Подарок (СИ) - Блинов Юрий Николаевич - Страница 2

Однако было одно маленькое обстоятельство, которое все-таки омрачало жизнь местного любимца студенческой аудитории Технологического университета в маленьком городе N. Кое-что вызывало в уме профессора Голованова очень маленькую, скорее даже, совершенно ничтожную, тревогу. И этой ее причиной являлся постоянный оппонент профессора Голованова — известный уже нашему читателю, старина профессор Светлов.

В глазах профессора Голованова, его коллега был лишь крошечным облачком на горизонте ясного и чистого неба науки, которое почему-то никак не хотело исчезать и стираться из поля его зрения, подобно лишнему мазку на холсте художника, который по чистой случайности задел кистью свое, уже полностью законченное, великое полотно. Этот яркий мазок был совсем некстати на фоне такого чистого голубого неба холста, и нужно было всего лишь протянуть руку за куском ветоши, чтобы просто стереть его, вернув гармонию мира на круги своя…

Однако, похоже, что у самого художника были свои планы на этот счет, и он не спешил ничего менять в своей картине. Судя по всему, ему нравился тот случайный мазок на холсте, и сам мастер, казалось, сам не ожидал того эффекта, который вызвало случайное движение его руки, держащей кисть. Однородность синего неба с белыми облаками на полотне теперь нарушалась ярким оранжевым пятном, которое на первый взгляд отнюдь не вносило гармонии в классический пейзаж.

Затем художник немного подумал, и дополнил свой мазок, придав всему небу несколько фантастический вид. Теперь где-то в середине холста, появился яркий солнечный отблеск, который словно изнутри пытался разорвать белую пелену облаков. Автору теперь казалось, что своим случайным мазком он полностью изменил весь пейзаж, наделив пространство своего произведения новым смыслом. Что-то совершенно новое пришло в этот мир стандартов и обыденности, наполнив его теперь своим невообразимым, радужным светом…

Светлов был полной противоположностью Голованова. Вечно замкнутый и неразговорчивый, он плохо шел на контакт, предпочитая преподавательским посиделкам в «кафешках» и на корпоративных вечеринках, работу в своей лаборатории. В научных разговорах, если такие, вдруг, происходили в присутствии обоих профессоров, Светлов очень осторожно подходил к вопросам, что возможно, а чего нет в физике, или во всей науке вообще. Если он и проигрывал оппоненту в риторике, то никогда не обижался и не старался с пеной у рта доказывать свою правоту, предпочитая спорам просто сидеть и молча слушать.

Что касалось работы со студентами, то, так же, как и профессор Голованов, профессор Светлов старался работать, полностью отдавая им себя без остатка. И пускай широкая молодежная аудитория не благоволила к нему, однако именно среди тех самых студентов, которых заваливал на экзаменах Голованов, у профессора Светлова и нашлись настоящие друзья, ставшие впоследствии незаменимыми помощниками в его научных исследованиях.

Профессор Светлов работал в университете с самой своей молодости и теперь неуклонно приближался к возрасту, когда пора было уходить на заслуженный отдых.

Это обстоятельство, безусловно положит конец их противостоянию на научной основе, рассуждал его коллега, профессор Голованов, и был конечно же рад этому. Он довольно долго жил, теша себя той мыслю, что нет человека — нет и мнения. Вот уйдет на пенсию старый профессор Светлов, и министерство направит в их университет молодого и более «продвинутого» преподавателя. Может даже он, Голованов, останется один из всей профессуры на целый ВУЗ, а здешние доценты, и, тем более, лаборанты, для его мнения были не в счет.

«А пока, уважаемый профессор Светлов, работайте последний год-другой в своей лаборатории, запудривайте студентам мозги «альтернативной энергетикой» и всякого рода чушью, вскоре вас здесь не будет, и вот тогда…»

«Хм, Странно, но все-таки, что у него творится там в лаборатории? Над чем это трудится, вот уже долгие годы, наш старина Светлов?» — часто спрашивал себя профессор Голованов, и время от времени беспокойные мысли, возникающие по этому вопросу, снова не давали ему покоя.

