Дом, в котором падает снег (СИ) - Салос Максим - Страница 12

Она рассказывала, что часто видит один и тот же сон – как плывёт в озере, а вокруг, в каждой складке воды, мёртвая рыба. Вдалеке, на берегу, стоит мама. Женя плывёт к ней, но никак не может доплыть. Чем ближе берег, тем дальше становится силуэт. Женя выбирается на сушу, а мама всё дальше и дальше… Девочка кричит, но никто её не слышит. Этот сон повторялся день за днём – вода, берег; и мама, которая всё дальше и дальше.

Но, несмотря ни на что, мы сохранили свет, пусть еле заметный; пусть порой было страшно, что он вот-вот погаснет. Почти все, кто приходил, мелькал в нашей жизни, исчезли. И сегодня Женя мало что помнит о своём детстве. Потому что память может прятать плохие воспоминания очень глубоко. Она бережет нас. Но, сохранив себя, мы открываем новые двери – к свету, к счастью. К тому, что будет совсем не похоже на прежнюю жизнь. И если кто-то спросит меня, кто же самый сильный человек в мире, я отвечу – это маленькая девочка Женя, сумевшая вопреки всему сохранить в сердце свет.

Поэтому сегодня я особенно рад. Моя Женя уже, конечно, совсем не маленькая, а взрослая, красивая девушка, выходит замуж. Она ещё спит, но скоро проснётся и пойдёт навстречу новой жизни. И я точно знаю, что это будет дорога к свету. А пока рассвет не наступил, я ещё немного полежу калачиком у неё в ногах, напевая кошачью песню.

Тридцать два зуба

За кулисами темно. Я стою у выхода на сцену так, что из зала меня невозможно заметить. Там сегодня собралось тысяч десять, не меньше. Я вижу толпу – на лица, фигуры падает только свет горящего на сцене экрана. На нём написано моё имя. Люди там, в темноте, ждут меня. Ждут, когда я выйду из тени, чтобы заставить стены задрожать от восторженного рёва. И вот играет бит, я слышу музыку, ещё такт и сделаю шаг вперёд. Зажигаются прожекторы, в моей руке микрофон: «Йо, йо, йоу!!! Привет, братья и сёстры!!!». А дальше зал издаёт такой рёв, что мне приходится сделать шаг назад, чтобы не упасть. В конце первой песни, подойдя к краю сцены, я вижу девочек в первом ряду, по их щекам текут слёзы. Вокруг столько энергии, что, кажется, прямо тут, в зале, вот-вот начнётся гроза. А потом я вижу Его. Он стоит среди зрителей. Улыбается. Я тоже улыбаюсь, я ждал, что он придёт; достаю пистолет из-за пояса, зал вне себя от восторга! Потом целюсь и нажимаю курок…

I

Семнадцать лет назад я пришёл в столовую. В этой школе кормят лучше, чем в пяти прошлых. К тринадцати годам это уже шестая моя школа. Наш город маленький и, если не получится здесь, то больше идти некуда. Больше школ здесь нет. Вернее есть ещё одна, но для богатых детей, а у меня нет денег даже на обед. Я прихожу в столовую на четвёртой перемене, когда все уже поели. Здесь всегда остаётся лишнее, и поварихи кормят меня просто так. Им жалко меня – я маленький, худой, в свои тринадцать выгляжу лет на десять; всегда в одной и той же одежде.

В тот день поварихи налили мне тарелку супа, я нёс её к столу, когда получил сзади пинок; разлил суп на себя и ударился рёбрами об угол стола. Я оглянулся, хотя можно было этого и не делать. И так понятно – это были десятиклассники. Стадо ублюдков. Как ты думаешь, почему к тринадцати годам я учусь в шестой школе? Потому что спустя три минуты лежал на полу в крови, а двое десятиклассников держались за сломанные носы? Нет, не по этому. У меня особенная память. Взрослые говорят – я неусидчив, называют идиотом, умственно отсталым. Мне не удаётся удержать в голове все ваши цифры, формулы, таблицы, диаграммы и прочую хрень. Обычно двоечники получают «пять» хотя бы по физкультуре, но у меня слабое здоровье. Поэтому я никогда не получал оценки выше «тройки». Зато в моей памяти сотни мелодий, сотни стихов. Я не умею играть на инструментах, вернее, никогда не играл, но музыка растекается внутри меня, словно дельфины скользят по венам – величественно и красиво. Все мои мечты, все строки, вся радость и боль – всё там – в моей голове.

