Северный ветер - Кочубей Анна - Страница 21

— Как же много ты для меня сделала! — зло ответил Хан, желая, чтобы Фиона оставила его наедине с горем поскорее.

— Мало?! Я делаю мало?! Я никогда, ни для кого, целую вечность…

Она ушла было, но вернулась и приковала Ханлейта к решетке пола за ноги и за руки. Хан поймал на себе неподвижно-темный взгляд Фионы, и ему стало жутко, как если бы он совершил убийство. Пусть и случайное, но разве это оправдание?

Лесная цитадель

В сердце древнего леса вела калитка в обычной изгороди из веток. Где высокие стены, стража? Замшелый вековой камень с выбитыми предостережениями о неминуемой гибели, что ждет путника за порогом привычного мира? Ничего. Но Амаранта, не ведая верной дороги, пришла именно сюда, к приветственно открытой дверце. Сирион приглашал войти.

Прошло два дня. Эльфы Галадэна ее не искали — не осмелились переступить запретную черту. Но почему? Лес, как лес. Днем светит солнце, ночью деревья шумят и покачиваются над головой. Путь свободен во все стороны и пуст. Здесь покойно. Можно брести наугад, поглаживая шершавые стволы или лежать на земле, глядя в бездонное весеннее небо. Все тюрьмы остались в прошлом: долг королевы, предназначение архонта, казематы Готы и замкнутый уют эльфийского поселка.

Солнце поднялось к зениту, но шатер Сириона хранил свежесть и в самый жаркий день. Под деревьями прорастали клейкие, свернутые в трубочки листья галадэнов. Сухие и сморщенные чашечки их цветов осыпались при каждом шаге с чуть слышным шелестом, словно дыхание лесных духов.

Моран присела на толстый корень кедра и открыла сумку Киндара. Какая она маленькая, его торба из мягкой замши! Сколько вещей нужно живому существу, чтобы взять с собой в долгий путь? Самое дорогое? Или то, что станет утешением? Киндар выбрал трубку и эльфийское зелье, чтобы иметь возможность забыться, пусть и на один вечер. А что бы взяла настоящая Амаранта, та, что носила корону?

«Она и есть я. А мне не нужно ничего, кроме памяти: о друзьях и о Хранителях. Об обоих. Ханлейт оставил мне любовь и боль утраты, а Галар — печаль и чувство вины. А вот это лежит здесь напрасно». Моран достала маленький сосуд из зеленого стекла с загадочным зельем. «Мы решили, что это — яд. Наверное, так и есть, но Златовласка предпочел смерть от меча, а не от отравы».

Амаранта прислонила бутылочку к дереву напротив. Солнечный луч, пробившись сквозь ажурную ткань кедровых игл, заиграл на ее граненом боку, как на драгоценном камне. Некоторое время Моран любовалась на изумрудный цвет, опираясь спиной о ствол и отдыхая.

Некуда спешить, она уже пришла. Не пройти Сирион насквозь без оружия, припасов и надежных спутников — слишком он велик, а если верить эльфийским легендам, древний лес не покоряется никому из смертных. «Я пришла по приглашению или вторглась в Сирион как незваный гость? В тот день, когда Мастер предложил мне побег, я слышала чей-то голос, тихий, как обещание шепотом. Но сейчас я думаю, что мне это почудилось. Чаща леса населена лишь преданиями, что живут в сердцах эльфов».

— Мой последний приют на земле — здесь, — сказала Моран вслух, — не мятежная Проклятая дорога, не солнечная Аквилея, не изысканный дом Галара. Я была бы счастлива с Ханлейтом в любой части света, но моего Хранителя больше нет. Ты зачем позвал меня, Сирион? Чтобы я осознала свое ничтожество, сравнив с твоей мудростью?

Лес остался равнодушен.

— Ладно. Я пойду вперед, пока хватит сил. Мои предки когда-то приплыли с далеких земель, что лежат за холодным северным морем. Их корабли были крепки, как сталь, и легки, как полет чайки, а волосы людей — угольно-черны. Предводителю Агнару полюбились неприступные скалы побережья, но за ними жили и другие народы: алчные, высокомерные и глупые. Они заслуживали самой великой войны, какую помнили наши боги, и получили ее. Мечом и кровью первый король создал страну, названную Эймаром. Эту историю мне рассказывала в детстве мать, а я таила на нее обиду за то, что сказок было мало. Я не могла простить своего отца за неродного брата, влезшего на трон вперед меня. Я любила Северона и была ему верна, но его чужая кровь портила мою собственную, как медленный яд. Я по-прежнему глуха к заповедям Создателя, считая, что истинные боги не требуют поклонения. К тебе проник чужак, древний лес! А когда я здесь погибну, то на месте, где белеют мои кости, даже трава расти не будет!

