Под сенью проклятия (СИ) - Федорова Екатерина - Страница 48

— Стану королевой, непременно прикажу все дорожки гладким камнем выстелить. Так что там за гадание?

Арания перегнулась, приникла к уху королевишны. Зашептала жарко, так что я едва расслышала:

— Мне о том гадании, великий принцесс, старая ворожея рассказала. Я и сама его пробовала. Вышло, что вскорости хорошего жениха найду. Или перед Зимнепроводами, или потом.

Я только головой покрутила. До чего же ушлая девка — такую и в ступу ложь, а пестиком все одно не вобъешь, вывернется.

— А что для того надо? — Пробубнила королевишна.

— Решето частое, ржаное зерно с самого верха сусека, блюдо серебряное. — Зачастила Арания. — Ну и помощницу бы позвать, которая все про это гадание знает, считать умеет.

— Да враки все это, чай. — Сказала Зоряна. Но голос у неё уже поменялся, и слышно было, что королевишне загорелось попробовать.

— Может, и враки, великий принцесс. — Задорно прощебетала Арания. — За что купила, за то и продаю, как узнала, так и говорю.

А только перед самым Свадьбосевом судьбу свою девичью узнать — самое то. В это время, говорят, сама богиня Кириметь по земле бродит, зерно, что в борозду легло, освящает.

— Ну-ну. — Ответила принцесс. Выпрямилась, отняла руку у Арании, зашагала живей.

По голосу было понятно, что выждет немного для порядка и призовет для гадания. Не сегодня, так завтра.

Дан Рейсор в тот день был злее, чем обычно. Хотя и раньше неласков был, но сегодня прямо зверем смотрел. То ли съел чего, то ли встал не с той ноги. Урок был о том, как император цорсельский садится за свою вечернюю трапезу.

— Перффый за стол садится феликий осоп император. Перед ним стафят перфое блюдо, и он его ф-фкушает. Потом, если император благофолит, он делать снак, и за стол садиться его супруг, мать и дети. Затем император пробует фторое блюдо. Если он делать снак, за стол садиться феликий герцоги Цорселя. После третьего блюда император может соблагофолить, и за стол садиться прочие.

Я внутри похихикала, понятно. Что за ужин такой — сам сел в середке, лопает блюдо за блюдом, а прочие на него глядят, как собаки знака ждут, чтобы к миске подсесть. И не только чужие, но и родимая мать, женка и дети. Коли так, лучше и вовсе никого не звать. Ешь в однёху, чего заставлять других слюни глотать.

— Это делаться для тофо. — Возвысил дан Рейсор голос. — Чтопы никто из благородный не есть фперед император. И чтопы помнить, что сфой еда они фкушать только по милости феликий осоп император.

И вдруг шагнул ко мне, шлепнул ладонью по столу.

— Пофторить! Быстро!

Не на ту нарвался. Мне Мирона ещё длиннее речи закатывала, а потом требовала повторить. А дурости, которые устраивает «феликий осоп император», гораздо забавнее, чем цвет, жилка и лист у калюжницы. Вот там — скукота. А ведь помимо цвета, жилки и листа, ещё нужно было запомнить, куда идет лист свежий, лист сушеный, лист вареный, пареный и толченный, куда стебель, куда корень, а куда цвет. Да ещё где растет, в какое время из земли росток дает, да когда цветет. Вот уж где ум сломаешь, пока запомнишь.

А тут что — один феликий осоп император и три его блюда.

Я ему и протараторила, только чисто, на тутешском. Он скривился.

— Глюпый дефка! Ты есть гоф-форить без должный почтений! Когда ты гофорить о феликий осоп император, тфой голос должен дрожать! Он есть сфет!

Арания уже пихала меня под столом. Язык чесался брякнуть, что мне и того света довольно, который от солнца идет. А что до императора, так даже если он весь сияет, от лба до зада, сюда евонный свет все равно не долетит — больно далеко его Зайт отсюда.

Но Арания так билась под столом, ровно её судороги сводили. И у Зоряны опять губа отвисла.

— Прости меня, дан Рейсор! — Я вложила в голос дрожь, чтобы раскаяние изобразить. — Буду стараться, обещаю!

Он зло глянул и отошел. Снова зашагал вдоль стола, вколачивая пятки в половицы с такой силой, словно гвозди ими вбивал. Опять начал рассказывать об императоре. Как он рот полощет после каждого блюда, и что всем положено делать, если он вдруг в ладоши хлопнет.

