Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт - Страница 42

– Теперь ты принадлежишь мне, жена, – процедил он сквозь зубы.

Она отвернулась, чувствуя, как жаркий румянец заливает ее щеки. Неужели он женился на ней только ради того, чтобы отомстить? Неужели любовь умерла в его сердце? Матерь Божья, смилуйся над ней, если это и в самом деле так!

Матильда подстегнула свое угасающее мужество. К ней обратился граф Роберт д’Э.

– Миледи, – сказал он, – как удалось склонить вас к браку с моим кузеном, когда он столь жестоко обошелся с вами?

Собрав остатки самообладания, Матильда небрежно ответила:

– Видите ли, граф, я решила, что он – человек отчаянной храбрости, раз отважился прибыть и выпороть меня во дворце моего отца; следовательно, подходящий партнер для меня.

– Хорошо сказано, кузина! – зааплодировал Роберт.

Подняв голову, она заметила, что на нее смотрит герцог. Он услышал ее ответ графу, и в глазах Вильгельма появилось выражение, которое можно было истолковать как восхищение. Его рука дрогнула, словно он собирался сжать ее ладонь, но герцог сдержался и лишь стиснул подлокотник своего кресла. Приободрившись, она решила, что наконец-то начинает понимать его. С живостью и остроумием, которые сразу же пришлись по душе ее новым подданным, Матильда продолжала мило болтать с графом д’Э и Мортеном, взиравшим на нее с неприкрытым обожанием.

Банкет затянулся надолго, и гости развеселились. Наконец, сопровождаемые шутками и смехом, женщины, окружив Матильду, увели ее в супружескую спальню.

Она удалилась с улыбкой; бросив последний взгляд на залу внизу, леди увидела, как джентльмены с беззаботным весельем поднимают кубки за ее здоровье, а Вильгельм застыл рядом со своим креслом, глядя на нее из-под черных бровей.

Камеристки раздели Матильду, отложив в сторону тяжелое подвенечное платье; расплели белое золото ее волос и расчесывали их до тех пор, пока они не окружили ее сверкающей завесой. С веселым хихиканьем и ласковыми увещеваниями леди уложили в постель герцога. Снаружи раздались голоса и шорох шагов. Дамы столпились у двери, широко распахнув ее, стоило жениху приблизиться. Его сопровождала смеющаяся компания друзей; у дверей они оставили герцога одного; дамы вышли в коридор, и дверь за Вильгельмом захлопнулась.

Голоса стали глуше; шаги замерли вдали. Герцог на несколько мгновений застыл у порога, в напряженном молчании глядя на новобрачную. В глубине его глаз вспыхивали искорки; губы его были плотно сжаты, словно он сдерживал себя из последних сил. Вильгельм пересек комнату и подошел к кровати.

– Итак, мадам жена! – проговорил он, и в голосе его прозвучали нотки злорадного вожделения. – Как теперь поживают ваши оборонительные редуты?

Глаза Матильды мерцали в темноте. Желание отомстить ему вдруг покинуло ее. Улыбаясь, она сказала:

– Милорд, вы взяли меня в жены для любви или ненависти? Ответьте, я хотела бы знать.

Вильгельм скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от Матильды.

– Я взял вас в жены, мадам, потому что поклялся это сделать, а еще потому, что не терплю неудач. И готов штурмовать вас до тех пор, пока вы не поймете – отныне вашим повелителем стал я!

Она выскользнула из-под одеяла из меха горностая, которым укрывалась, и встала перед ним, стройная, ослепительно белоснежная на фоне темного покрывала.

– Думаю, вы не получите радости от этого завоевания, муж мой, – сказала Матильда, глядя ему прямо в глаза. – Мои редуты рухнули, но сумеете ли вы завладеть моим холодным сердцем?

Она стояла так близко к нему, что, казалось, слышит, какая борьба происходит у него в душе. Он схватил ее за плечи, раздвинув золотую завесу ее волос.

– Клянусь Богом, Матильда, я поклялся, что ты не найдешь во мне мягкости! – срывающимся голосом заявил герцог.

