Лонтано - Гранже Жан-Кристоф - Страница 6

Молодые поженились на дорогущем швейцарском курорте Церматт, под снегом, на санях. Дурь отпрысков богачей. Монтефиори снял все окрестные шале, Морван оплатил банкет в одном из палас-отелей курорта.

Отправленный ночевать в сторожку, Эрван тут же решил, что позаботится об этих детях, не знающих жизни. Мало-помалу он приобрел при них законное положение телохранителя – еще один слуга среди прочих. Ему нравилась эта роль: крепыш в дешевом костюме, этакая напрочь лишенная элегантности безъязыкая скотина, с которой принцесса поддерживает добрые отношения, чтобы защитить «малыша».

Ибо теперь они стали союзниками. София следила за мужем и ограничивала его в потреблении кокаина (он больше не прикасался ни к героину, ни к алкоголю). Эрван отыскивал его, когда тот исчезал на целую ночь, а иногда и на неделю.

С годами ему стало казаться, что теперь он раскусил Итальянку. После великосветских приемов, уик-эндов в Портофино, путешествий на борту роскошных яхт он определил для себя ее пределы. Она любила Лоика, но это чувство не выходило за рамки ее социального класса. Брак был не более чем очередным этапом ее легкой жизни. В сущности, она не была ни высокомерной, ни заботливой: она являлась естественным продуктом итальянской буржуазии, держащейся за свои привилегии и условности своего мира. Запрограммированная машина, идеальная и очаровательная, в которую забыли вставить главную деталь: сердце.

Он ошибался. Рождение Лоренцо выявило ее настоящее лицо. Великой любовью Софии были ее дети. Лоик оказался всего лишь преамбулой, неизбежным этапом. Но почему она выбрала в качестве производителя наркомана? За его красоту? Улыбку? Ум? Позже, когда она носила Милу, София окончательно сбросила маску. С Лоиком все не ладилось, но ее это больше не занимало. Он свою роль сыграл. Если бы ему не удалось произвести потомство, его бы выставили вон. Или она бы его уничтожила. Как паучихи, которые убивают самца после спаривания.

– Там мама!

Она сидела на скамейке у игровой площадки. Мила и Лоренцо отпустили дядины руки и пустились бегом. Она встала, чтобы обнять их, и поискала его глазами. Кивнула Эрвану, оплатила вход для детей и повернулась к нему.

И сразу шум вокруг, мелькание прогуливающихся людей, кружение первых опавших листьев – все отошло на задний план. София предстала перед ним как в кино, когда камеру наводят на героиню, а декорации становятся размытыми.

Ее лицо, казалось, состояло из золотых созвучий, образующих симфонию, совершенную в каждой детали. Лоб, брови, нос, скулы – все было единой линией, единой восхитительной гладкостью. Белая кожа напоминала идеальную отполированную поверхность морской гальки. Непонятно, как эта плоть могла дышать. Губы, почти бесцветные, казались простой складкой в камне. София и не собиралась скрывать их бледность, а потому не наносила никакой косметики, непринужденно сияя обнаженными чертами. Венчали эту картину длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, как на старых фотографиях Дэвида Гамильтона. Она скорее походила на фермершу-баптистку, чем на итальянскую фифу.

Однако две детали смягчали строгость ее облика. Веснушки на щеках вносили нотку шаловливой юности. Другой особенностью были тяжелые низкие веки, говорившие об евразийских корнях и вносившие нечто потаенное, вид утомленный и меланхоличный, смущающий вашу душу.

– Все в порядке?

– Да, – выдавил он, всегда затруднявшийся связать два слова в ее присутствии.

– У тебя есть пять минут?

Он кивнул, точно солдат, отдающий рапорт.

– Иди сюда. Я хочу видеть малышей.

Эрван проследовал за ней на игровую площадку, предварительно дав кассиру проштамповать себе руку. В ушах звенело, сердце то замирало, то бешено колотилось. Он не чувствовал почвы под ногами и решил было, что это от волнения. Потом понял, что площадка покрыта толстым слоем мягкого каучука, чтобы дети не поранились, если упадут.

