразнивал: «Есть всё, но на что решишься ты»?

Она отступила, зажала глаза ладонями, а затем выглянула в щель меж пальцев.

Такого города не существует! Невозможно!

Эми попятилась и уселась на краешек постели.

Неужели умерла? Нет, все чувства говорят обратное. Она сжала виски и принялась непроизвольно покачиваться, словно вспоминая нечто важное.

Джек!

Имя брата вспыхнуло обжигающей вязью, и Эми задохнулась от боли, которую несла вернувшаяся память. Яростное пламя, свет, не добрый и мягкий, как лучи заходящего солнца, а слепящий, как тысяча галогеновых ламп, нацеленных прямо в глаза. Ты не можешь ни отвернуться, ни прикрыть веки. Она вспомнила. Свет пожирает всё вокруг, а Джек закрывает её собой в последнее мгновение.