Секреты - Пирс Лесли - Страница 18

У кого она могла узнать, как ведут себя обычные отцы? В этом месте не было никого, кто жил бы в семье, которую можно было бы назвать нормальной, во всяком случае, в такой семье, о которых она читала в книгах. Даже в книгах было не совсем ясно. Дочери всегда подбегали к отцам, они обнимались и целовались, и она всегда предполагала, что это было так, как она видела, когда мистер Паттерсон здоровался с детьми. Но в любом случае было бессмысленно сравнивать мистера Паттерсона с мистером Мэйкписом. Мистер Паттерсон работал на железной дороге; он был грубым, жестким человеком, совсем не таким, какими бывают учителя.

Через две недели, во время чаепития, в «Пихты» поступила еще одна девочка, по имени Руби Джонстон. Ей было десять лет, столько же, сколько Фриде. Она выглядела больной, была очень худой и бледной, ее одежда была на несколько размеров больше, чем нужно, и кто-то отрезал ее каштановые волосы так, что осталось не больше дюйма длины. Она выглядела сильно испуганной, когда миссис Мэйкпис завела ее в кухню и она увидела всех детей, сидевших вокруг стола. Адель было очень жаль ее, потому что она вспомнила, как чувствовала себя в первый день.

— Адель, тебе придется переехать в комнату на чердаке, чтобы уступить место Руби, — сказала миссис Мэйкпис, после того как представила всех детей.

Адель взглянула на Берил и увидела, что той было неприятно слышать эти слова. Адель догадалась, что она думает, будто теперь вся ответственность за Мери ляжет на нее, когда малышка будет просыпаться по ночам. Адель тоже была не рада перемене. Она не хотела быть одна в комнате наверху.

Это была неопрятная крошечная комната, которая оставалась нежилой в течение многих лет. Сюда часто залетали птицы из-за щелей в карнизе дома. Стены были покрыты пятнами, на полу лежали сырые голые доски, и, кроме того, в этой верхней комнате не было электричества.

Адель, безусловно, не считала, что Берил и Фрида были хорошей компанией, они были скучными и глуповатыми и боялись даже собственной тени, но она уже привыкла к их обществу. Если она просыпалась ночью, их присутствие успокаивало ее. Но если не считать этого, Адель боялась, что пребывание в собственной комнате еще больше отличит ее от остальных детей.

Она и так отличалась, потому что была самой старшей и, кроме этого, были еще частные уроки. Никто никогда ничего о них не говорил, но, вероятно, лишь потому, что они рассматривали это как какое-то наказание, а не как привилегию. И все же время, проведенное отдельно от других детей, заставляло ее чувствовать свою изоляцию.

Мистер Мэйкпис сейчас на каждом уроке хотел целовать и ласкать ее, и иногда он вообще ничему ее не учил.

Раньше Адель думала о его объятиях как о райском счастье. Но теперь, когда ее мечта сбылась, она уже не хотела этого.

Жуткое чувство, которое возникло у нее в первый раз, теперь не покидало ее никогда. Когда он гладил ее по рукам и ногам, проводил пальцами по волосам и крепко сжимал в объятиях у себя на коленях, единственное, о чем она думала, — что все это неправильно. Но она не знала почему и не знала, как положить этому конец.

Он говорил, что ему нужно было ее трогать, потому что он любит ее и потому что она особенная девочка. Он говорил, что никогда не чувствовал ничего подобного к другим детям, которые поступали в «Пихты». Поэтому, если бы она сказала, что ей не нравится это, наверняка это было бы то же самое, как сказать, что она не любит его.

— Адель!

Адель вздрогнула от звука голоса миссис Мэйкпис. Она была так поглощена своими переживаниями, что не заметила, как остальные закончили пить чай и что к ней обращаются.

— Извините, вы что-то сказали? — спросила она виновато.

— Да, несколько раз, — отрезала женщина. — Ты можешь отвести Руби наверх, показать ей, где она будет спать, и налить ей ванну, — сказала она. — Найди ей чистую рубашку и какую-нибудь одежду, которая ей подойдет. А потом отправляйся стелить постель на чердаке. Сегодня Фрида может помочь Берил уложить малышей.

Адель ощущала, что Руби была еще более перепуганной, когда они вышли из кухни, и ей стало стыдно, что она не приняла ее теплее.

