Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата - Страница 11

Зато я без труда воображаю, как ночь за ночью она с криком просыпается в холодном поту, увидев очередной кошмарный сон, в котором перед ней предстают Луиза и Спрингер. Скоро начнет мерещиться, что ее постоянно преследует призрак мертвой подруги. В результате существование Хокинз превратится в непрерывный кошмар и днем и ночью, что вынудит ее искать покоя в раскаянии и признании вины.

Выдвигая подобные версии, я, быть может, воспринимаю ее характер как более человечный, нежели он есть на самом деле. Вижу Хокинз в более позитивном свете, чем она того заслуживает. Но давайте предположим, что у нее гораздо более крепкая и приспособляемая ко всему натура и никакое раскаяние не превратит ее жизнь в ад. И все равно эта тайна будет рано или поздно раскрыта.

Человек, совершивший убийство и неразоблаченный, обычно начинает питать иллюзию, что успешно сработавший однажды способ станет столь же безопасным для него и в следующий раз.

Тот же Смит, к примеру, считал безошибочным найденный им метод устранения надоевших ему женщин. Чэпман заблуждался точно так же. И оба стали убивать слишком часто, а потому отвратительные истории этих серийных убийц вскоре стали известны всем.

Есть ли у нас причина полагать, что Хокинз, ловко расправившись со Спрингером, остановится на этом? Ее собственный рассказ показывает, что она начала относиться к убийству как к чему-то несложному, а полиции перестала опасаться вовсе. Судя же по ее первому преступлению, она готова убивать, руководствуясь мотивами, которые показались бы слишком ничтожными для любого нормального человека. Мне представляется вполне вероятным, что год или два спустя может вновь возникнуть ситуация, при которой она убедит себя: убийство – вполне разумный и достойный выход из затруднительного положения. И в следующий раз будет действовать более уверенно, но при этом, возможно, менее осмотрительно и осторожно.

Но даже если она проявит величайшую осторожность, решив повторить свой трюк и инсценировать смерть в результате несчастного случая, шансы, что она попадется, возрастут по меньшей мере на пятьдесят процентов в сравнении с первым преступлением. Каждый полицейский понимает, что совпадения случаются сплошь и рядом, поэтому осознает необходимость более тщательного расследования.

А потому даже не так важно, чем завершится данное дело, хотя оно все еще может содержать для Хокинз пренеприятные сюрпризы. Меня отнюдь не удивит, если в итоге она все же предстанет перед судом по обвинению в убийстве и понесет заслуженное наказание.

Могу себе представить возражения некоторых читателей: «Но ведь персонаж, описанный Марджери Аллингем, вовсе не такая дурная женщина, какой ее описываете вы. Да, она совершила убийство, но сделала это по причинам, вызывающим понимание. Она убила этого человека из-за его отвратительных поступков, стремясь спасти от него свою подругу. Вы к ней уж очень придирчивы и несправедливы. И потому ваш взгляд в принципе неверен. Невозможно ставить в один ряд Маргарет Хокинз, персонаж, вызывающий наши симпатии, и упомянутых вами одиозных серийных убийц».

Как ни странно, но существует особый тип сентиментальных людей, неизменно сочувствующих приговоренным к казни убийцам, причем до такой степени, что у них не остается ни капли жалости к их жертвам. А есть еще одна разновидность такой публики. От некоторых убийств эти люди приходят в ужас, зато готовы оправдывать другие. Но ведь никаких оправданий для любого убийства нет и быть не может. Человеческая жизнь священна, и оборвать ее имеет право только законный суд, который после проведения всех положенных процедур приговаривает преступника к смертной казни в целях защиты интересов общества в целом. Ни одно частное лицо не имеет права брать на себя функции судьи и палача. Этот путь ведет к анархии и торжеству беззакония.

