Больше, чем это - Несс Патрик - Страница 16

Мостик — узкий коридор над путями, огороженный с обеих сторон панелями матового стекла с металлическим поручнем на уровне пояса. Две крайние панели около спуска на противоположном конце вывалились.

Дыра как раз достаточного размера, чтобы Сет смог протиснуться.

За спиной снова раздается визг: кабан в каких-нибудь пяти шагах, — и Сет не успеет добежать до дыры, не успеет, не…

Он ныряет в дыру, и кабан с размаху впечатывается лбом ему в подошвы. От толчка Сет чуть не улетает дальше, чем нужно, — несколько жутких секунд ему кажется, что он сейчас рухнет на пути, до которых лететь этажа три. Но в последний момент он успевает ухватиться за вертикальную планку между панелями, удержаться одной ногой на металлическом карнизе и, отчаянно взмахнув свободной рукой и ногой, все же не упасть.

А потом чуть не слетает оттуда снова, когда кабан в бешенстве долбит головой в панель у его ног.

— ЛАДНО! ЛАДНО! — кричит Сет.

Деваться некуда, только наверх. Ухватившись за водосток, он подтягивается и карабкается на крышу мостика. Зверюга продолжает таранить ограду. Сет закидывает ноги на крышу и, тяжело пыхтя, перекатывается на спину, неуклюже приминая собственным телом рюкзак.

Отчаянно пытаясь отдышаться, какое-то время он просто лежит. Кабан старается изо всех сил, с визгом, хрюканьем и сопением налетая всей тушей на ограду. В конце концов он высаживает соседнюю с дырой стеклянную панель, и она летит вниз, разбиваясь на тысячу осколков.

Свесив голову через край, Сет смотрит на кабана, который сердито на него фырчит. Кабан огромный, гораздо массивнее, выше и шире, чем обычная свинья, просто карикатура какая-то. А еще он косматый и весь вывалян в грязи. Снова раздается злобный визг.

— Что я тебе вообще сделал? — недоумевает Сет.

Провизжав что-то в ответ, кабан опять набрасывается на ограду.

Сет перекатывается обратно на спину и смотрит в небо.

Он вроде слышал как-то про убегающих из питомников и потом дичающих кабанов, но думал, это так, байки. И вообще не факт, что он ничего не путает.

«Да, но это же ад», — напоминает он себе.

Он лежит на крыше, дожидаясь, пока восстановится дыхание и перестанет колотиться сердце. Вытащив из-под спины рюкзак, он достает бутылку воды. Судя по звукам внизу, зверюга наконец сдалась. Похрюкав, посопев и презрительно фыркнув напоследок, кабан тяжело топает обратно по мосту. Сет видит, как он спускается на платформу и исчезает за составом, без сомнения возвращаясь к себе в логово, то есть в вагонный туалет.

Сета разбирает смех. Он смеется все громче и громче.

— Кабан! Непотребный кабан!

Он отхлебывает воды. Смотрит с крыши в ту сторону, откуда пришел, — картина обнадеживает. Тогда он встает, балансируя на покатой крыше мостика, — надо же, отсюда видно верхние этажи магазинов на Хай-стрит. Его собственный дом закрыт другими зданиями, но соседние кварталы просматриваются.

Слева оттуда, за домом, начинается пустырь, который тянется до самой тюрьмы.

Сет задерживает на нем взгляд. Колючая проволока и заборы на месте, между ними голая земля — совсем голая, даже сорняков почти нет. Саму тюрьму не видно. Она в ложбине, за густой рощей, колючей проволокой и кирпичной стеной.

Но Сет знает, что она там.

От одной мысли в животе что-то екает. Словно тюрьма смотрит на него в ответ. Наблюдая, что он будет делать. Дожидаясь, когда он подойдет поближе.

Он смотрит в другую сторону, надеясь отсюда разглядеть участки и понять, как проще до них добраться. Приставляет ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от солнца…

И видит, что по другую сторону от путей все — и спортивный комплекс, и огороды, и десятки улиц и домов, уходивших за горизонт, — сожжено дотла.

На той стороне местность идет под уклон, спускаясь в неглубокую, почти плоскую ложбину шириной в несколько миль. Она тянется и тянется, улица за улицей, до самого Мейсонова холма (теперь Сет вспомнил название), единственной на всю округу возвышенности. Лесистый бугор торчит посреди, словно шишка, срезанная с одного края, — на этом уступе в пятнадцати метрах над дорогой то и дело ловили подростков, кидающих камнями в проезжающие машины.

Теперь от станции до этого холма — сплошное пепелище.

От одних кварталов остались только груды закопченного щебня, от других — кирпичные остовы, без дверей и крыш. Даже дороги вздыбились и покоробились, местами сливаясь с остатками зданий, которые они прежде разделяли. На месте спортивного комплекса (если Сет ничего не путает) пустырь и большой квадратный котлован, видимо бывший бассейн, наполовину засыпанный головешками и заросший сорняками.

Хотя там сорняков гораздо меньше, чем на этой стороне. И они куда ниже. Остальное пепелище тоже все в заплатках травы и сорняков (Сет присмотрелся), но вид у них намного более чахлый, чем у здешних, а какие-то давным-давно пожухли.

От огородного поля даже следа не осталось. Вроде бы что-то похожее просматривается там, куда указывает память, но среди всего этого пепла, обугленных бревен и вспучившегося бетона сложно понять, память это или воображение.

Пепелище и разруха тянутся на долгие мили — в обе стороны, насколько хватает глаз в этом жарком мареве. Пожар (или что это было? ядерная бомба, не иначе) выжег все до самого Мейсонова холма, остановившись у подножия, как здесь остановился у насыпи с железнодорожной станцией. Такое количество голого бетона огню оказалось не по зубам.

Сет смотрит на выжженную пустошь. Которая, кажется, уходит в бесконечность.

«Вот откуда вся эта пыль», — приходит первая внятная мысль. Многослойная, словно покрывалом укутавшая все улицы за спиной. Это не просто пыль, это пепел, налетевший с огромного пожара и не смытый.

Гораздо больше Сета волнует то, что пожар, получается, уже в прошлом. Что-то загорелось или взорвалось, или что там еще, огонь разбушевался, пожирая всю округу, пока не выдохся.

То есть тут существовало время «до пожара», «при пожаре» и «после пожара».

Да нет, что здесь такого тревожного? Глупости. Сорнякам вот тоже нужно время, чтобы разрастись, и продукты не в одночасье протухли… Но это другое, это все плавно, постепенно.

А пожар — событие. Которое происходит в конкретный момент.

И если было событие, то был и этот самый момент.

— Когда, спрашивается? — размышляет вслух Сет, прикрывая глаза от солнца и шаря взглядом по руинам.

Потом оборачивается к своему кварталу по эту сторону путей.

Что, если бы пожар вспыхнул тут, а не там? Если бы его собственный дом сгорел дотла, а не все эти чужие и пустые?

Он бы вообще очнулся?

«А может, это подсознание пытается мне что-то сказать?»

Потому что выжженная земля похожа на границу. Место, где ад заканчивается. Он отправился на разведку и дошел до рубежа, где впору ставить табличку «Прохода нет».

Что-то вроде стены.

Мир — здешний мир — внезапно сжимается.

Сету больше не хочется сегодня ничего разведывать. Он молча скидывает рюкзак на мост и слезает с крыши вслед за ним. Спустившись по ступенькам, он осторожно, на цыпочках, подбирает фонарик, стараясь не разбудить огромную свирепую зверюгу, что притаилась в поезде.

А потом, засунув руки в карманы и нахохлившись, бредет домой.