Северный ветер - Кочубей Анна - Страница 18

— Какой прекрасный представитель рода эльфийского! Какие хорошие волосы! Жаль, недостаточно длинные, как обычно вы, остроухие, любите. Я бы хотел взять на память твою косу и повесить у себя в спальне, чтобы девкам, что туда заходят, было стыдно за свои растрепанные патлы.

Коган подергал неровную челку пленника, отросшую за месяцы заключения и падающую на глаза.

— А как у нас с зубами?

Он приподнял ножом верхнюю губу Хана, не обращая внимания на кровь, хлынувшую из ранки.

— Отличные! Ты разойдешься на сувениры, эльф. Каждому, кто захочет, достанется кусочек!

— Приступай, — раздался спокойный голос ария, обрывая поток издевательских оценок Когана.

— С удовольствием, мэтр!

Каратель обошел Ханлейта, остановился за спиной и провел костяной рукоятью ножа по стволу древа, изображенному на позвоночнике.

— Искусная работа. Снимая с тебя шкуру, я постараюсь ее не сильно повредить. Какой из символов тебе не нравится больше всего? Я ненавижу верхний — ползучие гады отвратительны, а архонты и их мечи — еще поганее. Но его я бы оставил напоследок, перед тем, как перерезать твою шею. Может, выберешь сам: кабан, кошка, птичка? А? Недолго тебе осталось помалкивать!

Ханлейт вздрогнул от острой боли: нож мясника поддел кожу под лопаткой слева, обводя первый символ. Дикая лошадь — символ Карии… С нее началась пытка.

— В тебе совсем нет жира, — комментировал Коган, — поэтому, крови будет много, да и мне придется постараться, чтобы не попортить картинки. И кожа тонкая. Да, задал ты задачку, эльф!

Хану казалось, что его тело поддается лезвию с чуть заметным, отвратительным хрустом. Или это факелы трещат? Красные струйки потекли вниз по бедрам, защекотали ноги, словно не были частью самого Хана, а чем-то чужим, посторонним. Кровь собиралась на решетке в лужицы и беззвучно капала в бездонную пропасть. Что там, под металлическим полом, кроме темноты? Коган работал не торопясь. Символы на спине Ханлейта, задуманные как знаки особой избранности, становились источником жестоких страданий.

Минуты боли имеют свойство растягиваться до бесконечности. Но внутренним взором Ханлейт видел не камеру пыток, а комнату ваньярской гостиницы, согретую огнем камина; жалел не свое изувеченное тело, а счастливые дни и минуты, навсегда ушедшие в прошлое. Моран любила прикасаться к его коже, водить пальцем по рисункам, обводя их контуры и изгибы ветвей дерева; она дотрагивалась нежно и бережно, словно боялась стереть краску. Никогда это не повторится!

Как тихо в камере. Как солоно во рту. Как плохо заканчивается жизнь: позором и болью.

— Я оглох, эльф? Почему я тебя не слышу? Мэтр, он отключился!

— Он в сознании, — без эмоций ответил арий.

— Точно. Ничего, я и не таких упрямых разговаривал! Оцени результат, остроухий: получилось очень даже!

Коган поднес к лицу Хана окровавленную руку с куском плоти, но тот закрыл глаза.

— Смотри, выродок! — каратель ткнул острием ножа в подбородок эльфа, — раны от твоего меча были куда глубже! Продолжим?

— На сегодня достаточно. Коган, ты свободен.

— Да, мэтр. А ты рано обрадовался, Хранитель! Ноги не устали? Ты завоешь, когда повиснешь на руках и растянешь рану. Вот это будет боль!

Каратель посмотрел на жертву со смесью страсти, ненависти и сожаления и покинул пыточную, загремев ключом в замочной скважине с обратной стороны. Ханлейта мучило каждое случайное движение, даже дыхание. Икры затекли, лодыжки болели от напряжения. За занавеской было тихо, но Хан чувствовал, что арий все еще там. Что ему нужно? Хочет посмотреть, как пленник корчится?

— Зачем тебе амулет, эльф? — спросил Эверон.

— Это подарок, — прошептал Хан.

У ария был отличный слух — он услышал.

— Чей? Аммонит подарен не архонтом — они их не носят, а тебе был нужен для какой-то цели. Для какой? Я не верю в бесполезные дары, Кеннир.