Единственная радость случилась в конце дня. После того, как дан Флювель, откланявшись после танцев, ушел, королевишна Зоряна повернулась в нашу сторону. Приказала усталым голосом:

— Как тебя там. Арания, что ли? Сходи освежись и возвращайся ко мне. Перемолвится с тобой хочу.

— Да, великий принцесс! — Сестра перегнулась в поклоне так, что едва лбом в коленки не врезалась.

Я поклонилась поскромней. Мы вышли, а на лестнице Арания вдруг зашипела:

— Ой, что делать-то! И к принцесс нельзя не пойти, и день сегодня такой.

— Какой? — Удивилась я.

— Так сегодня же вечером Рогор ждать будет! За кремлевскими воротами, с новостями!

Я застыла на полушаге. А ведь и впрямь, сегодня как раз третий день. После встречи с Глердой письмо с весточкой от Рогора вылетело у меня из головы. Напрочь.

— Выход один. — Прошипела Арания. — Ты выйдешь к воротам вместо меня. Скажешь Рогору, что я у самой королевишны Зоряны сижу, отлучиться никак не могу. Он столько лет в услужении у моей матушки был, так что поймет. Все, что он скажет, выслушаешь, и мне слово в слово передашь. Поняла?

— А если он уже того? Нашел виновного? — Спросила я.

— Даже если нашел, сегодня он его тебе не покажет. — Она задумалась, глянула на ступеньку под ногой. — Не под кремлевскими же воротами того убивца кончать! Скажи, пусть все приготовит и день назначит, а я у королевишны отпрошусь. Понимать должен, что я тоже на службе, а из дворца так просто не уйдешь. День пусть выберет или перед самым Свадьбосевом, или после.

— Ну раз так. — С сомнением сказала я. — Схожу. Только после Свадьбосева королевишна уедет в летний дворец, в село под Чистоградом.

— А ты откуда знаешь? — Арания глянула на меня с ревностью во взгляде. Губы стянулись в нитку.

Я пожала плечами.

— Вчера в бане жильцовские женки об этом болтали. А я стирала да слушала.

У Арании лицо помягчело.

— Ладно, тогда молодец. Вот можешь же пригодиться, когда хочешь, Тришка! Скажи Рогору, пусть назначит день перед Свадьбосевом. Я перед великой принцесс ужом вывернусь, но умолю её отпустить меня на денек. Айда в горницу.

В горенке сестра не задержалась. Перекусила с подноса, что уже стоял на крайнем сундуке, и убежала. Мне тоже пора было идти — сначала в покои Граденя, а потом на встречу с Рогором.

Перед выходом я на всякий случай расчесала волосы, натерла их пивом и распушила, полузакрыв ими лицо. Все по совету той жильцовской женки, Улеи. Красавицей от того не стала, конечно, но уродство свое чуток прикрыла. Да и волос у меня богатый, не хуже, чем у матушки, есть чем покрасоваться.

На четвертом поверхе никого не было. Я привалилась к стеночке, постояла. Когда снизу загремели шаги, изготовилась. Внутри все переворачивалось, когда думала, что вот сейчас зайду в горницу, где скончался мой отец — а с ним вместе сам королевич. Одна радость, оба померли мгновенно, как сказала Глерда. Не мучились. А может, кто-то из них истаял, как Аксея?

По лестнице поднималась чернавка. Я выждала, пока она поднимется до четвертого поверха, и взялась за медную ручку.

Вот только девка и головы в мою сторону не повернула. Шла себе убираться в чьей-то горнице, волокла ведро с водой на пятый поверх. И ничего не спросила, даже не глянула на меня.

Я все-таки переступила порог, зашла внутрь. Все двери в покоях погибшего Граденя стояли нараспашку. От входа виднелась вереница горниц, богато убранных, без пыли и паутины.

Дело было такое, что требовалось все обдумать. Глерда велела показаться у двери покойника три раза — но считается ли тот раз, когда меня видели, но не заметили? И даже не спросили, кто я, зачем в чужие горницы лезу?

Я снова выскочила в проход. Может, кто-то из жильцовских женок пройдет по лестнице? Те уж точно спросят.

Однако время шло, а никто не появлялся. Проскочила ещё одна прислужница, уже с подносом. Я снова зашла. Но и тут на меня не глянули.