Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 28

Сопротивление «Независимой газеты» стало символом для тех в России, кто верил в свободу печати, доказательством того, что в стране все же существует если не гражданское общество, то хотя бы журналистская корпорация со своей профессиональной этикой. Со всего мира в редакцию приходили письма и телеграммы солидарности. В начале ноября газета была перерегистрирована.

Декабрьская предвыборная кампания 1993 г. дала новый и богатый материал для того, чтобы понять, что такое «свобода печати по-русски». Ельцин запрещал кандидатам в своих выступлениях «мотать президента и Конституцию», а Шумейко требовал отменить регистрацию блоков, не согласных с конституционным проектом; эфир заполнили пропагандистские видеоклипы правительственных сил. Но после апрельского референдума это было уже повторением пройденного.

Пресса сопротивлялась. Новый опыт противостояния цензуре — это как раз то, чего не хватало российским журналистам, чтобы почувствовать уверенность в себе. Дарованная начальством «перестроечная гласность» не пошла впрок. После первой отмены цензуры газеты заполнились дешевыми сенсациями, низкопробной эротикой, леденящими душу криминальными историями и заказными разоблачениями проклятого прошлого. Ни заказная критика, ни тупое повторение новых официальных лозунгов не завоевали прессе авторитета в обществе. Тираж газет в течение 1992—1993 гг. катастрофически падал не только из-за роста цен. В стране закипало раздражение против журналистов, по указке властей обрушивших на голову обывателя очередную порцию чернухи, доказывавших людям, что их образ жизни и они сами ничего не стоят. Вторая отмена цензуры значила несравненно больше. Люди понемногу осознавали, что такое свобода печати.

В дни октябрьского переворота 1993 г. казалось, что журналисты обрели гражданское достоинство. Создавалось впечатление, что на место «гласности» приходит настоящая свобода слова — завоеванная и выстраданная. Увы, все было не так просто. События 1993 г. показали лишь наличие среди журналистского сообщества корпоративной солидарности. До гражданской ответственности было еще очень далеко.

Успешный переворот 1993 г. надо было закрепить народным волеизъявлением. Избрание Государственной думы и референдум по проекту конституции были проведены в кратчайшие сроки. В декабре система политических институтов ельцинской России оказалась более или менее отстроенной.

Заслугой Горбачева, бесспорно, можно считать то, что в годы его правления граждане Советского Союза впервые узнали, что такое «свободные выборы». В 1989 г. на месте унылых официальных плакатов появились самодельные листовки, кандидаты стали приставать к прохожим на автобусных остановках, призывая поддержать свою программу, а на улицах и площадях начались стихийные предвыборные митинги.

Игра в выборы оказалась увлекательной. Смотреть на кандидатов ходили целыми семьями, как в зоопарк. Толпы собирались у станций метро прочитать листовки, в которых демократы ругали коммунистов (в 1989 и 1990 гг.) или коммунисты демократов (в 1991 и 1993 гг.).

Выборы 1989 г. породили неработоспособный Съезд народных депутатов Советского Союза (конституционная импровизация Горбачева, который вполне справедливо боялся прямых выборов в парламент). Ничего толком не решив, Съезд несколько недель добросовестно развлекал телезрителей бурными дебатами, которые тогда смотрели не менее увлеченно, чем мексиканские мыльные оперы три года спустя.

В 1990 г. граждан снова пригласили к урнам. Политические партии еще не были разрешены, но налицо было четкое противостояние двух блоков — «коммунистов» и «демократов». Народ выбрал демократов, хотя не очень четко представлял себе, что это такое. Справедливости ради надо сказать, что сами рядовые депутаты-демократы разбирались в этом не лучше: спустя три года бывшие соратники по избирательной борьбе оказались в буквальном смысле слова по разные стороны баррикады.