«Расслабься же, черт тебя подери, – тихонько велел он себе. – Расслабься».

София нашла свободную скамейку.

– Лоик не смог прийти?

Вопрос она задала только ради удовольствия лишний раз указать на несостоятельность своего бывшего.

– Он занят по работе.

– Ну да, после кокаина своего отсыпается.

Неплохое начало. Эрван, не отвечая, сел рядом. Она неприязненно поглядывала на суету на игровой площадке:

– Не знаю, кто придумал воскресные походы в парк, но, на мой взгляд, это одна из причин бросить ребенка в роддоме.

София, образцовая мать, любила маленькие провокации. Она переняла эту манеру парижанок: обожала соленые шуточки, говорила прямо обратное тому, что думала, ради единственного удовольствия сострить или непонятного удовлетворения оттого, что выставляет себя стервой.

– По крайней мере, – заключила она, – у развода есть свои положительные стороны: все неприятное делится на двоих.

У нее был тонкий голос, не гармонирующий с ее лицом скорбящей Богоматери.

– А как дела у тебя? – спросила она дружеским тоном.

Он вымучил какие-то банальности о своей поездке в Африку. Она покачивала красивой головой, на самом деле почти не слушая. Ему самому было неинтересно то, что он говорил. В уголке сознания он всегда задавался вопросом: догадывается ли она о его чувствах?

Пока София жила с Лоиком, он держал ее на расстоянии. Теперь, когда пара распалась, он позволил себе роскошь влюбиться в нее. Шансов у него было не больше, чем раньше, – а может, и меньше. Но именно потому ему и нравилась эта безнадежная, ни к чему не обязывающая страсть.

– Ты знаешь, что я жила в Африке? – небрежно спросила она.

Ее черная шевелюра переливалась под зеленой листвой каштанов.

– Вот так новость!

– У моего отца были там дела.

– Какие дела?

– Металлы, как всегда.

– В каких странах?

– В бывших итальянских колониях. Эфиопия, Сомали, Эритрея…

Он попытался представить себе маленькую девочку, резвящуюся на латеритных[20] тропинках у подножия гигантских плюмерий,[21] но быстро опомнился. Она все выдумала: он прекрасно знал, где она выросла и где училась.

Она рассмеялась – снова искренне, по-товарищески.

– Несу всякую чепуху, – призналась она. – В жизни там не бывала. У тебя ведь есть на меня досье?

Вместо ответа он улыбнулся. Едва он приближался к ней, его охватывала неодолимая апатия. Не оставалось ни сил, ни энергии, хотя нервное напряжение так и пульсировало под кожей.

Неожиданно Мила и Лоренцо бросили свои игры и прибежали требовать полдник. Эрван пошарил в кармане в поиске монет, чтобы купить им мороженое, но София уже достала из сумки – винтажная вещица от Баленсиаги – печенье и «Актимель», которые они проглотили в одно мгновение. И исчезли с той же скоростью, что и появились. После мрачного обеда у бабушки с дедушкой они возвращались к жизни.

– Когда я была беременна, – продолжала София, провожая их взглядом, – я была такой же, как многие красивые женщины. Мечтала, чтобы это скорее закончилось и я снова стала такой, как раньше. Я не желала ни набрать хоть один лишний килограмм, ни пропустить хоть одну вечеринку. А главное, я хотела все держать под контролем. Но ребенок в твоем животе уже все за тебя решил. Может, он сам и решает, когда появиться, а?

Она прикурила сигарету. Детская площадка – последнее место, где нечто подобное можно проделать, но он любил ее и за это: за беспечную – и вполне естественную – манеру навязывать другим свою волю.

Почти мгновенно перед ними воздвиглась мать семейства с перекошенной физиономией и сжатыми кулаками:

– Вы что, с ума сошли?

Эрван, даже не вставая со скамейки, продемонстрировал свой бейдж с триколором:

– Полиция. Отойдите, пожалуйста.

Та застыла на несколько секунд, не зная, что сказать.

– Отойдите, или я устрою повальную проверку во всем парке!