Козырная дама - Соловьева Татьяна - Страница 21

Уехать из города, не выполнив распоряжения Эстета убрать Пыхова, нельзя, слишком длинные у того руки. Но ничего, ничего… В ближайшие два-три дня он подчистит проблему и скроется из города. Ищи-свищи тогда! О том, что не он создавал банду «ассенизаторов», что руководил ею через него сам Эстет, а значит, ему и отвечать, как главарю, Горелин не думал. Эстет был недосягаем даже для крамольных мыслей.

Так и не успокоившись, Горелин направился в ванную, включил воду, долго, словно хотел смыть случившееся, стоял под душем. Не плескался, не окатывал себя, стоял отрешенно, закрыв глаза, не замечая, как обжигают спину горячие струи.

Выйдя из ванной, оделся в тщательно выглаженную рубаху, брюки с идеальными стрелками и принялся чистить башмаки — Горелин был аккуратистом, и даже тяжелые волнения не могли стать причиной небрежности в его одежде. Единственное, что не соответствовало характеру Горелина, — башмаки. Они были заношены чуть больше, чем хотелось бы. Но выбор обуви у него был невелик, и была этому причина, от Горелина не зависящая. Не мог он, как любой другой человек, пойти в магазин и купить себе новые башмаки. Не подобрать подходящего размера. У Горелина он был таким большим, что обувь приходилось шить на заказ.

* * *

Бар «У Флинта» мало чем отличался от «Кукушки», «Огонька» или «Магдалены», в которых Зоя Иннокентьевна уже побывала в поисках лопоухого. Здесь было так же полутемно, крутили тот же шлягер о том, что «нельзя быть красивой такой», по стенам вились те же искусственные ветви винограда, спускавшиеся на искусственные пальмы в пластмассовых кадках, засыпанных керамзитом.

«У Флинта» разве что пальм стояло чуть побольше. Другой отличительной чертой были несколько огромных аквариумов в центре и по углам зала, в которых плавали среди ракушек и колышущихся водорослей пучеглазые рыбы, противно открывающие рты, как только кто-нибудь из посетителей близко наклонялся к стеклу аквариума, разделяющему подводный и наземный миры.

Никто никогда, не знает, как поступит женщина, тем более она сама. Когда бывший ученик Зои Иннокентьевны, Поспелов, рассказал, что лопоухий любит бывать в барах на центральном проспекте, она с педагогической методичностью принялась обходить их, вглядываясь в дымном полумраке в лица, а вернее, в уши посетителей.

Зое Иннокентьевне и раньше приходилось бывать в подобных заведениях — сопровождала местных фирмачей, надеявшихся в непринужденной хмельной обстановке выцыганить у богатеньких забугорных Буратино деньжат. Но тогда Зое Иннокентьевне приходилось работать как проклятой, переводя застольный треп, который от выпитого становился все оживленнее и все бессмысленнее. И потому, кроме усталости, от посещений баров в памяти ничего не осталось.

Сейчас все было иначе. Сейчас она могла спокойно посидеть, наблюдая новые для себя проявления жизни. Пожалуй, ей здесь даже нравилось.

Зоя Иннокентьевна устроилась в центре зала, откуда она могла наблюдать одновременно и за столиками, и за входом.

Подошла официантка, длинноногая девушка в тельняшке, и, открыв блокнотик, приготовилась принимать заказ. Зоя Иннокентьевна долго и внимательно изучала меню, с любопытством вчитываясь в экзотические названия блюд и не менее экзотические цены.

— Чашку чая, пожалуйста, — наконец сказала она, невинно глядя на официантку, и, подумав, добавила: — С лимоном.

— Чай? — переспросила официантка так недоверчиво и удивленно, будто ей заказали живую акулу.

— Чай! — подтвердила Зоя Иннокентьевна. — Дело в том, что я терпеть не могу кофе.

— А я вам и не предлагаю кофе… — Официантка демонстративно взяла со стола все еще раскрытую папочку с меню, сунула ее под мышку и отошла к бару.

Чай она все-таки принесла. Не сразу, не очень скоро, но принесла.

Зоя Иннокентьевна выпила его быстро и сидела теперь за пустой чашкой, вызывая недовольное внимание пробегающих мимо официанток в декольтированных со всех сторон тельняшках, символизирующих, в соответствии с названием бара, пиратскую экзотику. Когда же одна из них подошла за пустой чашкой, Зоя Иннокентьевна попросила принести бокал сухого красного вина, как потом выяснилось, необыкновенно терпкого и вкусного.

