На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж - Бялко Анна - Страница 8

Уже собираюсь выходить и тут осознаю, что шубка-то, конечно, да, а вот с обувью проблема. У меня есть две пары сапог: новые осенние на высоком каблуке и старые зимние – я их ношу пятый год, и там уже дырки протерлись. Что надевать сегодня, непонятно – в осенних холодно и, кроме того, скользко, а в зимних мгновенно промокнут ноги, так как днем все растает и будут сплошные лужи. Хорошо было бы купить новые зимние сапоги, да только вот вопрос – где. Ой, может, выдастся полдня свободных, похожу по комиссионкам, хоть какие-нибудь поищу.

А сейчас я, поколебавшись, надеваю старые зимние, с утра все-таки еще не так мокро, ходить весь день на каблуках нелегко, да и просто жалко новые сапоги по грязи трепать. Смотрю еще раз на себя в зеркало – очень, очень неплохо. Сую на всякий случай в сумку шапку – все, пошла.

На работу удалось прийти вовремя, даже чуть пораньше, так что Динин ежеутренний звонок застает меня уже за пишущей машинкой. Вчера была редколлегия, и сегодня у меня полно работы: надо напечатать все рецензии и ответы авторам, пораспихать по конвертам и разослать. Кроме того, на столе лежит стопка неразобранных статей – видно, вчера к вечеру принесли, и Дина не стала с ними возиться. Но это я все спокойно успею, это хорошо, что есть, чем заниматься, хуже, когда текущей работы нет и надо просто сидеть в конторе без дела, отсиживать свое время. Я от этого всегда начинаю выходить из себя – как подумаю, что могла бы в это время сделать и то, и это…

Надо бы, кстати, сегодня после работы остаться, сесть в редакции за компьютер и порисовать графики для диплома. Нужные данные я вроде все уже ввела, не забыть бы попросить Катю оставить мне ключ в нашем секретном месте – на притолоке двери. Мы с ней часто это делаем, потому что я хожу на работу только через день, а так проблем с возвратом ключа не возникает. Если я построю еще штук десять проклятых графиков, мне хватит материалов для диплома, можно будет написать практическую часть с результатами эксперимента, и наплевать, что начальник просил построить их все – там около шестидесяти, я знаю, что ему нужно для диссертации, вот пусть сам и строит.

С начальником своим – тот еще начальник, даже не научный руководитель, просто аспирант в лаборатории, тридцать пять лет, борода и лысина, поручили ему меня курировать, он и старается – я рассорилась еще летом, когда ходила работать в ФИАН каждый день, благо Костька с мамой был на даче. Мы ставили эксперимент, шеф попутно пытался ко мне приставать, приглашал к себе в гости видик посмотреть, но успеха не имел. С тех пор он и придирается, поводов у него полно, я просто физически не могу ходить туда четыре дня в неделю, как положено по расписанию. Работа, ребенок, но кого это волнует. А то, что, приходя, я пашу как проклятая, не разгибаясь, за все пропущенные дни, можно не замечать. Вообще в этой лаборатории никто особо не надрывается. Здесь делает диплом еще один парень из моей группы, Саша. Вот он-то как раз ходит каждый день. И весь день играет на компьютере в «Диггера». И считается старательным, прилежным и хорошим студентом в отличие от меня, лентяйки и прогульщицы. Ничего, вот завтра схожу, получу свой выговор, покажу графики и теоретическую часть, пусть шеф поправит. Мне все это до фонаря, работа у меня уже есть, лучшей не надо, и распределения я не боюсь, вот только диплом защитить, и гори вся эта физика поверхности синим пламенем…

Телефонный звонок. Снимаю трубку, привычно говорю в нее: «Алло, редакция», – и слышу Костькино удивленное: «Ася, ты что, какая редакция, это же ты?» Болтаю с ним немножко, потом справляюсь у тети Тани, все ли в порядке. У них все хорошо, мама собиралась за Костей сегодня после обеда, и я прощаюсь, успокоенная, что в ее планах ничего не изменилось. Заодно звоню уж и Кате по местному телефону, выясняется, что она собиралась в обеденный перерыв уходить, так что можно повозиться с графиками, не дожидаясь вечера. Постараюсь, вообще все успею сделать, освобожусь пораньше. Обедом, правда, придется пожертвовать, но есть вроде пока не очень хочется, а потом куплю себе какую-нибудь булку в кулинарии.