Матильда ничего не ответила, но при виде ее соблазнительной улыбки сердце герцога растаяло. Он подхватил жену на руки и крепко, до боли, прижал к себе, целуя в закрытые глаза и губы до тех пор, пока она не задохнулась от желания. Матильда покорилась ему, лед в ее душе растаял, и по телу пробежал жаркий огонь. Едва не теряя сознание от прилива его страсти, она услышала, как он прошептал:

– Да, я люблю тебя! Кровь Христова, у меня больше ничего нет, кроме этой любви, желанная моя!

Хуберт де Харкорт увидев, как его сын входит в замок Бомон-ле-Роже, решил, что Рауль стал выше ростом. Впрочем, приглядевшись внимательнее, когда тот встал рядом со своими высоченными братьями, отец понял, что ошибался, и спросил себя, как такое могло произойти.

Роже де Бомон – тот самый, который семь лет назад рекомендовал герцогу взять Рауля к себе на службу, – сегодня приветствовал его с большой теплотой и, положив руку на плечо молодому человеку, сам проводил в залу, так что Хуберт даже испугался, что Рауль может возгордиться. Но сын, едва увидев отца, сразу же подошел к нему и смиренно преклонил колени, чтобы получить благословение, глядя на него снизу вверх и улыбаясь со столь искренней радостью, что Хуберту в который уже раз показалось, будто в чертах сына вновь ожила его покойная супруга. Он что-то недовольно проворчал по поводу багряной мантии Рауля, назвав ее щегольской тряпкой, но при этом преисполнился гордости оттого, что его сын одет с куда большей роскошью, чем даже молодой Ричард де Бьенфет, их сосед, специально приглашенный на эту встречу. Когда Рауль поднимался с колен, Хуберт метнул быстрый взгляд ему за спину и с удовлетворением убедился – он прибыл в Бомон-ле-Роже именно с таким эскортом, который и подобает посланцу самого герцога.

Ни для кого не было секретом, зачем Рауль приехал в Эврецин с мандатом от Вильгельма. Вот уже много недель вороны шумно ссорились в кронах высоких деревьев, растущих вокруг Харкорта, но и без этих зловещих предзнаменований войны вся Нормандия знала, что после осады Арка французский король планирует вторгнуться в их страну, чтобы свергнуть герцога. Купцы и бродяги приносили из Франции вести о ведущихся там больших приготовлениях, и, хотя никто не знал в точности, какие именно силы собирает под своей рукой король, по слухам, к нему присоединились даже принцы Гаскони и Оверни. Ничуть не встревоженные, бароны с гордостью отмечали: мощь Нормандии пробуждает в ее соседях великую ревность и зависть. Бароны ничего так не желали, как встретиться с этими важными принцами на поле брани, поэтому, когда Рауль посвятил их в планы герцога, они обменялись разочарованными, унылыми взглядами и на их лицах отразилось явное отвращение.

Рауль сидел во главе длинного стола для советов рядом с Роже де Бомоном, а по обеим сторонам от них двумя рядами расположились прочие сеньоры Эврецина. Он передал Роже письмо герцога, но схоласт из де Бомона был неважный, поскольку юность его прошла в набегах и стычках с соседями, а не за умными книгами. Посему, к большому облегчению всех пожилых вояк, собравшихся за столом, Роже предложил, чтобы Рауль прочел письмо вслух. Итак, Рауль вскрыл пакет, показал им герцогскую печать, при виде которой они с умным видом покивали головами, и медленно прочел весь текст, начиная с обращения Вильгельма к ames et foyables[39] и заканчивая прощанием, а также пожеланием удачи в самом конце.

Сложив листы бумаги, Рауль положил их на стол и с тоской бросил взгляд на Жильбера Дюфаи.

Жильбер и Эдгар держались чуть в стороне от стола для советов, поскольку вызвались сопровождать Рауля исключительно из чувства дружбы, не имея никакого отношения к доставке послания герцога.

– Оно им не нравится, нашим тупоголовым. Рауль не выдержит и засмеется, если ты взглянешь на него, поэтому смотри в другую сторону.