Дело шло к ночи, Зоя Иннокентьевна допивала уже третий за последний вечер бокал вина. Настроение было хуже некуда. Лопоухих, прыщавых и малорослых с сальными волосами кругом было хоть пруд пруди, но ни у одного из них не было уха, похожего на высохший капустный лист.

За столиками сидели в основном большие компании бритоголовых мясистых парней и размалеванных пэтэушниц, до пупка обвешанных металлической бижутерией. «Не пропадет российская черная металлургия!» — с уверенностью подумала Зоя Иннокентьевна, глядя, каким количеством железа украшены девичьи шейки, ушки и пальчики.

Все были пьяные, но хотели еще.

Посетителям бара было, наверное, весело, потому что за столиками не смолкал громкий смех. Девицы повизгивали, как молоденькие поросятки, смех же их мужественных спутников больше походил на лошадиное ржание.

Через столик, наполовину отделенная от зала огромным аквариумом, расположилась такая же бритоголовая компания, но без девиц. Гуляли они основательно — бутылки и блюда с едой едва помещались на огромном столе.

Двое из парней в отличие от остальных выглядели загоревшими. Один из загоревших явно был лидером компании. Зоя Иннокентьевна это поняла по поведению сидевших за столом. Так актеры в правильно поставленной мизансцене играют короля. Все старательно прислуживали загорелому, время от времени с нескрываемыми подхалимскими нотками восклицая:

— Ну ты, Слон, блин горелый, даешь!

Парень, к которому относился восхищенный возглас, и вправду был похож на Слона. Даже не своим массивным телом, что-то слоновье было в его облике, повадках, манерах. Он шумно двигал по столу стаканом, размахивал руками, чересчур громко разговаривал.

По блатным словечкам и манерам она угадала в Слоне бывшего зека, хотя, как это у нее получилось, объяснить не смогла бы — среди ее знакомых не было никого, кто сидел бы в тюрьме.

Отчасти от скуки, чтобы занять себя чем-то, отчасти из любопытства Зоя Иннокентьевна стала наблюдать за компанией у аквариума. Прислушиваться к разговору нужды не было — громкий, он и так был хорошо слышен.

Слон рассказывал дружкам что-то веселое, и они дружно и радостно ржали в ответ.

— Что мне, братва, нравится в этих сраных заграницах, — говорил он, — это то, что кругом полно наших. Идешь по ихней стрит, лупетками брызгаешь туда-сюда, сюда-туда, вы же знаете, я люблю посмотреть на мир, кругом архитектура, в натуре, кайф. А навстречу только и слышишь: «Здрасьте, приветик». Во, братва, жихтарка пошла! Весь мир теперь Россия! И гордость меня от этого берет! Особенно много наших в Израиле, — продолжал он. — Если присмотреться, так это вообще и не Израиль, а Берди-чев, в натуре! Там все говорят по-русски, а кто не хочет, наши заставят!

— Так ты вроде не в Израиль ездил? — усомнился один из сидевших за столиком.

— Не в Израиль, — согласился Слон. — Но я тебе вообще рассказываю, я что, по-твоему, в Израиле не был?

— Был, — торопливо согласился парень, задавший вопрос.

— То-то! — буркнул Слон и, недовольно посмотрев на опустевший стакан, добавил: — Наливай, Кнац!

Налили, чокнулись, выпили.

— Слушай, Слон, народ рассказывает, что сейчас в турбюро у Авилова новые развлекухи стали устраивать. Не слышал?

— Нет! А чего там?

— Есть туры в Сибирь — охота с рогатиной. Есть в Африку, там любителям острых ощущений — а ты у нас любишь острые ощущения — организуют охоту на льва, причем в руках у тебя один ствол, а в нем один патрон.

— На хрен мне такие развлекухи? Не уважаю! В круизе должна быть экзотика!

— Так куда экзотичней? С рогатиной на медведя!

— Не-е-е, я люблю другую экзотику. Чтоб номер в гостинице — оторвись! А лучше, чтоб теплоход белый-беленький! Я гулять широко люблю — дорогое пойло, дорогие девки, дорогие тачки… Помнишь, Гладик, как по Парижу гоняли на перламутровом «Ягуаре»? — Слон радостно засмеялся.