Нежные юноши (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 17

– Все по тебе скучали.

Он подумал: знает ли она об Ирен Ширер? Она вернулась лишь вчера, а уехала практически в день его помолвки.

– Что за ответ! – грустно, но без грусти, рассмеялась Джуди. Затем она вопросительно на него посмотрела.

Он притворился, что внимательно изучает что-то на панели управления.

– Ты стал красивее, чем раньше, – задумчиво сказала она. – Декстер, у тебя такие выразительные глаза…

Он мог бы рассмеяться, но не стал. Такое обычно говорят юным студентам. И все же это его тронуло.

– Я ужасно устала от своей жизни, милый. – Она всех звала «милый», придавая этому ласковому слову легкомысленный оттенок товарищества, но для каждого он звучал по-своему. – Давай поженимся?

Эта прямота привела его в замешательство. Он должен был на это сказать, что собирается жениться на другой, но он не смог ей этого сказать. И в то же время он мог бы с легкостью поклясться, что никогда ее не любил.

– Мне кажется, мы бы поладили, – продолжила она все тем же тоном. – Хотя, быть может, ты меня совсем забыл и влюбился в другую?

Очевидно, что ее уверенность была безмерна. В сущности, она ему сказала, что никогда не поверит, что такая ситуация имела право на существование, и даже если это правда, она считает, что он вел себя, как невоспитанный ребенок – скорее всего, чтобы порисоваться. А она его простит, потому что все это не имеет никакого значения и может быть с легкостью отброшено и забыто.

– Разумеется, ты никогда не смог бы полюбить никого, кроме меня, – продолжила она. – Мне нравится, как ты меня любишь. Ах, Декстер, ты не забыл, что было в прошлом году?

– Нет, не забыл.

– И я тоже!

Действительно ли она что-то чувствовала – или же она просто увлеклась своим актерством?

– Ах, нам бы вновь стать такими, как тогда! – сказала она; он заставил себя ответить:

– Не думаю, что у нас получится.

– Наверное, нет… Я слышала, ты тут вовсю приударял за Ирен Ширер?

Имя она произнесла без всякого ударения, но Декстеру вдруг стало стыдно.

– Ах, отвези меня домой! – вдруг воскликнула Джуди. – Не хочу я возвращаться на эти идиотские танцы – там ведь одни дети!

Затем, когда он свернул на улицу, шедшую к жилым кварталам, Джуди принялась тихо и беззвучно плакать. Он никогда раньше не видел ее слез.

Улицы становились светлее, вокруг стали неясно вырисовываться жилища богачей; он остановил автомобиль перед высоким белым особняком Мортимера Джонса – дремлющим, великолепным, словно натертым до блеска влажным лунным светом. Массивность этого особняка поразила Декстера. Мощные стены, стальные балки, широта, размеры и пышность здания создавали контрастный фон для юной красавицы, сидевшей рядом с ним. Дом был прочен для того, чтобы подчеркнуть ее хрупкость, словно демонстрируя, какой ветер может подняться от крыльев бабочки.

Он сидел совершенно неподвижно, в диком напряжении; он боялся: стоит ему хоть шелохнуться, и она непременно окажется в его объятиях. Две слезинки скатились по ее мокрому лицу и задрожали над верхней губой.

– Я ведь красивее всех, – прерывающимся голосом сказала она, – так почему же я не могу быть счастливой? – Ее мокрые от слез глаза лишали его твердости; уголки губ медленно опустились вниз с прелестной печалью. – Декстер, я выйду за тебя, если ты захочешь! Ты, наверное, думаешь, что я того не стою, но я ведь стану твоей красавицей, Декстер!

Гневные, гордые, страстные, враждебные и нежные слова – сразу миллион слов готов был сорваться с его губ. Затем нахлынула волна чистого чувства, унося с собой последние остатки мудрости, приличий, сомнений и чести. С ним ведь говорила его девушка, его единственная, его прелесть, его радость!

– Зайдешь?

Он услышал, как она резко вздохнула.

Ожидание.

– Хорошо. – Его голос дрожал. – Я зайду.

