Юная Невеста - Барикко Алессандро - Страница 19

Дядя не пошевелился, но тайными были ритмы его присутствия, и Отец ждал и ждал, никуда не торопясь. Ничего не добавил к тому, что уже сказал, разве что, в виде постскриптума, долгое, терпеливое молчание. Наконец рука Дяди потянулась к карману, вынула спички. Дядя открыл глаза, вроде бы Отца вовсе не замечая, и прикурил сигарету. Только тогда повернулся к нему.

– Вещи, которые он отправляет, – сказал.

Разогнал табачный дым, который наплывал прямо на Отца.

– Он от них избавляется, – сказал.

Дядя не подносил сигарету ко рту, она курилась сама собой; казалось, он ее и прикуривал, делая ей одолжение.

– Я так его и не понял. Кто-нибудь понял? – спросил Дядя.

Отец сказал, что ему это показалось своеобразным способом вернуться, может быть, даже красивым: каждый раз понемногу. Это казалось счастливым способом вернуться.

– Он же, наоборот, уходил, – заключил Отец.

Дядя взглянул на сигарету, позволил ей дымиться еще несколько секунд, а потом потушил в цветочном горшке, который уже давно к такому привык.

– Именно, – подтвердил он.

Потом закрыл глаза. Уже во сне добавил, что никто не исчезает, чтобы умереть, но иные это делают, чтобы убить.

– Ну конечно, – изрекла Мать, ликуя, – разумеется, девочка должна увидеть город, иначе откуда возьмется у нее понимание готического собора или речной излучины.

В городе не было ни готических соборов, ни речных излучин, но никому и в голову не пришло осведомить об этом Мать (многие из ее силлогизмов были поистине неразрешимыми). Дело было посередине завтрака, тосты уже начинали остывать, а Отец и Юная Невеста в своих комнатах собирались в путь.

– Только я не понимаю, почему на поезде, – продолжала Мать. – Раз уж у нас есть автомобиль.

Аптекарь, записной ипохондрик, тем самым необычайно подходящий для своего ремесла, пустился в рассуждения об опасностях путешествий, каким бы способом их ни предпринимать. С определенной гордостью подчеркнул, что ни разу не удалялся от своего дома больше чем на тридцать пять километров. «Для этого требуется завидное постоянство», – признала Мать. «Одно из моих достоинств», – засмущался Аптекарь. «И изрядная доля глупости», – заключила Мать. Аптекарь слегка поклонился и прошептал: «Благодарю вас», – потому что выпил лишку, и только вечером, дома, заподозрив, что какие-то нюансы от него ускользнули, выстроил фразу целиком. После чего не мог заснуть. Его жена, мегера на десять лет его старше, с известным всей округе скверным запахом изо рта, осведомилась, что его беспокоит. «Кроме тебя?» – спросил в свою очередь Аптекарь, у которого бывали смолоду моменты просветления.

Так они очутились в поезде. Модесто хорошо потрудился, и целый вагон был предоставлен им двоим, в то время как в других люди теснились между чемоданов и детского визга. Невероятно, чего можно добиться, располагая большими деньгами и определенным даром вежливого обращения.

Отец сидел по ходу движения, из-за неисправности сердца и согласно столь же подробным, сколь идиотическим предписаниям своего кардиолога, доктора Ачерби. Юная Невеста оделась с безупречной элегантностью, выбрав скорее удлиненный покрой. В самом деле, Мать, провожая ее взглядом, наморщила нос. «Она что, едет навестить сестер?» – спросила у соседа, даже не обратив внимания на тот факт, что рядом сидит монсеньор Пазини. Но она никогда в разговоре не выбирала собеседников. Может быть, изрекая фразы, думала, будто говорит всему миру. В такое заблуждение впадают многие. «Возможно, и так», – вежливо ответил монсеньор Пазини. Несколько лет назад одна кармелиточка вскружила ему голову, но в данный момент он об этом и не вспомнил.

Когда поезд тронулся – а согласно предписанию уже упомянутого доктора Ачерби они явились на вокзал за час до его отправления, чтобы избежать какой бы то ни было возможности стресса, – Отец подумал, что пора приступать к операции, которую он, с определенной яростью в душе, решил осуществить в этот день.