— Откуда ты приехала? — спросила она, пытаясь сгладить ситуацию. — Из Лондона, как и я?

— Из Дептфорда, — ответила Руби тихим голосом.

Адель кивнула. Она знала, что это место было в Южном Лондоне, но не знала, на что оно похоже.

— Твоя мама больна?

— Она умерла, — отрубила девочка.

Адель не нашлась что сказать, она знала, что взрослые всегда говорят, что сожалеют об этом, но что-то в тоне Руби подсказало ей, что это было бы неуместно.

— Ну, здесь тебе будет хорошо, — произнесла она, решив сказать что-то похожее на то, что говорила ей Берил в первый вечер. — Миссис Мэйкпис не бьет нас вообще, и другие дети хорошие.

Она наполнила ванну и, пока наливалась вода, попросила девочку снять одежду и положить в корзину для белья. Руби сделала, что ей велели, причем слишком быстро, будто боялась, что ее накажут. Когда Адель увидела на ее теле множество синяков и следов от ударов, и новых и старых, ее захлестнула огромная волна сочувствия.

— После ванны можешь помочь мне выбрать тебе новую одежду, если хочешь, — сказала она, боясь говорить что-либо про синяки. — Там в шкафу масса красивых вещей.

У Руби чуть шевельнулись губы, будто она хотела улыбнуться, но забыла, как это делается. Хотя она была очень худой и бледной, у нее были красивые серые глаза и очень длинные ресницы. Когда ее волосы отрастут, она, вероятно, будет очень красивой.

— Ты здесь самая старшая? — спросила она.

— Да, но я старше только на год, — ответила Адель, очень довольная, что Руби, кажется, уже не так боится. — Но ты увидишь, что Берил считает, что самая главная она, потому что она была старшей очень долго, пока я не приехала.

— Она на меня странно посмотрела, — сказала Руби и нахмурилась. — Она будет со мной плохо обращаться?

— Кто, Берил? — Адель хихикнула. — Она ни с кем не в состоянии плохо обращаться, она слишком похожа на пугливую кошку. Здесь никто не будет с тобой плохо обращаться, Руби. А если будут, скажешь мне.

Руби осторожно залезла в ванну, причем в ее глазах снова вспыхнул огонек страха, и Адель догадалась, что она не привыкла к настоящей ванне. Голая, она была такой худой, что Адель могла видеть все ее косточки, и ей было интересно, будет ли миссис Мэйкпис давать ей дополнительную еду, чтобы откормить ее.

Адель болтала о всякой чепухе, пока девочка купалась. Она рассказала ей понемногу о каждом из детей и кое-что об их домашних обязанностях. Потом, когда она почувствовала, что Руби стало более комфортно с ней, спросила, кто так коротко постриг ее волосы.

— Тетя Энн, — сказала Руби с глубоким вздохом. — Она на самом деле не тетя, просто женщина, с которой папа трахался. Она сказала, что это единственный способ избавиться от вшей, которые у меня были. Но это не настоящая причина, она просто ненавидела меня.

Адель резко села на стул, шокированная, что десятилетний ребенок так запросто произносит слово «трахался». Адель изредка слышала, как большие девочки иногда использовали это выражение, и примерно знала, что оно означает. Это было то, зачем мужчины ходили к проституткам. Но она не собиралась говорить об этом Руби, тем более после того, как эта женщина так плохо с ней обошлась.

— Они скоро отрастут, дорогая, — ласково сказала она. — И эти синяки тоже сойдут. Я почувствовала себя лучше, когда попала сюда, и ты тоже будешь так чувствовать через день-два.

— Ты думала, что до тебя никому на свете нет дела? — спросила Руби, и ее серые глаза были полны боли.

Адель кивнула. У нее сжалось горло, потому что ей было очень жаль девочку.

— Но здесь мы заботимся друг о друге, — сказала она. — Здесь безопасно, никто не причинит нам боли.

Позже, вечером, Адель лежала в кровати на чердаке и думала о Руби. В свете того, что новенькая девочка рассказала ей потом, она уже не думала, что у нее есть какие-то причины возражать против того, что она одна в комнате. Старая железная кровать немного скрипела, а матрац был комковатым, но она лежала в чистой постели, с лестничного пролета внизу шел свет, она не была голодной, и у нее ничего не болело.