Современная американская повесть (сборник) - Капоте Трумен - Страница 54

— Эй! — всполошился Маст. — Эй! Что ты делаешь!

Южанин поднял голову, улыбнулся нехорошей, злой улыбкой и вдруг перестал быть тем тихим приветливым человеком, с которым Маст уже десять дней спал бок о бок.

— Как выгляжу, Маст? — сказал он.

Маст так и остановился на повороте тропинки, которую они уже протоптали от перевала, в обход скалы; ему казалось, что глаза обманывают его.

— Но нельзя же! — закричал он, и разрозненные слова, клочки и обрывки мыслей беспорядочно понеслись у него в голове — мыслей не только о пистолете, но и о том, что означал для них этот перевал, о том, что сказал О’Брайен. — Нельзя же! Не здесь же! Не на перевале!

Грейс уже застегнул один ремешок кобуры и, прервав свое занятие, поднял голову и снова поглядел на Маста с жестокой, злой усмешкой, которая сделала его неузнаваемым.

— А кто мне запретит?

— Мы! — сказал Маст. — Мы все!

— Не-е, — сказал Грейс, не выпуская из рук пояса с наполовину прикрепленной кобурой. Маст двинулся к нему, но он не пошевелился. — Этим двоим — какое дело до тебя и до твоего пистолета? Думаешь, помогут? Не-е. А сам ты ничего со мной не сделаешь — маловат и кишка тонка.

Маст шел к нему по тропинке.

— Слушай, Маст, — сказал Грейс. — Ты говоришь, купил пистолет. А откуда я знаю, что ты купил? Может, ты украл. А если и купил — значит, другой украл, так? Ну вот, теперь я его украл. А попросту говоря — взял.

Маст все подходил, но в нескольких шагах остановился.

— Нельзя так. Неужели не понимаешь? Ну хоть не здесь, не на перевале. Ты человек или нет? Что же у тебя — ни чести, ни совести? Есть у тебя порядочность?

— А где твоя была, когда ты покупал ворованный пистолет? Я считаю, порядочности у меня не меньше, чем у других, — сказал Грейс с той же нехорошей, злой ухмылкой. — Слушай, Маст. Мы здесь последний день. Ротный сказал, через десять дней нас сменят, так? Так. Я дождался до последнего дня. Мне тоже тут понравилось. Я не хотел ничего портить. Потому и ждал. Потому что портить не хотел. Но дурак бы я был, если бы стал ждать дальше. Смена может приехать в любую минуту. А приедет — тогда все накрылось. Когда мы отсюда спустимся, все опять пойдет как раньше. Мы обратно в армии, и кто его знает, куда нас кинут через педелю. Ты, как спустишься с горы, обратно будешь спать с пистолетом под рубашкой. Доберусь я тогда до него?

— Но это обман! — сказал Маст. — Ты же знаешь, я всем верил.

— Ишь ты, обман, — равнодушно ответил Грейс. — Это еще как посмотреть. Я так смотрю, что это не обман. Я так смотрю, это ты меня обманывал. Потому что мне пистолет нужнее, чем тебе. Слушай, Маст, — рассудительно и настойчиво продолжал он, держа в руках пояс с наполовину пристегнутым пистолетом. — Ты ведь знаешь, какое мое место по штатному расписанию? Я связной. Нас, связных, трое в роте. Пеший посыльный. Кому достается хуже, чем ротному связному? Мне все время бегать одному, и, кто его знает, может, за линией фронта. А что, если я налечу там на патруль в одиночку? А с патрулем ихний уродский офицер с самурайской саблей? Что, если я потеряю винтовку и попаду в плен? С этим я хоть парочку офицеров уложу и для себя пуля останется. Сам знаешь, как они пытают пленных и кромсают саблями.

Голос у Грейса стал очень напряженным.

— А взять тебя, Маст. Тебе на роду написано быть писарем. С твоим образованием. Пока суд да дело, пристроишься в тыловом эшелоне ротным писарем — точно же?! На кой тебе там пистолет?

— Не собираюсь я быть писарем, — сказал Маст, и собственный голос показался ему старческим, просто от того, что столько раз приходилось это повторять.

— Собирайся не собирайся, а будешь, — убежденно возразил Грейс. — Я не понимаю, почему он должен быть у тебя в тылу, когда он мне на фронте нужен.

— Говори что хочешь, — сказал Маст. — Ты вор. Прохвост и обманщик.

