Укрощение - Лэкберг Камилла - Страница 33

— Расскажите, пожалуйста, все, что помните: что именно произошло и почему вы решили сообщить об этом в полицию?

— Стало быть… — Маттссон задумалась и наморщила лоб. — Первое, на что я обратила внимание, — это следы в саду. В сырую погоду газон у меня перед домом превращается в глиняное месиво, а по осени постоянно шли дожди. Несколько раз по утрам я замечала в глине отпечатки ботинок. Следы были большие, так что я предположила, что это был мужчина.

— А затем вы видели человека, который стоял в саду?

Катарина снова наморщила лоб:

— Да, кажется, это было недели через две после того, как я впервые увидела следы. Поначалу я подумала, что это Матиас, отец Адама, но это было слишком маловероятно. Зачем бы ему следить за нами, если ему совершенно не до нас? Кроме того, тот человек курил, а Матиас не курит. Не помню, говорила ли я об этом, но я обнаружила еще и окурки.

— Вы случайно не сохранили их? — спросил Йоста, хотя и понимал, что такого везения не бывает.

Хозяйка дома поморщилась:

— Думаю, большую часть мне удалось убрать. Мне не хотелось, чтобы они попали в руки к Адаму. Конечно, я могла что-то пропустить, но…

Она указала в окно на участок, и Флюгаре понял, что она имела в виду. Весь газон перед домом был укрыт, словно одеялом, толстым слоем снега.

Полицейский вздохнул:

— Вы успели разглядеть, как выглядел этот человек?

— К сожалению, нет. Строго говоря, я видела лишь огонек сигареты. Мы уже легли спать, но Адам проснулся и захотел пить, так что я спустилась в кухню, не зажигая света, чтобы принести ему воды. Тогда-то я и увидела огонек от сигареты в саду. Кто-то стоял там и курил, но я видела разве что смутный силуэт.

— Стало быть, вы думаете, что это был мужчина?

— Да, если это тот же человек, который оставил следы. Если подумать, мне кажется, что он был довольно высокого роста.

— Вы что-то сделали? Показали ему каким-либо образом, что вы его заметили?

— Нет. Единственное, что я сделала, — это позвонила в полицию. Все это было очень неприятно, хотя я и не ощущала непосредственной угрозы. Но затем пропала Виктория, и было трудно думать о чем-то другом. И потом, больше я ничего подобного не видела.

— Хм… — проговорил Йоста. Он проклинал себя за то, что не обратил внимания на это заявление раньше и не увидел связи. Однако что толку плакать над пролитым молоком? Надо постараться как-то исправить ситуацию теперь.

Он поднялся:

— У вас не найдется лопаты для снега? Пойду посмотрю, не удастся ли мне все же разыскать пару окурков.

— Само собой, она стоит в гараже, — Маттссон тоже встала. — Можете заодно почистить и заезд, если уж вы взялись за дело.

Флюгаре надел ботинки и куртку и прошел в гараж. Здесь было чисто, все вещи аккуратно разложены по местам, а лопата для снега стояла, прислоненная к стенке, у самого входа.

Выйдя на участок, мужчина остановился и задумался. Глупо потеть без толку, лучше сразу начать с нужного места. Катарина открыла дверь веранды, выходящей в сад, и он спросил:

— Где вы подобрали первые окурки?

— Вон там, слева, почти у самой стены дома, — показала хозяйка.

Полицейский кивнул и стал пробираться по снегу к тому месту, которое она указала. Снег был слипшимся, и он почувствовал боль в спине уже после первой лопаты.

— Вы уверены, что вам не нужна моя помощь? — встревоженно спросила Катарина.

— Нет-нет, старому организму полезно немного подвигаться, — заверил ее Флюгаре.

Он видел, как мальчики с любопытством следили за ним из окна, так что помахал им и стал разгребать снег дальше. Время от времени Йоста останавливался передохнуть и вскоре очистил примерно квадратный метр земли. Присев на корточки, он осмотрел почву, но увидел только замерзшую глину с остатками травы. Однако потом глаза его сузились. На самом краю очищенного им квадрата виднелось что-то желтое. Мужчина осторожно разгреб пальцами снег над этим желтым пятном. Окурок. Осторожно достав его, Флюгаре распрямил уставшую спину. Он посмотрел на окурок, а потом поднял глаза и увидел то, что, по его мнению, видел и человек, стоявший и куривший на этом месте. Именно отсюда открывался прекрасный вид на дом Виктории. И на ее окно на втором этаже.