– Вы, должно быть, задаетесь вопросом, зачем я вас взял с собой, – начал он.

– Нет, – отозвалась Юная Невеста.

На этом беседа оборвалась.

Но Отец должен был исполнить свою миссию, выверенную до миллиметра, так что он заново построил в уме весь план, затем открыл портфель, с которым всегда ездил в город (там часто не содержалось ничего, ему просто нравилось иметь что-то в руках, чтобы не забыть по дороге), и вынул оттуда письмо. Конверт был вскрыт и обклеен марками.

– Я получил это несколько дней назад, из Аргентины. Боюсь, вы должны прочесть это, синьорина.

Юная Невеста посмотрела на конверт так, как смотрят после рвоты на блюдо спаржи.

– Вы предпочитаете, чтобы я кратко изложил суть? – спросил Отец.

– Сказать по правде, я бы предпочла, чтобы вы положили его обратно в портфель.

– Это невозможно, – возразил Отец. – Вернее, бесполезно, – уточнил.

– Тогда я бы предпочла краткое изложение.

– Ладно.

Поезд грохотал.

– До меня дошли новости относительно вашего семейства, – начал Отец. – Не слишком-то хорошие, – уточнил.

Потом, видя, что Юная Невеста никак не реагирует, решил приступить прямо к сути дела.

– Видите ли, боюсь, я должен сообщить вам, что на следующий день после того, как вы отбыли из Аргентины, вашего отца нашли в канаве: он захлебнулся в двух вершках жидкой грязи.

На лице Юной Невесты не дрогнул ни один мускул. Отец продолжал:

– Он возвращался вечером неизвестно откуда, возможно, был пьян, или, хотелось бы думать, лошадь внезапно понесла и сбросила его. Скорее всего, несчастный случай, слепой удар судьбы.

– То не канава, – проговорила Юная Невеста. – То река, жалкая речушка, протекающая в тех местах.

Отец предвидел совсем другую реакцию и к ней подготовился. Он выронил письмо, пришлось наклониться, чтобы его поднять.

– Никакого удара судьбы, – продолжала Юная Невеста. – Он обещал это сделать, и сделал. Напился как свинья, а потом прыгнул с берега.

Голос был очень жестким, спокойным. Но Отец заметил слезы у нее на глазах.

– Вам известно что-то еще? – спросила Юная Невеста.

– Он оставил странное завещание, написанное в самый день смерти, – осторожно приступил Отец.

Поезд грохотал.

– Он оставил половину своего состояния жене, а вторую половину – детям, – сказал Отец.

– Всем детям?

– В этом-то и дело, если угодно.

– Угодно.

– Должен сообщить вам, синьорина, что вы не упомянуты.

– Ценю вашу тактичность, но предпочла бы обойтись без эвфемизмов: я знаю, чего могу ожидать.

– Скажем, вы упомянуты, но в контексте… несколько суровом, как бы я это определил.

– Суровом.

– Там есть только одна фраза, посвященная вам.

– И что говорит эта фраза?

– По-видимому, ваш отец желал, чтобы вы были прокляты на весь остаток ваших дней. Я цитирую по памяти и приношу глубокие извинения.

Слезы струились по ее щекам, но она сидела очень прямо и не сводила глаз с Отца.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Это все, – заключил Отец.

– Откуда вы знаете такие вещи?

– Меня информируют, всякий, кто занимается коммерцией, старается получать информацию.

– Вы ведете дела с Аргентиной?

– Случается.

Юная Невеста не пыталась скрыть своих слез, даже не вытирала их. Но в голосе ее не было ни тени жалобы или удивления.

– Ничего, если мы немного помолчим? – спросила она.

– Ну еще бы, я вас прекрасно понимаю.

За окнами мелькали поля, всегда одинаковые; Юная Невеста погрузилась в свинцовое молчание, а Отец, вперив взгляд в пустоту, предался размышлениям. Мимо проносились полустанки, чьи названия расплывались; нивы, тучнеющие на жаре; хутора, лишенные поэзии; немые колокольни, крыши, овины, велосипеды; неясно видимые человеческие существа; извивы дорог, ряды посадок и один раз – цирк. Только на подъезде к городу Юная Невеста вынула платок, вытерла слезы и подняла глаза на Отца.