Этот прекрасный сон - Макгвайр Джейми - Страница 27

– Эйвери?

Я покачала головой, чувствуя, как по вискам льются горячие слезы.

– Детка, – Джош отнял мои руки от лица, – что случилось?

– Ничего. Пожалуйста, не обращай внимания. Я такая глупая!

Он поцеловал костяшки моих пальцев:

– Скажи мне.

– Ты когда-нибудь был так счастлив, что не знал, смеяться тебе или плакать?

Он покачал головой и спросил:

– А у тебя когда-нибудь было что-нибудь настолько прекрасное, что ты боялась это потерять?

Я кивнула и всхлипнула. Слова Джоша выразили мои чувства, которых я сама не смогла объяснить.

– Я никуда не уйду, – сказал он, большим пальцем вытирая мои слезы.

Почувствовав его руку в своей, я вдруг вспомнила аварию:

– Ты говорил это до… нет, после столкновения.

Джош на секунду задумался, а потом тихо усмехнулся:

– Ну вот видишь! Я держу слово.

– Даже если тогда ты не знал, что оно означает?

– Я знал. – Он наклонился и поцеловал меня в губы. – И сейчас готов это повторить.

Я улыбнулась:

– Ты не первый, кто обещает женщине ошиваться возле нее. Но иногда, хочешь ты этого или нет, приходится отпускать людей.

– Только не мне. – Джош указал на фотографию, стоявшую в рамке у меня на прикроватной тумбочке: – Почему ты о них никогда не говоришь? Вы созваниваетесь?

Я всерьез задумалась, прежде чем ответить. Отдать другому человеку часть себя – не то же самое, что подарить ему машину и дать ключи от своего дома. Это еще более решительный шаг.

– Папа вез нас с мамой в ресторан, чтобы отпраздновать мой выпускной. Мы смеялись, говорили о будущем. А потом что-то ярко вспыхнуло. Больше я ничего не помню.

Джош сглотнул, нахмурив брови:

– Ты сильно пострадала?

– Сотрясение. Пробыла без сознания минут двадцать.

Видя, как он огорчен, я дотронулась до его лица:

– Ну что ты?

– Я представил тебя после аварии одну с… с родителями.

– Их выбросило на дорогу. Мама умерла сразу же, папа вскоре. Я увидела их, только когда пожарные вытащили меня из машины.

– Не буду говорить, что ты везучая, но…

– Вот и правильно. Не надо. Терпеть не могу, когда мне такое говорят.

Он поцеловал меня в лоб:

– Ладно. Тогда скажу, что повезло мне. Ты выжила. Дважды. И ты здесь.

Я закусила губу:

– Не обязательно постоянно говорить все эти прекрасные слова. Просто оставайся рядом.

Он внимательно посмотрел на мое лицо, как будто хотел собрать по кусочкам все, что было разбито.

– Я буду делать и то и другое.

– С днем рожденья тебя! – пропела Деб, протягивая мне крошечный тортик, покрытый розовой глазурью.

Я понюхала его:

– Песочный с клубникой?

– Как ты любишь! – подмигнула она.

– Спасибо, Деб.

Я остановилась посреди коридора и зажмурилась.

– Что такое? – насторожилась Деб.

– Мне придется либо пользоваться прокладками, либо носить с собой запасные трусы.

– Это тебе подарок от Джоша? – сморщилась она. – Может, хватит уже служить ему контейнером для спермы?

– Вообще-то, он подарил мне шарфик и брелок-сердечко. Принес завтрак в постель, – обиженно сказала я. – А две недели назад, между прочим, ты больше всего желала слушать интимные подробности.

– Это потому что я спала одна. А теперь у меня свои сексапады, так что спасибо тебе большое.

Я направила на нее указательный палец:

– Ты и Куинн? И с каких пор?

– С того одного раза.

– С одного раза… – повторила я.

– Чувствуешь?

– Что?

– Что ты завидуешь моей потрясающей регулярной половой жизни. О’кей. Продолжай в том же духе. Мне это даже приятно.

– Я… э… пошла на четвертый этаж.

Деб посмотрела на меня с отвращением:

– Думаю, в родильном отделении ты отлично покайфуешь. Особенно если учесть твою ненависть к детям.

