Лезвие вечности - Быстров Андрей - Страница 5

• Предыдущая
• 5/85
• Следующая

Знатоку древнеегипетского искусства, каким по праву считал себя Прендергаст, было ясно, что художественные достоинства кубка невелики. Тем не менее находка поступила в коллекцию Египетского археологического музея в Каире, куда ранее сэр Джулиан передал стилет.

Джулиан Прендергаст прожил еще два года и умер от сердечного приступа во время очередных раскопок. Жан Тьери вернулся во Францию, женился и оставил занятия наукой. Он умер в Марселе в 1962 году глубоким стариком. А о скромных открытиях двух археологов надолго забыли…

Москва

Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

1983 год

– Несите этот ящик туда, – распорядился директор.

Четверо рабочих ухватили контейнер за ручки и потащили в зал, где предстояло разместить экспозицию выставки «Искусство Египта эпохи Нового царства (1580-1070 годы до н. э.)», прибывшей по обмену из Каира. У сотрудников музея выдался хлопотный день: надо было распаковать, сверить по документам и расположить в витринах более трехсот экспонатов, найденных при раскопках в Долине царей. По договоренности с Египетским археологическим музеем в Каире, получившим в свою очередь экспонаты московского музея, выставка должна была продлиться четыре недели, прежде чем отправиться в обратный путь.

Михаил Борисович Кожухов, работавший в музее с недавних пор, с утра чувствовал себя неважно. Сказывались изрядное похмелье и перепады атмосферного давления. Словом, у Михаила Борисовича дрожали руки, но не только это сыграло роковую роль. Кожухов панически боялся своей жены, также служащей музея. И поскольку дома он не ночевал, грядущая встреча не предвещала ничего хорошего…

Кожухов снял пломбы с пятого контейнера и откинул крышку. Его помощница Юля читала вслух сопроводительный реестр:

– Номер сто восемь… Диадема… Фотография, описание.

– Все правильно, – буркнул Кожухов, сличив оригинал с фотоснимком. – Ее вон в ту витрину.

– Сто девять. Кубок алебастровый с двумя ручками, изображающими змей… А его куда, Михаил Борисович?

– Кубок? – рассеянно откликнулся Кожухов. – Подожди, это я сам.

Он бережно извлек хрупкий кубок из контейнера, где тот покоился в мягко-упругой ячейке, исключающей повреждения при перевозке, и понес его в глубь зала. В этот момент от дверей раздался резкий голос жены:

– Михаил!

Кожухов вздрогнул, споткнулся на ровном месте. Кубок выскользнул из вспотевших ладоней… Не прояви Михаил Борисович чудеса реакции, экспонат разбился бы неминуемо. Но Кожухов не сплоховал. Он успел ухватить кубок за ручку у самого пола… И все же алебастровый сосуд получил чувствительный удар о паркет, и у самого дна откололся небольшой кусочек с частью резьбы.

– Ах! – вырвалось у Юли. Она подбежала к бледному Кожухову, уже окруженному столпившимися сотрудниками.

Жена Михаила Борисовича благоразумно ретировалась, предпочтя тактическое отступление.

Привлеченный паническими возгласами, в зал вошел директор:

– Что случилось?

– Поврежден экспонат номер сто девять, – храбро отрапортовал Кожухов, словно бросаясь в холодную воду. – По моей вине.

Директор втянул носом воздух:

– По-моему, от вас пахнет спиртным?! Ну, знаете, Ко­жухов… Вы у нас больше не работаете. А вопрос о компенсации за разбитый кубок мы… Что с вами?

С выражением крайнего изумления Кожухов смотрел на сосуд, который все еще держал в руках, точнее – на поврежденный участок. Он не слышал грозных директорских слов, не вникал в их смысл.

– Смотрите. – Кожухов протянул кубок директору. Тот машинально принял сосуд, взглянул – и изменился в лице.

– Не может быть…

– Да! – почти закричал Михаил Борисович. – Под верхним слоем алебастра – второй, внутренний, и на нем иероглифы! Это двухслойный кубок, двухслойный кубок со скрытым текстом, понимаете?

– Позвольте, – растерялся директор. – Египтологии не известны двухслойные кубки.

– Вот именно! – торжествующе изрек Кожухов. – Я… Мы сделали открытие, а когда будет прочитан текст… Кто знает, какие сюрпризы там скрываются?!

