Мужчины о счастье. Современные рассказы о любви - Емец Дмитрий Александрович - Страница 6

Он «сидел на изжоге», переживал и боялся за свободу, стал мнительным, до фантазий, что начнутся какие-нибудь мутки со стороны администрации лагеря или что произошла обычная процедурная ошибка, в результате которой его фамилию перепутали. Он не мог спать и ждал, когда у него, как и у многих перед освобождением, заведутся вши, которые возникали на нервной почве даже у самых чистоплотных, словно из воздуха, как мошка из разрезанного яблока. Нет, не появились. А время тянулось, и стрелки прилипли к циферблату.

Задремал и тут же проснулся. Уже пять утра. Начал сборы. Помылся, побрился, почистил зубы и с особой силой осознал, что делает это здесь в последний раз.

Потом заварили «коня». Присели в проходняке. Серые, какие-то войлочные лица «коллег» были напряжённы, будто они тоже освобождаются. Смеются, говорят что-то, но Вадим их не слышал – снова отъехал туда, где Алла, Савка и Фома. Савку он помнит. Алла тоже приезжала на свиданки. А вот «второго», Фомку, который родился без него, он ещё ни разу не видел. Три годика уже пацану! Как же он обнимет это маленькое, родное тельце и будет нюхать за ушком, будет отодвигать пальцем маленький обшлаг рукава и сжимать ладошку.

– Ну, что, давайте, братцы, крепитесь тут без меня, – сказал он семейникам.

Уважительно выслушивал наставления, пожелания и благодарственные слова, а сам томился и ждал, когда они уже все свалят на просчёт.

Наконец-то остался один. Придирчиво осмотрел вещи и самого себя.

«Ну, вот и всё, Вадим. Да – всё!»

Всё так и было – пришли «пехотинцы», назвали фамилию, барак. И он подумал, что это неправда, это не с ним, что документы и фамилию перепутали. В дежурке стояли сотрудники спецчасти, и ему показалось, что они смотрят с завистью – они-то знают, какие чувства он сейчас переживает, и представляется им, наверное, что на воле его ожидает более комфортная, богатая и свободная жизнь, чем у них, рядовых тюремщиков, которые остаются здесь. Дежурный сверял фото, спрашивал статью, задавал вопросы личного характера, проверяя, тот ли освобождается, кто указан в бумаге. Вадим поворачивался в профиль и анфас, отвечал, путался, не мог вспомнить девичью фамилию матери, слышал свой голос со стороны. Выдали справку об освобождении, удивительно длинную, сантиметров двадцать. В здании администрации женщина-бухгалтер отсчитала деньги. Удивительно, но бумажки эти не изменились с тех пор. Этажом ниже ему повстречался лагерный психолог. На радостях Вадим приготовился сказать ей: «До свидания»… Но она приставила палец к губам и сказала: «Прощай».

Во дворе он достал свою зубную щётку, торжественно сломал её и выбросил в мусорку. Вадим вышел, увидел свободный мир и почувствовал себя астронавтом в открытом космосе. Там тоже валил снег. Крупные, густые хлопья. Снег свободы. Казалось, природа торжествует. Сам воздух, точно такой же, как и в тюрьме, здесь был другим. И только теперь он вздохнул полной грудью. Только теперь понял, что всё это время не мог дышать свободно, словно лёгкие что-то стискивало.

Он не надеялся, что его будут встречать. Выкурил первую «вольную» сигарету, осторожно перешёл дорогу и поднял руку, не веря, что делает это и что кто-то остановится. Почти сразу остановилась советская машинка. Молодой паренёк, услышав адрес, охотно кивнул головой. ещё за сто рублей Вадим попросил телефон позвонить. Тот отказался от денег и сам набрал названный номер.

– Это недорого, у нас один оператор, – и радостно протянул телефон. – Взяли, говорите!

У Вадима задрожали руки.

– Привет, родная, – в горле что-то щёлкнуло, дыхание перехватило. – Я освободился.

– Здравствуй, Вадим. Поздравляю.

Его имя в её устах прозвучало официально, и голос был испуганный и делано равнодушный. Когда женщина, начиная телефонный разговор, называет тебя по имени – это плохой знак. Она хотела сказать ещё что-то, но замолчала.

– Я еду… к вам.

– Не знаю… ну, приезжай.

– Что-то случилось, Алла?

– Я не хотела тебе говорить… Второй – не твой.

