Злая корча. Книга 2 - Абсентис Денис - Страница 6

Голландский фитопатолог Ян Задокс, известный специалист по зерновым культурам, описывает случившееся со своей точки зрения:

И хотя это описание надо воспринимать как реконструкцию (симптомы болезни взяты, надо полагать, у того же Кампредона и перенесены на время похода), но примерно так все и могло выглядеть, исходя из зараженности урожая (разве что при хроническом заражении руки и ноги могли начать массово отваливаться у солдат уже по возвращении, а не во время похода). Что касается лошадей, то покупалось и местное сено, но вряд ли оно было сильно лучше (например, в сентябре в районе Старого Буйнака, «отколь привезли, купя, сѣно на полковыхъ лошадей»[47], как раз и случился массовый мор лошадей за ночь, упомянутый Петром; виной тут свой фураж или купленное сено — можно только гадать). А заражен урожай действительно был сильно. Спорынья не оставила в покое Петра после возвращения из похода — его ждала такая же эпидемия, свирепствовавшая в Москве и Нижегородской губернии. Солдаты, которым повезло вернуться из похода живыми, продолжали умирать дома — вместе с крестьянами, которые на войну не ходили — рожь была одна на всех. Император, имевший к этой эпидемии личные счеты, уполномочил другого врача, Готлиба Шобера (Gottlieb Schober), бывшего лейб-медика его любимой сестры княжны Натальи, изучить эту странную болезнь. Немецкий врач свою задачу выполнил — после исследования обвинил в эпидемии «загрязненную черными плевелами рожь» (пресловутые «зерна чернушки»; Вернадский по описанию Шобера принял их за головню[48], лучше разбирающийся в эпидемиях Хекер видит спорынью, mutterkorn[49]). Собственно, немецкое слово Mutter-Korn («мать ржи», спорынья) употребил сам Шобер (хотя пишет на латыни), описывая большие «черные семена, изогнутые и белые внутри»[50] (nigra, incurvata, in meditullio quidem alba — однозначно рожки спорыньи). Во всяком случае то, что суть проблемы в заражении ржи, врач определил четко, но в России работа Шобера напечатана не была никогда (и нигде не была напечатана — только извлечение на латыни в немецком журнале). Впрочем, ответ врачу могли бы подсказать и в Европе — конвульсивный эрготизм в 1722 году также поразил Швейцарию и Силезию, а на следующий год — Берлин[51]. И причину многие уже знали: еще годом раньше свиньи и те же лошади дохли в Силезии настолько массово, что обеспокоенный король Пруссии издал эдикт, запрещающий использование ржи, загрязненной спорыньей[52].

Эпидемия 1722 года оказалась смешанной, злые корчи и огонь св. Антония (гангрена) одновременно. По поводу охватившей Россию болезни Кампредон 29 января 1723 года писал кардиналу Дюбуа следующее (возьмем перевод XIX века Русского исторического общества, так будет нагляднее):

Заметим, что в России с французского привычно перевели Il est rougeatre et ressemble assez a l’yvraye (так в оригинале письма, l’ivraie в современном написании — плевел) как «красноватая и похожа на зерно куколя» — то литературное «окукливание» спорыньи, о котором я упоминал выше. Похоже, что в процессе пересказов и переводов исказилась также и информация относительно цвета. По-русски все хлеб — и тот, что на поле колосится, и тот, что в печи. Не рожь должна быть красноватой (и не зерно ржи, как во французском оригинале), а выпеченный из нее хлеб. Тот самый кроваво-красный хлеб, который прошел визитной карточкой спорыньи и «антонова огня» через всю историю эпидемий — от христианской евхаристии в представлении Пасхазия, крестовых походов и до процессов сейлемских ведьм. И даже до крестьянских видений хлеба и крови в 1937 году в СССР, как мы увидим далее.

Сам Петр два года спустя тоже умер от антонова огня. Здесь спорынья уже ни при чем — в России, в отличие от Европы, «антоновым огнем» называли любую гангрену.

Однако 1722 год — не единственный, когда Петру I пришлось столкнуться со спорыньей. Эпидемия была зафиксирована в 1710 году в Прибалтике, но тогда она (совместно с чумой) царю скорее помогла, противник был сильно ослаблен «моровой язвой». Это была первая эпидемия эрготизма в России, попавшая (как и эпидемия 1722 г.) в словарь Брокгауза (на рубеже XX века более ранние эпидемии отравления спорыньей, вроде описанной в Троицкой летописи, еще не вошли в научный оборот и не были известны составителям словаря). В ходе военной кампании 1710 года русской армии удалось относительно малой кровью взять семь прибалтийских крепостей (Выборг, Эльбинг, Ригу, Дюнамюнде, Пернов, Кексгольм, Ревель). Россия полностью заняла Эстляндию и Лифляндию. Но также в это время описывается и другая моровая язва, которую считают чумой. Впрочем, то, что традиционно считается чумой, всегда ли было ей на самом деле? «Съ 14 мая въ осадномъ корпусѣ началось сильное моровое повѣтріе, занесенное изъ Пруссіи. У заболѣвшихъ распухали ноги, появлялись язвы на тѣлѣ и почти всѣ заболѣванія кончались смертью»[54]. Не совсем характерное описание чумы при осаде Риги? Зато мы знаем, что спорыньи в Европе было в то время в достатке, во Франции в Солони в 1710 году «четверть ржи была рогатой»[55]. Эрготизм в 1710 году, кроме Франции и Прибалтики, также бушевал в Италии и Швейцарии. Похоже, что чума и спорынья в очередной раз действовали синергично.

По поводу этих военных кампаний Петра возникает несколько вопросов, которые «приличным» историкам не пристало обсуждать даже в кулуарах. Например, как так вышло, что Петр в своих походах два раза попал на эпидемии эрготизма? Болезнь ведь далеко не каждый год появлялась, следующая эпидемия официально будет описана в России только в 1785 году (понятно, что в реальности эпидемии происходили значительно чаще, просто не фиксировались, но тем не менее). Не может ли так оказаться, что связь здесь обратная — сами эти эпидемии и спровоцировали конкретные военные кампании? Поскольку Петр воевал постоянно, это покажется явной натяжкой, но речь не о том, что Петр съел каравай хлеба и вдруг захотел пойти в новый поход, а о создании предпосылок. Почему в Персии создалась провоцирующая вторжение ситуация? Почему в России параллельно с персидским походом шел тарский бунт с самосожжениями, подавляемый карателями посмертным четвертованием, сажанием на кол заживо и подвешиванием за ребра? Также здесь можно вспомнить и Наполеона, чей поход на Россию происходил на фоне четырехлетней волны эпидемий эрготизма.