Вселенная философа (с илл.) - Сагатовский Валерий Николаевич - Страница 31

Итак, где поиск, там и риск. И какие-то гарантии здесь дает только вера в мудрость ищущих, рискующих и ведущих по еще не изведанному пути. Вера эта не должна быть слепой, но она не может дать стопроцентной гарантии. И если без поиска и риска не обойтись, надо уж как следует разобраться в том, как все-таки можно увеличить надежность поиска, основанного на прошлом опыте, мудрости и т. д.

Субстанция поиска. Если метафизики одного толка хотели бы переложить всякую человеческую ответственность на всезнающие счетно-решающие устройства, то представители другой крайности начинают превозносить поиск ради поиска, риск ради риска: поиск и риск захватывают, увлекают сами по себе, они дают острые ощущения независимо от того, какие цели при этом преследуются. Это звучит романтично, но точно так же приводит к безответственности.

Нельзя согласиться с восторженным прославлением творчества ради самого творчества, деятельности ради самой деятельности без учета последствий, которые они несут для той системы (становящейся ноосферы), в которой они происходят. И если страсть к познанию является основным мотивом творчества какого-либо человека, то независимо от степени его талантливости было бы Очень рискованно Принимать решения, значимые для общества в целом, только на основе его поиска.

Думается, что я не преувеличиваю опасность расхождения между увлеченностью каким-либо делом и пониманием его общественной значимости. Ведь не случайно, например, в анкете, адресованной к научным работникам на страницах «Литературной газеты», в числе мотивов, которые могут двигать научное Творчество, были и желание получить известность, и стремление к творчеству, и многое другое, но не было самого главного: сознания нужности своего дела. Не знаю, сочли ли авторы этот пункт слишком казенным или ограничивающим свободу познания, но факт есть факт — его не было.

«Но ведь это же само собой разумеется! — могут возразить мне. — Любой ученый понимает нужность своего дела». Поясню, что я имею в виду. Молодой ученый Тулин в романе Д. Гранина «Иду на грозу» отлично Понимал, зачем надо научиться управлять погодой, предотвращать грозы, в определенное время вызывать дождь. И работал он увлеченно, талантливо. И все же на первом месте в его сознании витал будущий портрет в газете — портрет Олега Тулина, победителя грозы. Писатель очень тонко показывает, что Тулин брался за нужное дело не столько потому, что понимал его нужность для общества, сколько потому, что великолепно учитывал большую возможность прославиться и выдвинуться в решении именно нужного дела.

Я же убежден, что подлинно коммунистическое отношение к любому труду, в том числе и к познанию, основывается на органическом единстве любви к творчеству (не могу без этого дела) и сознания необходимости этого творчества (не просто наслаждаюсь решением кроссвордов, а вырабатываю информацию, необходимую для строительства жизни, достойной Человека и его Разума).

В том же романе «Иду на грозу» товарищ Тулина — Крылов — казался на его фоне скромным и незаметным. Но, взявшись за дело, он не мог его бросить на полпути. Когда экспедиция, исследовавшая грозу на самолетах, потерпела неудачу и ее руководитель Тулин принялся за другое, не менее нужное, но сулившее более быстрый личный успех дело, Крылов не сдался. Упорно ищет он причины неудач экспедиции, бьется над лучшим решением вопросов. Это невыгодно, это рискованно; может быть, постигнет неудача. Но Крылов не только увлекся решением задачи, он действительно понимает нужность ее решения — и именно для общества, а не для быстрейшей защиты диссертации.

Независимо от той функции, которую выполняет в науке отдельный человек — будь он академик или лаборант, — ученый должен хорошо понимать роль науки в жизни современного общества, ее возрастающее значение и ответственность. «Науки, имеющие отношение к использованию природных ресурсов, — пишет Г. Хильми, — должны от описания природы и учета ее богатств перейти к проектированию природы».

Это можно распространить на все науки и считать дальним прицелом любого познания оптимальное проектирование ноосферы в целом. По отношению к этой основной цели на познание следует смотреть «утилитарно». Но этот «утилитаризм», подчиненный не ближайшей непосредственной пользе, а единству истины, пользы и красоты, управляемых стремлением к добру, к созданию развивающейся гармонии общества, личности и природы. Это стремление и есть самая надежная субстанция поиска.