Вадим продолжал говорить с нею так, словно бы ничего не произошло, мол, подумаешь, ну и что такого, ничего страшного. А когда она положила трубку, он всё ещё продолжал держать телефон возле уха.

– … – сказал водитель.

– Что?

– Ну, в смысле, куда теперь?

– Туда же.

– Вы курите, если хотите.

Вот и началось то, что мучило и томило его. Чего-то подобного он и ждал. Может быть, это ещё не самое страшное… А город не изменился совсем. И во дворе всё как обычно. Соседки сидят так же, как будто всё было вчера. Лощёные, розовые, загорелые. Набрал на домофоне знакомый код. Тот же писк. Прервали домашней кнопкой… Двери в тамбур и квартиру приоткрыты. Неожиданно, неприятно поразили крохотные размеры квартиры, мещанская обстановка прихожей, эти засаленные обои, та же люстра-фонарь чуть выше его головы, запахи какие-то… Едва он вошёл, из зала выскочил маленький мальчик.

– Папа! Папа! – поскальзываясь, чуть не падая, он бежал по коридору.

Вадим скинул рюкзак и присел.

– Папука мой пиехал! – Мальчик бросился ему на шею.

Вадим замер, зажмурился. Это и был тот самый «второй». Он прижимался к нему всем тельцем и похлопывал ладошкой по лопатке. Живой мини-человек – всю спину можно разом закрыть ладонью.

Это тюрьма, наверное, что-то сделала с ним – обиды не было. Вадим примерно представлял, как всё могло произойти. Алла не любила и не умела пить. Но иногда, очень редко, могла напиться. И тогда она отключалась так, словно бы умирала – с ней можно было делать что угодно, – она ничего не чувствовала и не помнила. Впервые это случилось в Кацивели, на отдыхе. Наутро, после пьянки, она спросила: почему я голая? А в итоге родился Савва. Он назвал его так в честь Морозова. Теперь этот вот малыш. И Алла не делает аборты. Понятно, она же «зелёный патруль», «Гринпис».

На кухне в напряжённой позе сидел большой уже мальчик. Он, не отрываясь, смотрел мультфильм.

«Савка!»

– Привет, Савва!

Мальчик дёрнулся и что-то прошептал под нос.

– Савва, сделай потише! – Алла выглянула.

Показалась. В халате, взъерошенная какая-то. Наверное, спала.

Через минуту вышла. Хорошо, что ребёнок висел на шее. Вадим не знал, что с ней делать.

– Привет, – сказала она ему.

– Привет.

Как с работы пришёл. Она была серьёзная, её лицо ничего не выражало. Вадим чувствовал смущение и скованность, как перед незнакомой женщиной, к которой неравнодушен. Он понимал, что сближение произойдёт не сразу, что всё нужно начинать заново, может быть, как в юности, когда напиваешься, чтобы преодолеть робость.

– Ты есть хочешь?

– Нет, Алла. Кусок в горло не лезет.

Он заметил, что она избегает оставаться с ним в комнате один на один. В ванной конурке едва мог двигаться: вошёл, прикрыл дверку и уронил детские полотенца с низких крючочков, повесил, повернулся в другую сторону, смахнул какие-то женские пластиковые бутылочки. Посмотрел на себя в зеркало и будто заново увидел – худое, землистого цвета лицо, вот почему все люди казались такими лощёными и загорелыми. Погладил короткий ёжик, понёс руку обратно и сбил со стеклянной полочки стакан с детскими зубными щётками. Нагнулся собирать и крепко стукнулся лбом о край раковины.

Он думал, что выйдет и найдёт новый, совсем уже западный мир, а вернулся в Советский Союз. Та же площадка за окном, команда каких-то восточных людей скребёт её лопатами. Та же громоздкая «стенка» в большой комнате, тот же ковёр на стене. У входа – шифоньер, у которого, если открыть двери, в «залу» уже не пройдёшь.

– А вы ёлку не поставили? – вежливо поинтересовался он.

– Да нет, – задумчиво пожала плечами Алла. – Так, гирлянды повесим на стену – и всё. Елка сохнет, осыпается, для ребёнка опасно.

Алла ходила с потерянным видом, совершая какие-то хаотические движения. Всё в ней и в квартире говорило о том, что она давно привыкла жить без мужчины. И словно бы до конца не верила, что он вернётся.

– Мы в «Ашан» собирались сходить с Савкой.