Словно в ответ на ее слова, скрылось солнце. Сирион показал свой сумрачный лик: колоннаду серых стволов и пыльно-коричневое покрывало опавших игл, прошитых ростками галадэнов. Они торчали из земли серо-зелеными лезвиями маленьких кинжалов. Внезапно между деревьев появилась узкая тропа, Моран могла поклясться, что минуту назад ее не было.

— Благодарю, Сирион, — Амаранта поднялась и невесело усмехнулась, — дорога — почти цель. Смертельное зелье Киндара оставь себе.

Идти вперед было легко, но свернуть в сторону — невозможно. Моран дважды сошла с тропы и пожалела об этом: деревья смыкались в узкие проходы, подставляли под ноги корни, хлестали по лицу ветками. Амаранта выбивалась из сил, но как только она останавливалась, отчаявшись преодолеть очередное препятствие, под ногами появлялась тонкая проплешина без травы, а серые стволы приветственно расступались, предлагая продолжить путешествие.

Ночь в Сирион пришла по-обыкновению быстро, как поворот рычажка, гасящий эльфийскую лампу. Амаранта прилегла у подножия огромного кедра на мягкое и удобное земляное ложе, — лес приготовил для нее почти настоящую постель. Еды осталось не так много: сушеные хлеб и яблоки, нарезанные дольками, лесные орехи и пастила из ягод, — все то, чем любил развлекаться Галар, валяясь под сиреневым пологом и попивая белое вино. Моран открыла последнюю бутылку, что взяла с собой. Вкус напитка в мгновение ока вернул ее в Галадэн. Вечер. Комната мага. Вон то дерево, что напротив — старый кедр с потайной лестницей внутри, а между этими стволами стоит резной комод работы Мастера. Темный ковер на полу, а предмет на нем — не ветка, а очередная вещь, небрежно брошенная хозяином. «Галар все раскидывает, будто привык, чтобы за ним подбирали», — подумала Моран с привычным раздражением. Сколько раз она, наступив на книгу или запнувшись о лютню, кидала вещи в мага, а он закрывался руками и смеялся…

— Ты зачем мне это подсовываешь?! — зло закричала Амаранта в темноту, вытирая невольные слезы, — я не виновата, ты сам его убил! Что могла сделать я? Уговаривать? Просить или объяснять? Лечить его душу, когда моя собственная страдает не меньше?

Видение пропало. Моран снова была одна в ночном лесу, и никто в целом мире не сожалел о ней. А те, что вспоминали, желали гибели. Бесился Кеодан, разглядывая в зеркале свою изуродованную шею, навсегда склонившую голову набок; сир Годфри ванн Верден, бывший наместник Готы, вернувшийся в Аверну, во сне видел пожары; а Мастер сожалел лишь об одном — что не попал чужой полукровке стрелой точно в сердце. И сотни, тысячи голосов с Дороги Архонтов проклинали последнюю королеву Эймара за развязанную войну, не разбираясь, была ли она права, — никакой долг перед страной не стоит даже одной отнятой жизни. Об этом молчала враждебная тьма, подступив к Амаранте так близко, что исчезли и деревья, и тропа, и звездный свет в небе.

— Обвиняешь меня? Не трудись, я сама все про себя знаю! Я — чудовище? А кого ты считаешь святым? Может, Императора? Убей меня, это же совсем не трудно!

Ее голос прозвучал в чаще леса тихо и потеряно. Появилась луна и скучно осветила серебристые стволы деревьев. «С кем я разговариваю?» — подумала Амаранта, засыпая.

* * *

Яркий зеленый луч настойчиво стучался прямо в закрытые веки. Моран открыла глаза и вздрогнула от неожиданности: флакон Киндара лежал рядом, сияя на солнце. «Мне все приснилось? Я его оставила в дне пути отсюда!» — подумала она, приподнимаясь с удобного ложа. Но — нет, Амаранта проснулась среди корней, где легла с вечера, а деревья вокруг нее и в самом деле напоминали своим расположением дом мага в Галадэне. Вот и знакомая тропинка — все также зовет куда-то.