– Нет у меня к ним ненависти. Глядя на них, я даже вроде как успокаиваюсь. Гадаю, кем они станут, когда вырастут, и какие проживут жизни.

– Ну ты и странная! – сказала Деб и направилась в приемную.

Я подошла к лифту и нажала кнопку. Доктор Розенберг был уже в кабине. От его высокой термокружки с кофе шел пар, и он разгонял его, размахивая пачкой документов. Как только мы встретились взглядами, он смутился и шагнул в сторону, освобождая для меня пространство.

– Доктор, – сказала я. Он кивнул, притворившись, что просматривает свои бумаги. – Все в порядке?

– Да, конечно.

Он продолжал глядеть в документы, но не читал их: они были перевернуты вверх ногами.

– Я вас чем-то расстроила? – спросила я, прокручивая в голове варианты.

Может, он сердится из-за того, что мы с Джошем продолжаем встречаться? Или утром я что-то не так сделала, когда у пациента остановилось сердце? Больше ничего в голову не приходило.

– Рид? – тихо добавила я.

Он посмотрел на меня. В этот момент лифт звякнул и двери открылись. Выйдя в коридор, доктор Розенберг остановился у стеклянной стены детской палаты. Там никого не было, кроме новорожденных, которые размахивали ручками или спали.

– Я хотел бы вам кое-что сказать, но не знаю, стоит ли.

– Это личное?

– Да. Это касается Джоша.

Я вздохнула:

– Доктор…

– Эйвери, он приезжал ко мне домой. Сказал, чтобы я держался от вас подальше.

Я резко повернула голову: Розенберг продолжал смотреть на детей. Его лицо было так безучастно, как будто он говорил со мной о погоде.

– Вы лжете!

Я сразу ощутила жгучее желание оправдать Джоша и даже не попыталась смягчить тон.

– Спросите мою жену. Или дочь. Они ему открыли.

Я заморгала и тоже неподвижно уставилась за стекло, чувствуя себя глупо. Внутри бурлило столько всего, что я не могла проанализировать свои чувства. В горле образовался ком.

– Мне очень жаль, – с трудом выговорила я.

– Я должен держаться от вас подальше, но, поскольку вы мне небезразличны, скажу вам это в последний раз: Джош стал опасен. Он непредсказуем, эмоционально незрел, у него ярко выражен собственнический инстинкт. Если вы позволите ему продолжать в том же духе, эта смесь может оказаться взрывоопасной. Понимаете меня?

Я кивнула, не сумев заставить себя взглянуть доктору в глаза. Мои щеки вспыхнули.

– Со мной он не такой, он…

– Они всегда не такие, пока такими не станут. Вы не хуже меня знаете, что это процесс. Мы каждый день видим примеры у нас в отделении. Думаете, женщин, которые поступают к нам с травмами, избивают на первом свидании? Думаете, мужья сразу же начинают мешать женам общаться с близкими и друзьями? Вам известно, как это бывает. И вы слишком умны, чтобы дать себя в обиду. Больше всего я жалею, что ничем не могу вам помочь. У меня семья, о которой я должен заботиться. И Джош сделал все, чтобы я не смог поддерживать с вами дружеские отношения. – Доктор повернулся и грустно на меня посмотрел. – Желаю вам всего наилучшего. Это искренне. Удачи вам.

Я хотела ему сказать, что он ошибается, но его слова не были лишены здравого смысла. Я не могла спорить и в глубине души спрашивала себя: «А вдруг это правда?»

– С-спасибо, – промямлила я.

Доктор Розенберг зашагал по коридору, как будто ничего не произошло. Как будто он только что не вырвал из груди мое сердце.

Захлопнув за собой дверь моей квартиры и шмякнув ключ на столешницу, Эйвери посмотрела на меня расширившимися глазами, полными огня. Я в то время готовил мясной рулет по рецепту матери Куинна – Эйвери попросила. Торт был уже готов и даже кое-как покрыт глазурью. Получилось не идеально, но настоящий именинный песочный пирог с клубникой в магазине не купишь, поэтому пришлось выяснять в Интернете, как такой испечь. Я прикрыл свое творение чистым полотенцем.

– Был неудачный день, детка? – Я бросил прихватку на стол и, прислонившись к обшарпанной пластиковой панели, сложил руки.

– Как посмотреть. Может, по-твоему, унижение – это удача, Джош?