Мастер Мартин-бочар и его подмастерья - Гофман Эрнст Теодор Амадей - Страница 6

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая

- Разве Роза никогда не давала тебе понять, что любит тебя?

- Ах, - отвечал Фридрих, - ах, Роза, когда я покинул Нюрнберг, была еще скорее девочкой, чем девушкой. Правда, ей нравилось быть со мной, она так ласково улыбалась мне, когда вместе с нею я неутомимо собирал цветы в саду господина Хольцшуэра и плел венки, но...

- Ну, так надежда еще вовсе не потеряна! - вдруг прокричал Рейнхольд голосом столь резким и прозвучавшим столь неприятно, что Фридрих почти ужаснулся.

Рейнхольд вскочил, шпага зазвенела у него на боку. Теперь, когда он встал и выпрямился во весь рост, глубокие ночные тени легли на его побледневшее лицо и так безобразно исказили нежные черты юноши, что Фридрих испуганно воскликнул:

- Да что это вдруг случилось с тобой? - При этом он отступил на несколько шагов и ногой толкнул котомку Рейнхольда.

Зазвенели струны, и Рейнхольд гневно воскликнул:

- Эй ты, недобрый товарищ, не разбей мою лютню!

Лютня привязана была к котомке. Рейнхольд отвязал ее и так неистово ударил по струнам, словно хотел порвать их все до последней. Но вскоре игра его стала нежной и мелодичной.

- Давай, - сказал он с прежней мягкостью в голосе, - давай, милый брат, спустимся теперь в деревню! Тут у меня в руках славное средство, чтобы отгонять злых духов, которые могли бы встретиться на нашем пути и уж ко мне-то могли бы привязаться.

- Полно, милый брат, - отвечал Фридрих, - с чего бы это злые духи стали привязываться к нам в пути? Но играешь ты очень приятно, продолжай.

На темной лазури неба появились золотые звезды. Ночной ветер с глухим шелестом проносился над душистыми лугами. Громче журчали ручьи, шумели деревья далекого мрачного леса. А Фридрих и Рейнхольд, напевая под звон лютни, спускались в долину, и сладкие звуки их мечтательно-томных песен, звонкие и ясные, как бы на светлых крыльях неслись по воздуху. Придя на ночлег, Рейнхольд быстро сбросил свою котомку, отставил лютню и порывисто прижал к груди Фридриха, который ощутил на щеках следы жгучих слез, пролитых его товарищем.

ПРО ТО, КАК МОЛОДЫЕ ПОДМАСТЕРЬЯ,

РЕЙНХОЛЬД И ФРИДРИХ

БЫЛИ ПРИНЯТЫ

В ДОМЕ МАСТЕРА МАРТИНА

Когда Фридрих проснулся поутру, он не увидел своего нового друга, который с вечера улегся рядом с ним на соломенном ложе, а так как не было заметно ни лютни, ни котомки, то он и подумал, что, по неизвестным ему причинам, Рейнхольд покинул его и пошел другим путем. Но едва только Фридрих вышел из дому, как Рейнхольд оказался перед ним - с лютней в руке и котомкой за плечами, притом одетый совершенно иначе, чем вчера. Перо с шапочки он снял, шпагу спрятал, а вместо изящного камзола, обшитого бархатом, надел простой, не бросающийся в глаза камзол, какие носят горожане.

- Ну что ж, - воскликнул он, веселым смехом встречая удивленного друга, - ну что ж, дружище, теперь-то уж ты, наверно, видишь во мне настоящего товарища и верного друга. Но только, знаешь ли, для влюбленного ты спал слишком долго. Смотри, как высоко уже стоит солнце! Скорее же в путь!

Фридрих был молчалив, погружен в себя, не отвечал на вопросы Рейнхольда, не обращал внимания на его шутки. Рейнхольд, расшалившись, носился по сторонам, весело кричал и размахивал своей шапочкой. Но и он становился все молчаливее по мере того, как они приближались к городу.

- Я не могу идти дальше: так мне тревожно, так тяжело, так сладостно-тоскливо у меня на душе. Давай отдохнем немножко под этими деревьями! - молвил Фридрих, когда они уже почти достигли ворот Нюрнберга, и в полном изнеможении опустился на траву.