На эти вопросы Хан не стал бы отвечать под самыми страшными пытками. Быстрее бы все закончилось! Эверон умел делать правильные выводы:

— Хранитель, ты хочешь умереть как можно скорее, но в Железной башне умеют не только калечить, но и лечить, поэтому ты проживешь ровно столько, сколько нужно для дела. Мечтай о могиле, если тебе так легче. Ты далек от покоя, пока мне интересен. Обдумай это.

В глубине подземелья щелкнул замок — Эверон ушел. Ханлейт остался в одиночестве. Некоторое время он боролся со своим телом, переступая по решетке заледеневшими пальцами ног и поскальзываясь, понимая всю напрасность этих усилий. Коган не врал — повиснуть на руках — ужасно больно. Настолько, что Хан не сдержался и закричал. Никто не услышал, это хорошо.

* * *

Ханлейту казалось, что все часы в мире остановились, настолько медленно тянулось время: оно жарилось в огне факелов, металось в бликах пламени на стенах и засыхало твердой коркой жажды на губах. Сознание не было ясным, но и спасительное небытие запаздывало. Коган появился в пыточной после полуночи и сразу же направился к механизму, опускающему брус с наручниками. Он вертел колесо до тех пор, пока колени пленника не коснулись пола.

— Его звали Сайрус, — заговорил он, продолжая ранее начатый разговор, — рыжий такой, помнишь? Служил под моим началом шесть лет. Было у него одно достоинство — хорошая выдержка. Никогда не блевал. Не все так крепки на желудок, особенно по первости, а Сайрус был кремень. Любили мы с ним поработать, а потом вместе выпить. Да, что говорить, пили на работе, вот в этой самой камере. А потом он мне задолжал три золотых. Поэтому мне жаль Сайруса больше остальных: я потерял деньги.

Коган снял со стены цепи и приковал Хана к решетке пола за щиколотки, а запястья освободил.

— Оцени, эльф, как здесь все продумано. Это мэтр Эверон старается! Раньше Железная башня походила на отхожее место, а теперь каждая наша пытка — это искусство. Но я отвлекся. Так ты вспомнил Сайруса?

Ханлейт смотрел на свои руки, сложенные на коленях: хватит ли у него силы прикончить Когана? И понимал, что не хватит. Спину защекотали капельки крови, вытекающие из потревоженной раны. Сидеть на решетке было неудобно — железо так и впивалось в голое тело. Каратель опустился на корточки и приподнял голову эльфа за волосы.

— Я должен тебя накормить, любовь моя. Поразвлекаемся еще?

Попытаться стоило. Ханлейт ударил Когана кулаком в шею, увы, не так сильно, как мог бы раньше, но достаточно быстро, чтобы человек не успел увернуться. Этот удар оказался первым и единственным, эльф оказался на решетке в мгновение ока: каратель повалил его навзничь и начал избивать. Окончания побоев Хан не дождался — потерял сознание. Очнулся он на боку, щекой на металле, вдыхая влажный смрад снизу. Руки оказались также прикованы к полу, как и ноги, при желании Ханлейт мог встать на четвереньки, но он не шевелился, просто открыл глаза. Коган был рядом и ждал.

— Ну и мразь же ты. Живучая, подлая мразь. Сайрусу ты распорол брюхо. Знаешь, что я сделаю? Проверю твои кишки на выносливость. Пить хочешь? Будет тебе вода, пей досыта, не захлебнись только!

С этими словами Коган потушил весь свет, кроме одного факела, и вышел, хлопнув дверью. Ханлейт лежал и думал, глядя в пространство перед собой. «Выдержка — одна из самых важных черт Хранителя, а ты ее лишен», — однажды сказал советник Айворт. «А теперь я должен всецело полагаться на качество, которым не обладаю», — думал Хан, — «я не философ и не стоик, я не разбираюсь ни в людях, ни в эльфах, я даже в лошадях ничего не понимаю, по мнению Моргвата. Не надо было нападать, надо было игнорировать! Моран была в казематах Готы и притворилась немой… Я не способен на такое. Она была сильнее меня». Вспомнив потухший амулет, Хан попытался усилием воли заглушить ноющую боль в сердце. Болело все тело, но пленнику казалось, что его беспокоит именно сердце.

Внезапно из недр крепости донесся гул. Каменные стены сотрясла мелкая волна вибрации, как от отдаленного взрыва, решетка начала подрагивать, а снизу дохнуло вонью сильнее, чем обычно. Что-то приближалось: мощная стихия неслась по тоннелю под полом, билась о стенки, вскипала отходами пыточных, выплескивалась наружу через переплеты решеток. Железная башня открыла шлюзы, чтобы воды Ракхайна ее очистили.