О проблемах языка и мышления - Ленин Владимир Ильич - Страница 25

Мы не станем цитировать образчиков той плоской оракульской окрошки, той, попросту, чуши, которую господин Дюринг преподносит на целых 50 страницах своим читателям как «основную» науку об элементах сознания. Приведем лишь следующее место:

Если так, то животные оказываются самыми отвлеченными и подлинными мыслителями, ибо их мышлению никогда не мешает назойливое вмешательство языка. Во всяком случае, что касается дюринговских мыслей и выражающего их языка, то ясно видно, как мало созданы эти мысли для какого-нибудь языка и как мало создан немецкий язык для этих мыслей.

Господин Эдгар, далекий от подозрений, что можно наложить руку на его критическое понимание противоречия, что можно отнять святость у его святыни, влагает в уста своего противника возражение, которое он мог сделать только самому себе.

Теперь ясно, почему критическая критика не дает нам ни одной мысли на немецком языке. Язык ее мыслей еще не народился, сколько бы много господин Рейхарт своим критическим обращением с иностранными словами, господин Фаухер своим обращением с английским языком, а господин Эдгар своим обращением с французским языком, – сколь бы много они все ни содействовали созданию нового критического языка.

Общественный строй и государство постоянно возникают из жизненного процесса определенных индивидов, – не таких, какими они могут казаться в собственном или чужом представлении, а таких, каковы они в действительности, т.е. как они действуют, материально производят и, следовательно, как они проявляют себя в определенных материальных, не зависящих от их воли границах, условиях и предпосылках[27].

Производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей – язык реальной жизни. Представление, мышление, духовное общение людей еще являются здесь непосредственно вытекающими из материального соотношения людей. То же самое можно сказать о духовном производстве, как оно выражается в языке, политике, законах, морали, религии, метафизике и т.д. того или другого народа.

Люди являются производителями своих представлений, идей и т.д., – но люди действительные, действующие, как они обусловлены определенным развитием своих производительных сил и соответствующим последнему общением, вплоть до их отдаленнейших формаций. Сознание (das Bewusstsein) никогда не может быть чем-либо иным, как сознанным бытием (das bewusste Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни. Если во всякой идеологии люди и их отношения кажутся поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то и это явление точно так же проистекает из исторического процесса их жизни, подобно тому как обратное изображение предметов на сетчатке проистекает из непосредственно физического процесса их жизни.

Существовавшие до сих пор производственные отношения индивидов должны выражаться также в качестве правовых и политических отношений (см. выше). В рамках разделения труда эти отношения должны приобрести самостоятельное существование по отношению к индивидам. Все отношения могут быть выражены в языке только в виде понятий. Уверенность, что эти обобщения и понятия существуют в качестве таинственных сил, есть необходимый результат обособления реальных отношений, выражением которых они являются. Эти общие понятия, кроме их отмеченного значения в обычном сознании, приобретают еще особое значение и развитие у политиков и юристов, которых разделение труда толкает к культу этих понятий и которые видят в них, а не в производственных отношениях, истинную основу всех реальных отношений собственности.

Человек есть непосредственный предмет естествознания, ибо непосредственной чувственной природой для человека является непосредственно человеческая чувственность (или – чтó то же самое – другой, чувственно данный для него человек, ибо его собственная чувственность существует для него, как человеческая чувственность, лишь через другого человека). Но природа есть непосредственный предмет науки о человеке; первый предмет человека – человек – есть природа; подобно тому, как чувственность и особенно чувственные человеческие сущностные силы находят свое предметное осуществление только в естественных объектах, так он приходит к своему самопознанию только в науке о природе. Даже основной элемент мышления, элемент, в котором выражается жизнь мысли, – язык – чувственной природы.

Общественная деятельность и общественный дух проявляются не только в форме непосредственно коллективной деятельности и непосредственно коллективного духа, хотя коллективная деятельность и коллективный дух, т.е. деятельность и дух, обнаруживающиеся и утверждающие себя непосредственно в действительном общении с другими людьми, окажутся повсюду там, где вышеуказанное непосредственное выражение общественности обосновано в сущности [деятельности] ее содержания и соответствует его природе.

Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т.д. деятельностью, – деятельностью, которую я могу выполнить сам, без непосредственного общения с другими, – я все же действую общественным образом, ибо действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности – в том числе и сам язык, при помощи которого проявляется деятельность мыслителя, – но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; поэтому то, что я делаю из себя, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо.

«Как много толковали о лживости чувств, как мало о лживости языка, от которого ведь неотделимо мышление. Но как, в конце концов, груб обман чувств, как изыскан обман языка! Как долго водила меня за нос всеобщность разума, всеобщность фихтевского и гегелевского Я, пока, наконец, с помощью моих пяти органов чувств я не понял во спасение своей души, что все затруднения и тайны логоса, в смысле разума, находят разрешение в значении слова! Вот почему слова Гайма: „критика разума должна превратиться в критику языка“ в теоретическом отношении кажутся мне столь близкими. – Что же касается противоречия между мной, как воспринимающим и личным существом, и мной, как существом мыслящим, то оно сводится по смыслу этого примечания к цитированной диссертации (самого Фейербаха) к резкому противоречию: в сущности я являюсь единичным, в мышлении – всеобщим. Однако в ощущении я не менее всеобщ, чем в мышлении единичен. Согласованность в мышлении зиждется только на согласованности в ощущении». (274).