Затем настало время референдумов и выборов «первых лиц». Вопрос на референдумах формулировался нарочито двусмысленно, а результаты трактовались самым бессовестным образом или просто игнорировались, но все равно это было увлекательно и ново. Тем временем каждая уважающая себя республика в составе СССР и буквально каждая автономия в составе России выбирала себе президента, а в городах появились всенародно избранные мэры. Ельцин и другие деятели исполнительной власти закрепили свое положение: теперь они могли ссылаться на прямо выраженную волю избирателя. Напротив, Горбачев, упустивший такую возможность, вскоре стал жертвой политических страстей.

Значение выборов для легитимизации власти Ельцин и его соратники усвоили твердо. Поэтому сколь бы ни был авторитарен новый порядок, на институт выборов как таковой режим никогда не покушался. Окружение президента избежало соблазна отмены выборов и в 1996 и в 1999 г., когда перед Кремлем всерьез маячила угроза политического поражения. Зато власти постепенно овладевали искусством манипуляции и фальсификации.

Избиратели, со своей стороны, мало-помалу начинали подозревать, что их морочат. Кандидаты оказывались на одно лицо, оппозиционеры превращались в правительственных чиновников, коммунисты в демократов, демократы в патриотов, патриоты в центристов, центристы в левых, левые в правых. С каждыми выборами количество граждан, явившихся на избирательные участники, сокращалось. На довыборы вообще не ходили, а поскольку в России еще действовал советский закон, требовавший явки 50% избирателей в день голосования, многие места так и оставались вакантными.

Падение интереса к выборам стало заметно сразу же после переворота 1993 г. Разогнав парламент, власть срочно должна была сформировать на его месте новый. Опасаясь бойкота, на всякий случай изменили правила, сократив порог явки, необходимой для признания выборов действительными, с 50 до 25% зарегистрированных избирателей. Западные наблюдатели не могли понять, почему «первые многопартийные выборы в истории России» оставили людей совершенно равнодушными. На самом деле люди не чувствовали ни интереса к официальным партиям, ни связи с ними. Около половины избирателей все же явилось. Но как они голосовали?! Если политологи строили сложные схемы, разбираясь, кто правее, а кто левее, противопоставляя «демократический блок» блоку «коммунистического реванша», то граждане зачастую просто выбирали из политиков кого-нибудь посимпатичнее. Социологические опросы уже в последние дни выборов показали, что многие не знали, предпочесть ли «симпатичного Гайдара» или «веселого Жириновского». Лидер коммунистов Геннадий Зюганов и антикоммунист Явлинский имели массу общих поклонников, а «Женщины России» были избраны только потому, что они — «не мужчины».

Поскольку каждый избиратель получил по несколько бюллетеней (количество варьировалось в разных регионах, но при любом раскладе выходило никак не меньше четырех), некоторые окончательно запутавшиеся граждане пользовались этим и одним бюллетенем голосовали за «Выбор России», другим за коммунистов, а в Совет Федерации двигали самого известного из местных начальников. Самые веселые вместо обычного крестика рисовали на бюллетене цветочки, елочки и слоников. Иногда добавляли бранные слова или просили отремонтировать дом.

«Первыми с самого утра на участке появляются бабушки, — сообщали петербургские корреспонденты профсоюзного еженедельника “Солидарность”. — Средняя питерская бабуля — существо чрезвычайно законопослушное. Не лезет без очереди, не ездит зайцем и считает выборы общественным долгом. Иных приводят под руки родственники. Бабушки возмущаются ценами, но всегда голосуют за власть. Они уже спасли Ельцина на апрельском референдуме и теперь выносят на своих плечах “Выбор России” с Конституцией, о которой не имеют ни малейшего понятия»[80].

Когда в декабре 1993 г. подвели итоги выборов, обнаружилось, что либерализм явно отвергается массовым сознанием. Созданный для поддержки реформ блок «Выбор России» потерпел сокрушительное поражение. Гайдар и его команда тешили себя иллюзиями, будто проиграли выборы из-за бездарных видеоклипов и плохо нарисованных плакатов. Увы, то, что Егор Гайдар и его единомышленники в 1993 г. оплакивали как поражение, оказалось самым высоким результатом, достигнутым праволиберальной партией или блоком за всю постсоветскую историю!