Тут приходит Дина, я показываю ей отпечатанные рецензии, и она остается довольна. Замечает мой полушубок, хвалит и его тоже. Жалуюсь ей на дурацкую подкладку и, пользуясь ее настроением, спрашиваю, нельзя ли после обеда, если Кати не будет, сходить поработать на компьютере, ведь текущие дела вроде сделаны. Дина милостиво разрешает с условием, что в четыре я вернусь в эту комнату, а то ей тоже надо уходить. Ура! За три-то часа я точно все успею, даже и начальнику графиков построю, ладно уж, – может, хоть ругать будет меньше.

До обеденного перерыва с рассылкой рецензий покончено, и, раз уж меня отпустили на компьютер официально, решаю сбегать все-таки пообедать в столовую. Надо хоть раз в день съесть что-нибудь человеческое, не всухомятку. Народа там мало, и я успеваю уложиться с обедом в пятнадцать минут.

Три часа работы на компьютере пролетают незаметно. Хоть я и не люблю компьютеры как таковые, строить эти графики мне нравится, по крайней мере я понимаю, что и почему делаю. И результат, как ни странно, получается как раз тот, который я ожидала. Вот пусть только этот бородатый зануда скажет завтра, что все мои теоретические измышления – абсолютная чушь. Хотя, конечно, он всегда найдет, что сказать. Графиков удается построить и распечатать штук пятьдесят, вместе с таблицами данных получается толстенная пачка, и я решаю не тащить ее домой, а оставить здесь. Все равно завтра ехать в ФИАН по Ленинскому проспекту, как раз мимо редакции, тогда и заберу, крюк небольшой. Отбираю только те листочки, которые пойдут в диплом, – их возьму домой, сразу и подошью.

Возвращаюсь в нашу комнату. Без меня принесли пару новых статей, на что Дина и указывает с легким неудовольствием. Зарегистрировать две статьи – дело ровно пяти минут, и я молча его выполняю. Дина и сама понимает, что зря ворчала, поэтому, собираясь уходить, она разрешает мне в виде исключения не сидеть ровно до шести, а тоже уйти пораньше, «если не будет посетителей». Посетители после четырех часов заходят редко, а уж после пяти их и совсем не бывает. Я решаю про себя честно досидеть до половины шестого, все равно домой не очень охота, а Игорю – так зовут моего хахаля – я опять не могу дозвониться.

Вообще, наверное, пора заканчивать с этим романом. Длится он уже почти два года, начавшись сразу после того, как мы с Димкой разошлись. А если честно, то даже немножко раньше, но не суть важно. В последнее время Игорь упорно зовет замуж, но мне не хочется, хотя он, конечно, очень хороший. Даже слишком. В этом-то, наверное, все и дело. Он такой правильный всегда и во всем, честный, добрый, порядочный, никогда не делает ничего плохого, моет по вечерам посуду без напоминаний и дружит с Костькой, но отчего-то в последнее время эта абсолютная положительность меня раздражает. А если совсем честно, то это последнее время тянется уже довольно давно. Даже ругань с бывшим мужем кажется на этом благополучном фоне чем-то захватывающим. Все-таки я бессовестная. Ведь когда-то именно на эту искреннюю заботу я и клюнула, замороченная и уставшая от ежедневных семейных разборок. А теперь мне острых ощущений не хватает…

Стыдно пудрить мозги и морочить зря голову хорошему парню, но после непрерывного общения с ним в течение трех дней я начинаю тихо лезть на стенку от скуки. А сказать: «Уходи совсем», – мне почему-то жалко. Типичный случай собаки на сене. Игорь, бедняга, конечно, все это видит, но он-то меня действительно любит и еще на что-то надеется. Хотя, наверно, надеяться тут уже не на что. Год назад, если бы я не могла ему дозвониться два дня подряд, я бы уже двадцать раз его разыскала, заехав за ним в институт, где он часами пропадает за компьютером, или позвонив в его альпинистскую секцию. А сейчас я ничего такого не делаю, нет дома – и не надо, несмотря на то, что мне тошно одной по вечерам в пустой квартире. Сам он поймать меня практически не может, телефона нет, а заезжать домой без уговора я не разрешаю, чтобы он не нарвался там случайно на Димку. Нелепо, конечно, бояться бывшего мужа, но тут я ничего не могу с собой поделать. А вдруг я решу с ним когда-нибудь помириться – он же мне в жизни не простит. Подожди-ка, ведь он, в смысле Игорь, мог бы мне при желании сюда, на работу, позвонить. А что это он, в самом деле, не звонит? Прямо интересно. Как я раньше про этот телефон не сообразила?