Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика - Бескин Осип Мартынович - Страница 14

«В области художественного творчества, — гласит послесловие, — всякая классификация должна приниматься как нечто в высшей степени условное. Художник-поэт, как бы выпукло и ярко ни обрисовывалась в его произведениях его физиономия, всегда шире и многограннее, чем какая бы то ни было схема. И поэты, по сущности своего творчества примыкающие к той или иной группе, часто не только довольно резко отличаются друг от друга, но и в самую группу включаются с некоторой, а иногда даже и большей натяжкой». Как легко убедиться, уже в этом отрывке опорочен принцип классовой диференциации литературы. Но вас берет сомнение. Может быть уважаемый послесловщик хочет (что вполне правомерно) пересмотреть старое членение по группам и школам и оттенить, что оно является только рабочим, предварительным для установления подлинного социального критерия, классового генезиса.

Наше простодушное предположение сразу терпит фиаско. Оказывается наоборот: «ценность классификации должна усматриваться только в одном (заметьте — только в одном — О.Б.), она есть некоторое вспомогательное средство к пониманию того, что мы называем направлением или школой в художественной литературе: она только показатель формальной, социальной или какой бы то ни было другой разнородности литературы». Ну, вот спасибо. Теперь будем знать, какой подход к литературе воспитывается массовыми сериями Госиздата. Формальная, социальная или какая-либо иная разнородность литературы! Социальный подход как равноправный формальному и украшенный грациозным хвостиком «какого-либо другого»!

И как бы для того, чтобы окончательно вбить свою замусоленную идеалистически-формалистскую мыслишку, наш послесловщик, смешивая воедино четко классовые и направленческие, школьные определители и филиации, устанавливает их равную условность и малозначимость: «Романтики, реалисты, символисты, имажинисты, крестьянские поэты, пролетарские поэты — все это лишь условные обозначения более или менее резко подчеркивающие то, что является наиболее характерным для поэта. И не более».

Но удивление наше воистину безгранично, когда мы узнаем, что Орешин мог бы быть прямым выразителем пролетарских устремлений, что только «некоторый уклон его вправо от бедняцкой деревни мешает нам считать его проводником в деревне цельной пролетарской идеологии».

Заканчивается эта вреднейшая, методологическая, с позволения сказать, чепуха галантным обращением к читателю, призывающим определить, к какой группировке — бедняцкой или середняцкой — относится Орешин, путем собственной, читательской «наблюдательности ума».

Что же сказать о нашем критическом «корифее», о В. Полонском? Всем памятны его обзоры литературы к десятилетию Октября, помещенные в «Печати и революции» и «Известиях». Он в них, по странной случайности, забыл о подлинно крестьянской литературе. Подытоживая прошлое, он-то и подтвердил в 1927/28 г. патент на право называться крестьянскими писателями за кулаками.

На последнем пленуме ВОКПа В. Полонский пытался оправдаться тем, что он мол только подводил итог прошлому, а в прошлом это была наиболее крепкая группа. Это неубедительная, легковесная отговорка. Пусть итоги прошлого, но почему т. Полонский одновременно не дал хотя бы краткого анализа пусть еще не окрепшей, пусть еще начально растущей, но дававшей уже определенно положительные показатели молодой крестьянской литературы и не противопоставил ее кулакам. Эти «итоги» прошлого дали мандат на настоящее и будущее, и эти[6] оценки продолжают и посейчас внедряться в широкую общественность. Если пойти в глубь провинциальной периферии да пройтись заодно и по столичным школам, и провести соответствующую анкету на тему, каких вы знаете крестьянских писателей, какие вам нравятся крестьянские писатели, если задать вопрос в такой общей форме, то мы получили бы ответ: Клюева, Орешина, Клычкова, Есенина и др. Резонанс недиференцированного, оппортунистически-смазанного классового подхода настолько велик, что он почти полностью докатывается до сегодняшнего дня. По всему фронту ему должна быть объявлена беспощадная борьба.

1930.