Не совсем ясно, какие основания имеются у читателя полагать, что Спрингер заслуживал смерти, а мотив его совершить для Маргарет Хокинз был уж настолько справедливым и бескорыстным? Только рассказ самой Хокинз. Я же на собственном опыте убедился, что преступники находят самые изощренные оправдания своим преступлениям, делают хорошую мину при плохой игре. Настоящее расследование могло бы вскрыть факты, показывающие Спрингера и Хокинз в ином свете. Ведь даже в своем «исповедальном» рассказе о случившемся Хокинз часто предстает человеком бесчувственным и коварным. А ведь глубоко, в тайниках ее личности могут крыться черты еще более зловещие, о которых нам ничего не известно.

Я готов снять шляпу перед Марджери Аллингем, написавшей умный и увлекательный рассказ, придумавшей необычный способ совершения убийства. Но я могу только порадоваться, ее же блага ради, что это всего лишь произведение литературы.

На улицах Сан-Таддео царила праздничная атмосфера. Опустели магазины, фабрики и даже рестораны. Лишь очень немногие горожане осмелились не явиться на главную площадь, где намечалось торжественное открытие бронзового монумента Энрике Гамбы – великому Вдохновителю и Вождю содружества наций Магнолия. Даже малейшее проявление неуважения к нему рассматривалось как подрывная антигосударственная деятельность, что грозило неотвратимым заключением в тюрьму. А тюрьмы Магнолии пополнились в последнее время множеством на первый взгляд совершенно ни в чем не повинных людей. Родственники узников все чаще получали тактично составленные уведомления о том, что заключенный, к величайшему сожалению администрации, не выдержал тягот болезнетворного климата или был застрелен охраной при неудачной попытке к бегству. Все давно научились читать такие уведомления между строк, ясно усваивая нехитрую правду, которая в них заключалась. И улицы Сан-Таддео бурлили весельем, порой раздавались крики «ура!», в воздух подбрасывались кепки и шляпы, причем особенно активно вели себя те граждане, которые стояли ближе к рядам полицейских и не без оснований полагали, что стражи закона пристально наблюдают за ними.

Сдернуть покров с новой статуи Энрике Гамбы предстояло не самому Вдохновителю. Причем он не страдал избытком скромности, который помешал бы ему произнести на этой церемонии хвалебную речь, возвеличивавшую собственную персону. Напротив, еще накануне ожидалось, что именно Энрике Гамба и будет главным оратором. Однако вчера после полудня прошел слух, что Вдохновитель слегка простудился и у него заболело горло. Вот почему он не почтит личным присутствием открытие монумента, намечавшееся на девять часов вечера, а ограничится созерцанием торжественного марша войск на пути обратно в казармы. Потом Вдохновитель сразу обратится по радио с новым воззванием к своим подданным. Этой осенью по вечерам становилось прохладно, и доктора настояли, чтобы он не покидал дома. Надо ли объяснять, что для выступления по радио этого не требовалось. В звуконепроницаемом помещении был установлен специальный микрофон, через который после того, как нажимали на кнопку, глушившую трансляции других радиостанций Содружества, его голос мог беспрепятственно проникнуть в каждый дом, достигнув ушей всех слушателей в Магнолии. Его заместитель и правая рука – генерал Алмеда – имел такое же оборудование, поскольку выступал с речами по радио почти так же часто, как и сам Вдохновитель. Говорили, что больше такой возможности не имеет ни один мировой лидер.

А потому естественно, что именно генерал Алмеда взял на себя всю ответственность за нынешнее мероприятие и сдернул покрывало со статуи. Никто другой не мог с большим правом претендовать на столь почетную обязанность. Разве не генерал во время принятия решения о возведении монумента так страстно выступил в поддержку скульптора и в итоге добился заказа для своего протеже? Изваять правителя поручили молоденькой выпускнице университета, чтобы навеки запечатлеть в нетленной бронзе черты Вдохновителя: ястребиный нос, решительный и мужественный подбородок, эти кустистые брови. И сегодня автор присутствовала на церемонии уже в роли сеньоры Алмеда. С понятным восторгом внимала она речи дорогого ей мужчины, потому что действительно полюбила его, а не могущество и роскошный мундир. Он же не жалел хвалебных эпитетов о ее мастерстве, не забывая прославлять человека, сумевшего добиться невиданной сплоченности народов Магнолии, отказавшегося выплачивать все ее внешние долги, известив об этом Лигу Наций.