Империя Тигвердов. Невеста для бастарда - Тур Тереза - Страница 3

Виктор особо не расстроился.

– Любви между нами особой не было, – пожал он плечами. – По залету – это и есть по залету… Да и скучная ты. Драйва с тобой рядом никакого. Ботан.

Я смотрела на него и не понимала себя. Чем я думала? Где были мои глаза? Рядом со мной был мальчишка, который не умел ценить жизнь – ни свою, ни чужую. Ни даже жизнь своего сына.

Отец помог отделаться моему экс-супругу условным сроком – мне досталась квартира. Преподавать в Академии МВД я стала, будучи еще аспиранткой, потом защитила кандидатскую диссертацию. В восемь лет отвела Пашку на фехтование. Брали мальчишек постарше, но я уговорила. И через несколько лет сын выиграл первенство города, потом стал третьим в своей категории на России и попал в первую десятку олимпийского резерва. И понеслось… Соревнования, тренировки, репетиторы почти по всем предметам, чтобы не отставать в школе. Спасибо родителям – и моим, и Виктора: лагеря, мастер-классы и очень дорогую экипировку они брали на себя. Объяснять никому ничего, слава богу, мне ни разу не пришлось. Паша так был увлечен этим видом спорта, что все были уверены – заниматься фехтованием захотел он сам.

Я редко приходила на соревнования. Почему-то мне это причиняло боль… Каждый раз, когда наблюдала за тем, как легко, грациозно, на самом деле молниеносно сын делал выпад и неестественно выворачивал кисть… Почему-то лично для меня это выглядело как в замедленной съемке. Я снова слышала голос… Видела тонкие руки. Золотые искорки в темно-карих глазах. На меня снова плыл замысловатый узор, отделившись от тонкой талии. Снова охватывал ужас, холодели ладони и болела голова.

А через двенадцать лет после аварии ко мне в дверь постучалась измученная и раненая женщина. Это была она. Та, что спасла сына и меня на Кольцевой. Только на этот раз она была в черном брючном костюме. Волосы стянуты в хвост, миндалевидные глаза чуть подведены. Но почему-то именно этот современный вид показался мне маскировкой. Это была она, но ощущение, что именно тогда, много лет назад, я видела ее такой, какой она и должна быть, не проходило. Рядом с ней стоял бледный мальчик – Пашкин ровесник. И, когда странная гостья попросила помочь выжить ее сыну, как она помогла тогда моему, я помчалась на кухню за перекисью и бинтами, а когда вернулась – ее уже не было. Не обращая внимания на двух мальчишек, настороженно косящихся друг на друга, не обращая внимания на Пашку, который кричал про проход с радужной оболочкой, в котором исчезла незнакомка, – я села на пол и заплакала. Вся тяжесть этих лет вдруг отпустила сразу. При этом вопросов стало больше, чем ответов… Нет, я не сумасшедшая – эта женщина действительно была там, во время аварии. И да – я сумасшедшая, – потому что в моем коридоре появилась и исчезла женщина… А потом заговорил этот странный мальчик. Тихо, медленно и очень серьезно.

И вот я скрываюсь с двумя четырнадцатилетними мальчишками…

Сначала мы попетляли вдоль Кольцевой, выехать на нее у меня не хватало духа – проскочили Волхонским шоссе до Пулковского, там постояли в пробке до Гатчины. Потом неслись прочь, прочь от города по Киевскому шоссе. Доехали до неприметного поворота на Москву. Еще в городе мне пришло на ум странное название – Яжелбицы. Вот уж где я никогда не была… Там я решила свернуть с трассы.

Небо начинало сереть, когда я увидела указатель на нужный поворот. Дорога была такая, что казалось – по ней только что отработала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков. Мы проехали через уже проснувшуюся деревеньку, постояли, пропуская стадо коров. Еще километров двадцать. Рассвет. И у меня резко стали слипаться глаза, машину повело. Я прижалась к обочине, вышла, ежась от холода. Где-то в машине был термос с кофе, который я сварила еще в Питере. Надо было бы достать. Но на заднем сиденье спали мальчишки – будить их было жалко.

Я огляделась – на пригорке виднелось несколько покосившихся домиков. Дымков над ними не было, мне стало интересно – что это такое. Я прошла по дороге немного вперед. И обнаружила замызганный указатель, на котором было написано «Большие Язвищи». Стрелка указывала на те самые домики, которые и привлекли мое внимание. Хмыкнула, мне здесь уже нравилось.

– Мама! – раздался от машины крик Паши.

– Что? – закричала я в ответ – и быстрым шагом направилась обратно. – Что-то случилось?

– Ты чего так пугаешь! – возмутился сын. – Мы проснулись – тебя нет!

– Доброе утро, – улыбнулась я всклокоченным, заспанным мальчишкам.

– Доброе! – улыбнулся мне в ответ Рэм.

Паша лишь недовольно зыркнул.

– Я увидела неподалеку несколько домиков, по виду заброшенных. Жаль, что нельзя узнать точно, есть там кто-то или нет.

– Почему же нельзя? – отозвался Рэм. – Можно.

Он замолчал. Глаза его замерли, рассматривая что-то нам неведомое.

– Там нет людей, – наконец сказал он.

– Как ты это сделал? – изумился мой сын.

– Ничего сложного, – отмахнулся Рэм. – Я хорошо чувствую живых.

– Как-то странно звучит, ты не находишь? – уставился на него Паша.

– Может, все это обсудим попозже? Я бы упала где-нибудь, – выступила я с предложением. – Часиков на несколько.

– Ладно. Поехали посмотрим! – предложил Паша. – Все равно надо место искать, отдохнуть. А в идеале и на ночь задержаться.

– Да, – согласилась я. – Было бы неплохо. Это не гостиница, тут документов не спросят.

Мы тронулись. Съехали с асфальта на грунтовку. Проехали километра три – оказывается, домики были достаточно далеко от дороги. Добрались до этих самых Больших Язвищ. Сначала мимо нас потянулись поникшие, покосившиеся деревянные дома, серыми тенями притаившиеся на пригорке. Деревня была пуста. Потом мы спустились в низинку. Там стоял одинокий домик, которого как раз не было видно с дороги.

Паша рассмеялся, сказал, что мы – как Дядя Федор, пес и кот. Только коровы не хватает…

Тут мы и вышли. Мне мальчишки достали спальник. Я зашла в дом – и как стояла, так и рухнула. Проспала целый день. Когда проснулась, то обнаружила, что мальчишки вполне себе обжились.

Они натаскали воды – нашли старое ведро в сарае и колодец посреди деревни. Собрали все, чем можно было протопить печь. Открыли консервы, заварили кипятком макароны.

Когда я открыла глаза, то поняла, что в домике тепло. Но темновато. Ребята прошлись по заброшенной деревне. В дома особо не лезли, но в сараях обнаружили много чего интересного. В частности, свечи, которые сейчас и горели в комнатке, которую мы заняли.

Мне выдали миску с едой и кружку с чаем. И как только я поела, то тут же угодила на военный совет, который устроили мальчишки.

– Мам, – высказывался Павел. – Я тебя все равно не понимаю. Если Рэму грозит опасность – надо ехать к дедушке. Он поможет.

– Меня предупредили, что это бессмысленно, – тяжело вздохнула я.

– Но бежать, бросив все… Это тоже как-то неправильно, – пожал плечами сын.

– Я думаю, вам стоит оставить меня здесь, а самим возвращаться, – вмешался Рэм. – Пусть вас укроют. А меня надо предоставить моей судьбе.

Я внимательно посмотрела на него. По возрасту ему было столько же, сколько и Паше. Но по ощущениям он был намного его старше. Взрослее. И печальнее.

Сын вопросительно смотрел на меня. Он склонялся к мысли согласиться с Рэмом. Тем более тот сам предложил… Я разумом и отчаянно бьющимся внутри инстинктом самосохранения понимала, что поступить подло – это выход. Это способ выжить. Не метаться по неизвестности самой. Не рисковать Пашей.

Но отчего-то я не могла. Может, потому, что помнила хрип и затухающее дыхание своего ребенка в той проклятой аварии. А потом его крик – крик заново родившегося человека.

– Нет. Мы никого нигде не оставим. Мы будем действовать по тому плану, который придумали в Питере.

– Тогда ознакомьте меня с ним, – пробурчал мой ребенок. – А то вы меня, как маленького, разводите. Сорвали с тренировки… а ведь ты, мама, знаешь, как для меня важен сейчас каждый день! У меня отбор в молодежную сборную на носу. А я тут с вами в какой-то дыре!