Литературно-политические тенденции В. Полонского в области крестьянской литературы должны быть разоблачены как правооппортунистические, по всей линии своих мотивировок противоречащие генеральной линии развития сельского хозяйства и проистекающей отсюда коренной переделке крестьянского сознания.

На пленуме ВОКП мною был сделан доклад на тему «Кулацкая и псевдокрестьянская литература», положения которого сводились: вo-первых, — к анализу творчества ряда писателей (Клычков, Орешин, Клюев, Радимов, Шишков и др.) и установлению на основе этого анализа их доподлинно кулацкого существа; во-вторых, — к определению крестьянского писателя в эпоху реконструкции сельского хозяйства как прямого, в той или иной мере, пособника и пропагандиста этой реконструкции, как ее активного классового соучастника. Следствие — политическая ошибочность зачисления в крестьянские писатели выразителей чаяний феодально-патриархальной деревни. Их место в новобуржуазной литературе. Я выставил тезис о необходимости вынесения суждения о классовой сущности литературы по ее активной целеустремленности. Так же как для нас теперь, в период форсированного наступления на кулака, последний является деревенским буржуа и выключается нами из системы хозяйственных политико-просветительных мероприятий, ликвидируется как класс, так же как кулаку противопоставляется бедняцко-середняцкая деревня, — так и в вопросе о кулацких писателях должно иметь место противопоставление, а не трусливое подразделение с рядом юрких оговорочек, которые в конечном счете приводят к положению об единой крестьянской литературе (со включением сюда кулацкого писателя на основе куцего территориально-деревенского и старосословного признака). В-третьих, — к установлению приближения подлинно крестьянского писателя по своей психоидеологии к пролетарскому как длительного процесса, связанного с дальнейшим развитием крестьянства в направлении социалистического переустройства хозяйства, быта, сознания. Противоречие между пролетарским и крестьянским сознанием не снимается, так же как не ликвидируется сразу, на какой-то день, противоречие внутри сознания передового крестьянства (устремленность к социалистическому переустройству и наследие мелкобуржуазной психологии). Но есть доминанта в этой борьбе противоречий в крестьянской литературе, и она стремится слиться с пролетарским мировоззрением, но на каждый данный день еще не сливается. Снимаются эти противоречия только на пороге развернутых целиком социалистических отношений. Диалектик должен понимать процесс в его противоречивом становлении, а не оперировать формулой «или — или».

В своем выступлении (фактически — содокладе) ка пленуме ВОКП В. Полонский счел возможным обойти все поставленные вопросы (в том числе и вопрос— признает ли он кулацкую сущность группы писателей) и только биться за сохранение в крестьянском «лоне» писателей-кулаков.

Проанализируем схематически две статьи Полонского, чтобы понять политические основы его правозаступничества.

Можно конечно пройти мимо того, что Полонский мне, делавшему на ВОКП доклад не только о классовой дифференциации крестьянской литературы, но требовавшему боевых классовых выводов отсюда в соответствии с нашей общей политикой, приписывает отрицание классовой борьбы в деревне. Это уже не «ловкость рук», а «неловкость рук». Хорошее лицо при плохой игре. Свое же отношение к классовой борьбе в деревне Полонский блестяще выявляет в статье «Тов. Батрак и его учитель Бескин».

Для него переделка крестьянства, диалектика борьбы противоречий — гиль, чепуха. Кто сказал, что у нас в деревне есть уже определенные опорные пункты в беднячестве и части середнячества? Полонский этого не признает. Он — эдакий «марксистский» Бранд. Или-или. Или пролетарий, или мелкий буржуа. В деревне у нас, по Полонскому, ничего не случилось. «Крестьянин (основная масса) — мелкий собственник», «его природу надо переделывать, но пока она не переделана, крестьянин продолжает быть представителем не пролетарской, а мелкособственнической, мелкобуржуазной психологии». Читатель видит, что Полонский на явления, уже в какой-то мере происшедшие в крестьянстве, плюет в высочайшей степени. Коммунист-критик проходит мимо грандиозных сдвигов крестьянского хозяйства, быта и сознания в то время, как об этом кричат на страницах буржуазной прессы буржуазные корреспонденты.