Уддевалла, 1971 год

Когда она обнаружила, что снова беременна, это вызвало у нее бурю противоречивых чувств. Может быть, она вообще не пригодна к тому, чтобы быть матерью? Возможно, она просто не в состоянии испытывать ту любовь к своему ребенку, которой от нее все ожидают…

Но опасения оказались напрасными. С Петером все оказалось по-другому. Восхитительно и совсем иначе. Ковальская не могла насмотреться на сына и все вдыхала его запах, гладила кончиками пальцев его нежную кожу. Когда она держала его на руках, он смотрел на нее с таким обожанием, что на душе у нее теплело. Стало быть, вот что такое — любить ребенка. Даже ее любовь к Владеку померкла на фоне того чувства, которое она испытывала, глядя на своего новорожденного сына.

Но стоило женщине взглянуть на дочь, как внутри у нее все сжималось. Она видела ее мрачный взгляд, ощущала черноту ее мыслей. Ревность к брату выражалась в постоянных щипках и пинках, так что по ночам Лайла не могла заснуть от страха. Случалось, что она сидела возле колыбельки Петера, охраняя его сон, не в силах оторвать глаз от его спокойного личика.

Владек все больше отдалялся от нее. А она от него. Их разводили силы, о которых они раньше даже не предполагали. Во сне Ковальская иногда бежала вслед за мужем, все быстрее и быстрее, но чем больше она торопилась, тем больше становилось расстояние между ними. В конце концов она с трудом различала где-то далеко впереди его спину.

Слова тоже иссякли. Прекратились разговоры по вечерам за столом, маленькие проявления любви, которые освещали их повседневную жизнь. Все потонуло в молчании, прерывавшемся лишь детскими криками.

Когда Лайла смотрела на Петера, ее переполнял инстинкт охраны потомства, вытеснявший все остальное.

Владек уже не был для нее всем — теперь, когда у нее был сын.

Большой сарай стоял пустой и промерзший. Снег, залетевший сюда через щели в стенах, смешался с грязью и пылью. Сеновал давно уже пустовал, а лестница, ведущая туда, была сломана, сколько Молли себя помнила. Помимо их вагончика для перевозки лошадей, здесь стояли несколько старых забытых машин. Ржавый комбайн, неисправный трактор фирмы «Гролле», множество автомобилей…

Издалека до девочки доносились голоса, раздававшиеся в конюшне, но ей не хотелось сегодня садиться в седло. Все теряло смысл, если ей не придется завтра участвовать в соревнованиях. Кто-нибудь из других девчонок будет счастлив проехаться на Скирокко.

Молли медленно обошла вокруг старых машин. Остатки дедовской фирмы. Все свое детство она слышала его разговоры о ней. Он постоянно хвастался, какие потрясающие находки делал по всей стране — машины, годные только на металлолом, которые он покупал за бесценок и потом восстанавливал. Но с тех пор, как дед заболел, сарай превратился в кладбище автомобилей. Здесь сгрудились наполовину отремонтированные машины, от которых всем было лень избавляться.

Девочка провела рукой по старому «Фольксвагену», который ржавел в углу. Не так много лет осталось ждать до того момента, когда она сможет учиться вождению. Может быть, ей удастся уговорить Юнаса привести для нее в порядок эту машину?

Она неуверенно потянула за ручку — и дверца машины подалась. Внутри тоже надо было основательно поработать. Там было много ржавчины, грязи и клочьев старой обивки, но девочка видела, что машина таит в себе потенциальные возможности — ее можно довести до ума. Молли села на водительское сиденье и осторожно положила руки на руль. Да уж, это было бы классно — выехать со двора на собственной машине! Все девчонки просто позеленели бы от зависти.

Перед глазами подростка разворачивались картины — как она едет по Фьельбаке, как милостиво разрешает подружкам прокатиться с ней… До того, как она сможет самостоятельно управлять машиной, остается еще несколько лет, но она все же решила поговорить с Юнасом прямо сейчас. Ему придется починить для нее эту тачку, захочет он того или нет. Молли знала, что он умеет это делать. Дедушка рассказывал, как ее отец помогал ему чинить старые машины — и говорил, что он отлично справлялся. Это был единственный случай, когда она слышала от старого Эйнара хорошие слова в адрес Юнаса. Так он в основном жаловался на все и на всех.