— А я думаю, что нет, — ответил Грейс. — И уверен, что нет.

Так они стояли, уставясь друг на друга и не придя к единому мнению, как вдруг Маст услышал за спиной шаги на тропинке, повернулся и увидел, что Фондриер и О’Брайен возвращаются из очередной экспедиции.

— Тебе этого не спустят! — крикнул он через плечо Грейсу, а потом, раскинув руки, пожаловался им на вероломство Грейса и рассказал, что сейчас произошло.

Грейс стоял у него за спиной и невозмутимо слушал, держа пояс с наполовину пристегнутой кобурой.

Маст указал, что Грейс, его сосед по палатке, не только обманул его доверие. Грейс не только повел себя как вор и наплевал на свою честь и совесть. Он поступил гораздо хуже: он погубил весь поход, перевал, долину и все, что с ними связано, — мирную жизнь, покой, тишину и все, что они тут вспоминали. За несколько секунд Маст сумел произнести довольно увлекательную речь.

— Неужели мы спустим ему это? — заключил он, снова раскинув руки.

Капрал Фондриер смущенно кашлянул и потупился, а сконфуженный О’Брайен отвернулся с напускным безразличном.

— Меня как командира твой пистолет не касается, — сказал Фондриер, — и моего задания тоже. Не понимаю, при чем тут мы с О’Брайеном. У тебя твой пистолет или у Грейса — мне от этого ни жарко ни холодно.

— Правильно, — сказал О’Брайен. — По-моему, это ваше с Грейсом дело. Мне от твоего пистолета пользы никакой. По-моему, ты даже просить нас не имеешь права.

Маст глядел на них, по-прежнему раскинув руки, и не мог поверить, что они не захотят помочь ему, хотя бы только из моральных соображений. Даже не принимая в расчет того, что он значит для них как человек. Вспышки и осколки самых разных мыслей и чувств пронизывали его: загубленный мир на перевале, поруганная его вера в людей, десять дней желанного покоя, тоже теперь пропавшего, низкое поведение этих двоих в таком глубоко нравственном деле, невообразимая бесчестность человека, который стоял у него за спиной. Маст даже не мог разобраться в этих чувствах — так они были перепутаны и так быстро проносились в его душе, но суммой, итогом их было праведное возмущение.

Вооруженный им, Маст резко обернулся и изо всей силы налетел на Грейса — протаранил головой в грудь и одновременно схватил рукой наполовину пристегнутую кобуру с пистолетом. Грейс стоял на тропинке перед палатками, где пологий склон переламывался и переходил в крутой, сбегавший к расселине в скале. От удара головой Грейс потерял равновесие. Он инстинктивно шагнул назад — нога нашла лишь воздух. Уступ под ним был невысокий, полметра, а то и меньше, но этого хватило, чтобы упасть, и, падая, он выпустил пояс с пистолетом. Пистолет снова перешел к Масту; он стоял на тропинке и, тяжело дыша, наблюдал, как Грейс катится по крутому склону к зеву расселины, готовому принять все, что падало или скатывалось с трех сторон.

Грейс прокатился метров тридцать или сорок по двухсотметровому склону, но все же сумел уткнуть в него каблуки и остановиться. Он встал и, припадая на руки, глядя вверх все с той же нехорошей, коварной, злой усмешкой, скорее оскалом уже, а не усмешкой, побежал по склону к Масту.

Маст, наблюдая за ним, с лихорадочной торопливостью отстегивал кобуру от пояса. На его счастье, она была пристегнута только одним ремешком, иначе он не успел бы. Он бросил пояс за спину, к палаткам, но тяжелую кобуру с пистолетом выпустить из рук уже не решался, потому что не доверял никому.

За несколько шагов от тропинки Грейс предусмотрительно взял в сторону, хотя у Маста и в мыслях не было ударить его ногой. Таким образом, он вышел на тропинку на одном уровне с Мастом, но шагах в десяти от него. Он задержался на секунду, чтобы перевести дух, и с той же застывшей улыбкой кинулся с кулаками на Маста. Он был на голову выше Маста, хотя сложен чуть пожиже, и руки у него были по крайней мере на пятнадцать сантиметров длиннее. Маст пытался защищаться, не выпуская из рук кобуры с пистолетом, но первый же удар угодил ему в ухо, и в голове загудело. Удар сбил его с тропинки, но пистолета он не выпустил, а поэтому тяжело упал на бок и сразу же кубарем покатился по склону к расселине, как перед этим Грейс.