Директор поставил кубок в ближайшую витрину.

– Странно, – сказал он. – Ведь этот экспонат изучали египетские специалисты. Как же они ничего не заметили?

– Ничего странного, – возразил Кожухов, полностью овладевший собой. – Чтобы заметить, нужно… Хотя бы просветить кубок рентгеном… А кому такое придет в голову, зачем?

– Ну… Что же, – неуверенно произнес директор. – Конечно, кубок изымается с выставки, нужны тщательные исследования… Но тут возникает этическая проблема, связанная с приоритетом открытия. Кубок нам не принад­лежит.

– И что? – Кожухов пожал плечами. – Египетские коллеги будут счастливы, когда мы вернем им не просто кубок, но кубок плюс его раскрытую тайну.

Итак, на выставку кубок не попал. Не вернулся он и в Египет. Египетскому археологическому музею в Каире были принесены извинения за случайное уничтожение экспоната и предложена равноценная замена из фондов Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, на чем инцидент и завершился.

Кожухова все-таки уволили, но он легко нашел работу в другом музее. Однажды он встретил на улице своего прежнего директора и поинтересовался, удалось ли прочитать иероглифы на поверхности второго слоя кубка.

– К сожалению нет, – с досадой ответил директор. – В институте, куда мы его передали, работают похлеще вас растяпы. Они попытались снять верхний слой и безнадежно повредили и надпись, и резьбу. Пытались восстанавливать, да где там… Списали. Кубок пропал для науки безвозвратно, Михаил Борисович.

Директор искренне верил, что именно так все и произошло.

Каир

Апрель 2000 года

Теплая минеральная вода – что может быть отвратительнее? Гюнтер Холбрук с раздражением отодвинул стакан. Это была последняя бутылка, Холбрук забыл поставить ее в холодильник… Но не поздно и сейчас, пусть хоть оставшаяся вода охладится.

Он приподнялся в кресле, собираясь идти на кухню, но его остановил голос Макса Штайнера.

– Дай-ка еще раз взглянуть на этот чертов план, Гюнтер.

Холбрук вручил сообщнику лист бумаги. Штайнер смотрел на план так, будто на листе было мастерски нарисовано гнездо гадюк.

– Так ты уверен, что там только одна линия сигнализации?

– Еще бы! – разозлился Холбрук. – Даром, что ли, я сшивался там три недели?

– И все-таки не нравится мне это. – Штайнер бросил план на стол.

– Почему?

– Почему? Да потому, что пахнет дешевкой. – Макс перелистал каталог Египетского археологического музея. – Ты погляди, что за экспонаты в этом зале! Скарабей, инкрустированный цветным стеклом! Каменная фигурка бога-шакала Анубиса! Подумать только, сверхценность… Бронзовый стилет… Тьфу! Где золото, серебро, драгоценные камни? Где сокровища, Гюнтер?

Выдержав эффектную паузу, Холбрук неторопливо заговорил:

– Повторяю в сотый раз: ты дурак, Макс. Сидеть! Не трепыхаться! В тех залах, где хранится золото, суперсовременная сигнализация и надежная охрана. С пятерыми молодцами я еще, пожалуй, рискнул бы, но вдвоем там делать нечего. А здесь проще, но не это главное. Куда бы мы с тобой сунулись с твоим знаменитым золотом – прямо в лапы полиции? А эти вещицы… – Гюнтер отобрал у Макса каталог, вгляделся в фотографии. – Внешне они неприметны, но знаешь, сколько отвалят за них чокнутые коллекционеры? И такие коллекционеры у меня на примете есть! Например, вот этот бронзовый стилет со змеей на рукоятке. Думаешь, пустяк? Нет! Вещь уникальнейшая, второй такой пока не найдено, да и найдут ли?..

– Ну и сколько стоит твоя уникальнейшая вещь? – Штайнер прищурился.

– Я знаю одного типа в Мюнхене, – веско проговорил Холбрук. – Он выложит за стилет двадцать пять тысяч марок, не торгуясь.

Холбрук значительно занизил цифру, но и двадцать пять тысяч заставили Штайнера присвистнуть.

– Ого! Так сколько же мы получим за все? Мы станем миллионерами, Гюнтер!

• Предыдущая
• 5/85
• Следующая