Однако, как ни старался он разузнать о работах, ведущихся на враждебной ему территории, это ему никак не удавалось. Профессор Светлов рьяно охранял вверенную ему лабораторию, не пуская туда даже уборщицу. Время от времени в университете, конечно же, происходили плановые комиссии, но, даже благодаря им, удавалось выяснить весьма немного. Работы Светлова всегда проходили аккуратно, согласно имевшегося графика, и все отчеты о проделанной им работе и экспериментах профессор сдавал вовремя.

Любопытство профессора Голованова постепенно стало утихать, и он даже перестал предпринимать попытки что-либо разузнать о тайной деятельности своего коллеги, когда грянул гром среди ясного неба. То, что случилось в тот день, заставило сильно взволноваться не только его самого, но и, очень скоро, весь научный мир в целом.

Однако давайте выясним все по порядку о тех невероятных обстоятельствах. Итак, это случилось в один из понедельников…

Не зря говорят, что первый день трудовой недели — самый тяжелый. Голова профессора Голованова болела сегодня сильнее обычного, и тому были веские причины.

Как правило, со временем у человека происходит привыкание к употреблению алкоголя: количество спиртного принятого за один раз постепенно увеличивается, голова не так болит по утрам, а тошнота и вовсе исчезает после регулярных «вливаний» лет эдак через пять. Но, тем не менее, профессор Голованов не умел пить водку. Невзирая на довольно частые праздники в большой семье, где только со стороны жены было с десяток сестер-братьев-дядей-тетей (не говоря уже про родню со своей стороны), «уничтожение» спиртных напитков давалось профессору с невероятным трудом. Каждый раз, собираясь с утра на работу после чьего-нибудь Дня рождения, профессор Голованов, поскуливая в своей постели, слезно просил свою жену сделать ему какой-нибудь «компрессик на лобик». Затем он все-таки вставал, и, обычно не завтракая (так как это было чревато обратимостью процесса), с бледным лицом, и бешено колотящимся сердцем, спешил, как мог, на работу. Профессор был наделен лишним весом (впрочем, так же, как и большинство членов его многочисленной семьи), и даже его дети, любители мороженого и жареных цыплят, были эдакими «пухленькими ангелочками», как называла их не менее пухленькая бабушка — теща профессора, Татьяна Михайловна.

И вот так, в один из самых обычных понедельников, профессор Голованов отправился в свой, ставший уже родным, университет. Дом его находился всего лишь на расстоянии одного квартала от места работы, и наш дорогой профессор никогда не пользовался транспортом. С великой радостью он осознавал, что ему не приходится толкаться в городских пробках, как это случалось с ним раньше, когда он учился и работал, проживая в Москве.

Ко всему прочему, пешком ходить было полезно. Один квартал, это целых четыреста метров с хвостиком, а если учесть еще и подъем на третий этаж до своего кабинета, так это вообще был целый поход.

Профессор Голованов очень гордился собой, и порой, во всевозможных кампаниях, держа рюмку в руке, в свете застольной беседы, обязательно старался подчеркнуть свою приверженность к пешим прогулкам, да и вообще к здоровому образу жизни.

И сегодня, в понедельник, проходя мимом промтоварного магазина, Профессор почему-то остановился, и посмотрел в витрину. Надо полагать причиной такого поступка было его желание увидеть там то, что хотя бы отчасти, могло отразится в большом стекле. Здесь, на улице, утреннее солнце падало под таким углом, что отражения в витрине магазина были довольно неплохо видны, и профессор Голованов стал всматриваться в детали.

Что ж, лицо его было слегка помято, но выглядело вполне терпимо, капельки пота выступили у него на лбу и сейчас блестели, отражаясь даже при слабом свете такого импровизированного зеркала.

«Вполне сойдет. Опухлость ведь пройдет к обеду, надо надеяться» — подумал Голованов и отражение слабо кивнуло ему головой, словно бы соглашаясь с ним. Затем он вытащил из кармана чистый и идеально выглаженный носовой платок и вытер выступивший пот вначале со лба, а потом и со всего лица.