А что снаружи? Грязь неубранных улиц, гниль тающего снега, загаженные школьные туалеты, где курят, пьют и нюхают клей. Ежедневные драки на переменах, холод, сырость, мрак. Добро пожаловать в мой мир! Дома… Дома нет даже дверного замка, потому что там постоянно ходят какие-то люди. Как в школьном туалете – курят, пьют, нюхают. Среди всего этого я впервые пытался мечтать.

Скоро мне будет тридцать лет. Ты знаешь меня. Да, все знают меня. Меня зовут Райдо. Мой последний альбом скачали три миллиона раз. Все знают моё имя, но никто из вас не видел моего лица.

Я мог бы подъехать к твоему дому на мерседесе или ауди, подмигнуть твоей девчонке, и она прыгнула бы в мой автомобиль, даже не попрощавшись с тобой. Я мог бы отвезти её в свой пентхаус и делать с ней всё, что захочу. И сколько захочу. Но этого не будет. Потому что у меня нет мерседеса, ауди и пентхауса. У меня есть только четыре стены, кровать, стол, компьютер, микрофон, стул и закрашенное изнутри окно. Последний раз я выходил из дома пять лет назад.

Жизнь выплюнула меня на улицу в пятнадцать лет. Директор последней школы сказал, что никогда не видел таких дибилов, как я. Больше учиться мне было негде. Дома… дом появился у меня лишь теперь, а раньше была комната, куда я мог придти поспать. Но называть ту дыру домом? О, нет, это была бы слишком гнусная ложь.

После школы я работал почтальоном, клеил объявления, раздавал листовки, был официантом и…. Был везде, куда могут взять такого, как я. Везде таскался с блокнотом – мне нужно было записать, во сколько придти на работу, на каком автобусе ехать, номер столика, который обслуживаю сегодня. Потому что всё это не держалось в моей голове. Там была музыка.

Я стоял на перекрёстке с кучей листовок, смотрел на проходящих людей, на их вечно недовольные собачьи рожи. Видел учителей, они, заметив меня, предпочитали переходить на другую сторону улицы. В ресторане приносил кофе ублюдку, плевавшему в мой чай в школьной столовой. Ублюдок ухмылялся, его подружка с презрением отворачивалась от меня. А я знал только одно – все они – всего лишь грязь на моих ботинках. Потому что в своей голове каждую минуту слышал самую прекрасную музыку на свете.

Так продолжалось долго. Мучительно долго. Я работал с девяти до девяти, а потом бежал в свою съёмную комнату, чтобы не видеть эти ненавистные рожи; засыпал и видел сны. Мне не хотелось просыпаться утром – то, что я видел там, было ярким и красивым, а мир вокруг – серым и уродливым. Я купил второй блокнот, в нём записывал стихи, образы из моих снов; позже купил третий, четвёртый. Они лежали у моей подушки, я засыпал и просыпался с одним и тем же в глазах – я должен, должен записать ту музыку, что играет в моей голове. Хочу прикоснуться к ней, ощутить её в своих наушниках. Я должен! Это всё, что мне нужно. Я не знал нот. И сейчас не знаю. Спросишь, как же тогда мне удаётся писать музыку? Я расскажу. Расскажу тебе о Райдо, которого создал и который стал мной.

Иногда я не ел по два, по три дня подряд. Не потому, что у меня не было денег, а потому что мне нужно было накопить их. Чтобы купить синтезатор, микрофон, наушники. Я отдал всё, что у меня было, чтобы записать эти песни. Друзья? Знаешь, что такое «белая ворона»? «Белая ворона» – это я. У меня нет друзей, в школе меня презирали, плевали в лицо, на работе надо мной смеялись. Я ведь до сих пор выгляжу как двадцатилетний, хотя мне скоро тридцать. Мой голос – как у подростка. Сейчас этот голос хотят слышать тысячи, сейчас мой дом был бы набит людьми, открой я дверь. А тогда… Я был один. И сейчас один. Всегда один.

В тот счастливый день я купил оборудование и нёс его домой. Мои худые руки быстро устали, денег на автобус не осталось. Только к ночи, пройдя полгорода пешком, я вернулся домой. Счастливый. Впервые счастливый. Скоро я смогу услышать музыку в своих наушниках. Но всё оказалось не так просто.

Я смотрел на клавиши, нажимал на них, включал бит. Но это было не то. Не та музыка, что играла в моей голове. Я пробовал снова. А потом ещё. И ещё. И ещё… Скоро совсем перестал ходить на работу, у меня был небольшой заработок, его хватало, чтобы иногда поесть. Я закрылся в своей комнате, замазал краской окно. И следующие пять лет не выходил из дома.