Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович - Страница 7

1913 г.

   Дорогой Сергунчик!

   Успокойся, все устроил с помещением псаломщика и диакона. 1–й этаж отдан для причта. Очень для меня прискорбно, что тебя Николай [386] безпокоил письмом совершенно напрасно. Дело в том, что по приезде в Москву я нашел квартиру диакона очень приличной, в ней, вследствие уничтожения коридорной системы, появилась возможность в ущерб псаломщика диакону увеличить свое помещение и устроить помещение даже особенное и для Николая по входе с парадного крыльца, а по входе с заднего устроить кабинет для диакона и, если я согласился отдать помещение учителя причту, то исключительно желая быть справедливым по отношению к Никитичу [387]. Как сам диакон, так и вся его семья оказались очень дурными людьми, всем жалуются, что их обидели, а сами обижают псаломщика.

   Путеводитель по Риму я купил у Вольфа [388] и послал тебе, не знаю, угодил ли? Я только что приехал из Крыма. Поправился несколько. Но в Москве меня терзают, не вижу минуты свободной и никак не могу еще привыкнуть. Там только видел море и горы и не знал ничего, а здесь крик, шум, вертится постоянно народ и не дает отдохнуть.

   Ивана Матвеевича я просил выслать тебе просимые 50 руб. Меня очень удивляет твое обязательство. Какие могут быть расчеты у отца с детьми. Мне ничего не нужно, все ваше. Я живу для вас, и мне бывает очень приятно, когда я могу что–нибудь сделать для другого, а тем более для своих детей.

   Будь уверен, если тебе нужно еще, я вышлю тебе. Пользуйся случаем. Прощай, дорогой сыночек. Будь здоров и спокоен. Льщу себя надеждой, что в новом доме наступит у нас и новая жизнь. Нюшка [389] выдержала экзамены и уехала в Алексино. Очень довольна твоими письмами.

   Целую тебя крепко.

   Любящий тебя папа

26 июня, 1915. 6 час. утра. Кастрополь.

   Дорогой Сергунчик!

   Я 18–го приехал в Кастрополь. С дороги я послал тебе два письма, в которых благодарил тебя за открытки. Я получил их при выезде моем на вокзал. Мы все были очень довольны ими, и я дал по открытке провожавшим меня тете Оле [391], Нюше [392] и Оле [393]. В настоящее время чувствую себя хорошо. В Кастрополе живут из твоих знакомых: Челушкин — худой и больной и Петровы. Сеня по–прежнему гуляет и болтает много, а сама все плачет о муже и о дочери, умершей в апреле месяце от тифа, полученного ею в лазарете при уходе за ранеными; проживает у нас католический Петербургский митрополит Ключинский [394] со ксендзом; жизнь в Кастрополе протекает по–прежнему. Пиши мне почаще, как ты мне обещал. Из Москвы я, кроме твоего письма от 17 июня, не получал ни одного.

   Мои милые дочки наверно забыли о моем существовании, и как–то было грустно: всем письма, а мне ничего.

   Будь, дорогой сынок, жив и здоров. Я хоть и не совершаю теперь Богослужения, но так за домашнею молитвою поминаю тебя.

Благословение Господне да будет над тобою.

Целую тебя крепко.

   Твой горячо любящий папа

Кастрополь, 28 июня 1915 г., 6 час. утра.

   Дорогой Сергунчик!

   Вспомнил дорогую нашу с тобой маму, посылавшую постоянно из Кастрополя на память нам в Москву в письмах цветы, решил и я послать тебе, любимый мой сыночек, мимозу.

   Поздравляю тебя с Праздником Вознесения Христова и наступающим Петровым днем и желаю тебе здоровья и душевного спокойствия. Со мной по временам бывает хорошо, а то сжимается сердце, всех мне Вас жалко, хочется видеть, обнять и поцеловать крепко, и нисколько не утешает крымская жизнь. Какая–то чувствуется пустота, все болтают пустяки, говорят только о столе, интересуются сплетнями и т.д., и мне становится очень душно. Я очень доволен за тебя, что ты живешь совершенно в других условиях, пред тобой постоянно рисуются картины серьезной, настоящей, духовной жизни. Полетел бы я на крыльях к тебе и наверно скажу, меня сильно бы захватила ваша жизнь, но, к сожалению моему, здоровье не позволяет мне совершенно. Сейчас прочел в донесении Верховного Главнокомандующего [396] о взятии 11 тысяч в плен немцев [397], порадовался, с чем и тебя поздравляю. У нас все собравшиеся на море с большим одушевлением пели «Боже, Царя храни» и очень были радостно настроены. Будем надеяться, что Милосердный Господь поможет нам одолеть озверевшего врага и обновить нас во всех отношениях всех… Благословение Господне да будет над всеми Вами.

   Целую тебя крепко, дорогой мой милый сыночек.

1915 г., июня 30. Кастрополь.

   Дорогой Сергунчик!

   Получил ли ты мои письма? Живу скоро две недели в Кастрополе и послал тебе не менее шести писем, а от тебя в ответ не получил ни одного. Жив ли, здоров ли? О себе скажу, что стал несколько поправляться. Чувствую себя лучше, но страшная скука. Из Москвы, кроме двух твоих писем от 17 и 18, пересланных тетей Олей [399], и письма от Оли, тоже не получил ни одного.

   Хорошо, что я взял с собой Златоуста, которого уже дочитываю теперь, а что будет дальше, не знаю. Если тебе что нужно, то непременно напиши тете Оле, и она вышлет тебе немедленно, мы с ней об этом уже условились. Будь здоров. Благословение Господне да будет над Вами.

   Крепко, крепко целую тебя, дорогой мой, горячо любимый мною сыночек Сергунчик.

Кастрополь, 2 июля 1915 г., 6 час. утра.

   Дорогой мой Сергунчик!

   Каждое утро, по обычаю, тянет тебе написать. Берусь и сегодня и, хотя не имеется под руками материала, однако, исполняя установившийся порядок, скажу, во–первых, о себе, что все находят в моем здоровье улучшение, то же чувствую и сам, о ребятах мало имею сведений, хотя прислали мне по письму, но очень краткому.

   Как твое здоровье? Как себя чувствуешь? По последнему письму вижу, что ты переживаешь много: Бог милостив, устроится все. Милосердный Господь послал нам испытание, во 1–х, за наше удаление от Него, а, во 2–х, чтобы нас объединить всех, чтобы мы ближе узнали друг друга, ведь на самом деле не только каждое сословие, но даже каждая семья жила особняком, не искали общего блага, но только личного; интеллигенция, смотря на простой народ с высоты птичьего полета, на войне же убедилась в дорогих чертах русского простого солдатика, она увидела, как терпелив, как скромен, как нетребователен и вынослив и как сердечно, искренно любит свою Веру, Царя и Отечество, умирает с покойным духом, радостно, как исполнивший свой гражданский долг, забывая о себе и своей семье. Имея перед глазами такие высокие примеры, невольно и окружающие этих великих борцов естественно пожелают подражать им; этим только и можно объяснить ничтожный успех немцев при безчисленном количестве пушек, чемоданов и пулеметов.