Действительно, если приходится принимать решения на основе поиска, то риск будет наименьшим, если наша вера в удачность решения основана не только на прошлом опыте (прошлые решения данного человека были удачными), но и на знании того, что его поиск направляется не личной прихотью смелого игрока, а глубоким сознанием ответственности перед основными целями человеческой истории.

Дальний поиск. «И все-таки это одни громкие фразы, — не выдержал Скептик. — А на деле вы проповедуете утилитарный подход к науке, убивающий ее свободное развитие».

Вот так. Никогда ведь не признается честно: «Я не понял», — а сразу намерен наповал сразить. Ну что ж. Надо, видимо, четко размежеваться и с утилитаризмом, пройдя между очередными пропастями метафизики: наукой ради науки «аристократов»-интеллектуалов и утилитаризмом «плебеев»-технократов.

В свое время Д. Свифт в «Путешествии Гулливера» едко высмеивал занятия ученых в академии фантастического города Лагадо за их, выражаясь современным языком, оторванность от практики. Однако большинство высмеянных Свифтом занятий оказались в дальнейшем вполне реальными и отнюдь не бесплодными. Например, К. А. Тимирязев так начал свою лекцию в Лондонском королевском обществе: «Когда Гулливер первый раз осматривал академию в Лагадо, ему прежде всего бросился в глаза человек сухопарого вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный чело век пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения. Для первого знакомства я должен открыто признаться, что перед вами именно такой чудак. Более тридцати лет я провел, уставившись если не на зеленый огурец, закупоренный в стеклянную посуду, то на нечто вполне равнозначащее — на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса о запасении впрок солнечных лучей…» Вряд ли нужно пояснять значение открытия Тимирязевым функции хлорофилла.

Современный утилитарист-технократ усвоил себе, что ученые могут быть весьма полезны. Но он требует от них максимальной и незамедлительной отдачи; в случае же их «уклонения», ухода в свои собственно научные проблемы, он недоверчиво ворчит: «Ни к чему, мол, нам все эти самовыражения». И такой подход, действительно, подрезает науке крылья.

В качестве альтернативы узкому практицизму обычно противопоставляют точку зрения вроде высказанной академиком М. Лаврентьевым: «Бесполезных открытий не бывает! Нельзя говорить ученому: прекрати свои поиски, потому что сегодня они не нужны промышленности. Они будут нужны. Отбрасывая с пренебрежением исследования, которые сегодня кажутся отвлеченными, но направленными на разгадывание тайн природы, мы рискуем слишком много потерять, ибо вслед за познанием неведомых сил природы всегда идет овладение этими силами».

Однако такой взгляд, в целом верно противопоставляемый утилитаристскому «комплексу ограниченности», можно, если не сделать определенные уточнения, исказить так, что он приведет к «комплексу неопределенности»: исследуй все подряд, когда-нибудь пригодится. Но ведь в практической жизни мы так не поступаем. Мы все-таки прежде всего решаем неотложные проблемы, хотя в идеальном случае и подчиняем их некой дальней цели. Так почему же в теории мы должны заниматься всем, что «бог на душу положит», оставляя нерешенными неотложные дела? Неужели только потому, что теорию труднее проконтролировать?

Весь вопрос здесь, конечно, в том, что понимать под неотложными делами. Ясно, что понимание их будет разным у человека, стремящегося к оптимальному планированию человеческой деятельности в целом, и у прагматика, у которого неотложность диктуется только повседневной текучкой. Ясна также, видимо, и разница в том, какой из этих «неотложностей» будет служить наука. Если первой, то вывод можно сформулировать так: вообще бесполезных открытий не бывает, но на данном этапе развития общества всегда следует выделить основное звено (как любил говорить В. И. Ленин), главные задачи общественно-производственной деятельности, которые определяют собой направление развития науки. Иными словами, любая информация когда-нибудь может пригодиться, но в данных конкретных условиях рост любой информации не является абсолютным благом, ибо может напоминать и рост Геракла, и рост Гаргантюа, и рост раковой опухоли.