Странно, что когда все кончилось, и даже много лет спустя, он не жалел об этом вечере. И десять лет спустя разве важно было, что Джуди хватило всего на месяц? Не важно было и то, что своей уступкой он обрек себя на еще большие мучения и нанес глубокую рану Ирен Ширер и ее родителям, которые уже относились к нему по-дружески. В горе Ирен не было ничего особенно живописного, чтобы запечатлеться в его памяти.

В глубине души Декстер смотрел на вещи трезво. Отношение городского общества к его поступку не имело для него никакого значения, и не потому, что он собирался покинуть город, а потому, что другие в этой ситуации могли судить лишь поверхностно. Он был абсолютно равнодушен к общепринятому мнению. Когда он понял, что все бесполезно и не в его силах изменить внутреннюю сущность или удержать Джуди Джонс, он даже не разозлился. Он любил ее, и будет любить ее вплоть до того самого дня, когда он станет уже слишком стар для любви. Но обладать ею он не мог. И подобно тому, как до этого ему довелось испытать недолгое высшее счастье, теперь ему довелось испытать и глубокую боль, уготованную в жизни лишь сильным.

И даже потрясающая лживость предлога, под которым Джуди разорвала помолвку – она, видите ли, не хотела «отнимать его» у Ирен – и это Джуди, которая ничего другого и не хотела! – не перевернула все у него внутри. Он оказался за пределами обычных чувств – ничего в нем не изменилось, и даже не стало смешно.

В феврале он уехал на восток страны, собираясь продать свои прачечные и поселиться в Нью-Йорке, но в марте Америка вступила в войну, и это изменило его планы. Он вернулся на запад, передал все дела в руки компаньона и в конце апреля отправился в первый учебный лагерь для офицеров. Он был одним из тех тысяч молодых людей, которые приветствовали войну с некоторой долей облегчения, радуясь возможности освободиться от опутавшей их паутины сложных чувств.

Нужно помнить, что этот рассказ – не биография Декстера, хотя в него и закрадываются детали, не имеющие отношения к мечтам его юности. С ними, да и с ним, мы уже почти распрощались. Осталось досказать всего один эпизод, который произошел семь лет спустя.

Дело было в Нью-Йорке, где он добился успеха – такого успеха, что теперь ему были по плечу любые барьеры. Ему исполнилось тридцать два, на западе он не бывал вот уже семь лет, не считая одной мимолетной поездки сразу же после войны. К нему в контору зашел по какому-то делу некий Девлин, из Детройта, и тут-то и произошел тот самый эпизод, перевернувший эту, так сказать, страницу его жизни.

– Так вы, значит, со Среднего Запада? – сказал некий Девлин с небрежным любопытством. – Забавно. Я-то думал, что люди вроде вас рождаются и вырастают прямо на Уолл-стрит. Знаете ли, жена одного из моих лучших детройтских друзей родом из вашего города. Я был шафером у них на свадьбе.

Декстер молчал, еще не зная, что его ждет.

– Джуди Симс, – сказал Девлин и без особого интереса добавил: – Когда-то была Джуди Джонс.

– Да, я знал ее. – Декстером овладело глухое раздражение. Разумеется, он слышал, что она вышла замуж, – и ничего больше он старался не слушать.

– Ужасно славная женщина, – ни с того ни с сего вздохнул Девлин. – Мне ее даже немного жаль.

– А что такое? – Внутри Декстера одновременно появилась и настороженность, и желание продолжить разговор.

– Да вот, Луд Симс, в некотором роде, с ума сошел! Я не хочу сказать, что он плохо с ней обращается, но он пьет, гуляет на стороне…

– А она не гуляет?

– Нет. Сидит дома с детьми.

– Н-да…

– Она для него чуток старовата, – сказал Девлин.

– Старовата? – воскликнул Декстер. – Слушайте, да ведь ей всего двадцать семь!

Им овладело дикое желание тут же выбежать на улицу и сесть в первый же поезд до Детройта. Он резко вскочил.

– Вы, наверное, заняты? – торопливо извинился Девлин. – Я как-то не подумал…

– Нет, я не занят, – ответил Декстер, постаравшись добавить в голос твердости. – Я вовсе не занят. Совершенно! Вы, кажется, сказали, что ей двадцать семь? Ах нет, это я сказал, что ей двадцать семь!