Рейнхольд сел подле и, немного помолчав, сказал:

- Наверно, милый мой брат, я вчера вечером удивил тебя. Но когда ты мне рассказывал о твоей любви и я увидел, как тяжело тебе, мне в голову стали лезть всякие нелепости, которые сбили меня с толку, а в конце концов смогли бы и с ума свести, если бы твое чудное пение и моя лютня не прогнали злых духов. Но как только меня пробудил первый луч утренней зари, вся радость жизни вновь вернулась в мою душу, а злое наваждение рассеялось еще вчера вечером. Я выбежал из дому, и, пока бродил среди кустов, на ум мне пришли всякие чудеса. Когда я встретил тебя сейчас - о, как устремилась к тебе моя душа! Мне припомнилась одна трогательная история, недавно случившаяся в Италии в то самое время, когда я там был; я расскажу ее тебе, она очень живо показывает, на что способна истинная дружба. Случилось, что некий князь, ревностный и благородный друг и покровитель изящных искусств, назначил очень высокую награду тому живописцу, который создаст картину на определенный, весьма благородный, но и очень трудный для исполнения сюжет. Два молодых живописца, связанные самой тесной дружбой и обычно работавшие вместе, решили вступить в состязание. Они делились друг с другом своими замыслами и много говорили о том, как преодолеть трудности сюжета. Старший из них, более опытный в рисунке, в расположении групп, вскоре уяснил себе всю картину, набросал ее и стал тогда помогать младшему, который, еще не кончив наброска, впал в совершенное уныние и оставил бы работу над картиной, если бы старший не ободрял его все время и не давал ему добрых советов. Когда же они стали накладывать краски, то уже младший, мастерски владевший колоритом, мог дать старшему не одно указание, которому тот и следовал с немалым успехом; вот и оказалось, что младший достиг высокого совершенства в рисунке, старший же далеко превзошел сам себя в колорите. Когда картины были закончены, художники кинулись друг другу в объятия, каждый был искренне обрадован и восхищен работой другого, каждый признавал за другим право на честно заслуженную награду. Но случилось, что награды удостоился младший, и вот, совершенно пристыженный, он воскликнул: "Как могло случиться, что я получил награду? Моя заслуга - ничто перед заслугой товарища, и разве мог бы я создать что-нибудь достойное без его совета, без его неустанной помощи?" Тогда старший сказал: "А ты разве не помогал мне добрыми советами? Правда, моя картина тоже неплохая, но награду заслужил ты, как и подобало. Стремиться к одной и той же цели честно и открыто - вот истинное дело друзей. Лавр, который достался победителю, принесет честь и побежденному; ты мне еще дороже теперь, когда ты так смело преодолел трудности и своей победой принес также и мне честь и славу". Не правда ли, Фридрих, художник был прав? Честно, не таясь, стараться заслужить одинаковую награду - разве такое стремление не должно еще крепче и теснее соединять истинных друзей, вместо того чтобы сеять между ними раздор? Неужели мелочная зависть или коварная ненависть могут найти себе приют в благородных душах?

- Никогда, - ответил Фридрих, - конечно, никогда. Мы с тобой теперь полюбили друг друга, как братья; наверно, вскоре оба мы докажем в Нюрнберге наше уменье, сделаем по изрядной стоведерной бочке без помощи огня, но небо да не допустит, чтобы я почувствовал даже самую малую зависть, если твоя бочка, милый брат, окажется лучше моей.

- Ха-ха-ха! - громко рассмеялся Рейнхольд. - Поди ты со своими бочками, уж ты-то бочку свою сделаешь на радость всем искусным бочарам! А что до вычисления размеров, пропорции, красивых закруглений, то - да будет тебе известно! - я для тебя подходящий товарищ. Можешь положиться на меня и по части дерева. Мы выберем доски из дуба, твердого как камень, срубленного зимою, без червоточины, без белых или красных полос, без разводов - на это у меня верный глаз. Я во всем помогу тебе и делом и советом. А от этого и моя работа будет не менее удачна.

- О господи! - прервал Фридрих своего друга. - Да что же это мы здесь болтаем о том, кто сделает лучшую бочку? Да разве мы об этом спорим? Лучшую бочку - чтобы заслужить Розу! Как это мы заговорили об этом? У меня голова кружится!

- Полно, брат, - все еще смеясь, воскликнул Рейнхольд, - о Розе я и не думал. Ты мечтатель. Идем же, пора наконец и в город.

Фридрих встал и в полном замешательстве продолжал свой путь. Пока они умывались и стряхивали с себя пыль в гостинице, Рейнхольд сказал Фридриху:

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая