Любовники смерти - Коннолли Джон - Страница 59

– Но вы не верите логическим объяснениям.

– Не верю.

Эпштейн обернулся и полез в карман висевшего у него за спиной пальто, откуда достал какую-то фотокопию и развернул на столе. Это была научная статья, и там было изображение летающего насекомого – осы.

– Что вы думаете об осах, мистер Паркер?

– Они жалят.

– Верно. А некоторые, самая большая группа перепончатокрылых, также паразитируют. Они выбирают хозяина, питающий организм – гусеницу или паука, – или снаружи откладывают яйца, которые потом нападают на этот организм извне, или вживляют яйца внутрь питающего организма. В конечном итоге появляется личинка и пожирает хозяина изнутри. Такое поведение довольно обычно в природе, и не только среди ос. Например, наездник из подотряда стебельчатобрюхих для вскармливания своего потомства использует пауков и тлю. Вживляя яйца, он также впрыскивает яд, который парализует жертву. Потом потомство пожирает хозяина изнутри, начиная с органов, наименее нужных для жизни, таких как жир и кишки, чтобы питающий организм оставался живым как можно дольше, и лишь в последнюю очередь добирается до жизненно важных органов. В конце концов от хозяина остается только пустая оболочка. Порядок пожирания говорит об определенном инстинктивном понимании того, что живой хозяин лучше мертвого, но в остальном все это довольно примитивно и, несомненно, отвратительно.

Он наклонился вперед и постучал пальцем по изображению осы.

– А есть множество пауков-кругопрядов, известных под латинским названием Plesiometa argyra, обитающих в Коста-Рике. На них тоже охотятся осы, но интересным образом. Оса нападает на паука, временно парализует его и откладывает яйца ему в верхнюю часть брюшка. Потом оса улетает, и способность паука двигаться восстанавливается. Он продолжает функционировать, как раньше, плетет свою паутину, ловит насекомых, в то время как личинки осы, прицепившиеся к его брюшку, высасывают его соки через маленькие прокусы. Это может продолжаться недели две, а потом происходит нечто очень странное: поведение паука изменяется. Каким-то непонятным образом личинки, используя химические выделения, заставляют паука изменить форму его паутины. Вместо круглой паутины он сооружает маленькую укрепленную платформу. Когда платформа готова, личинки убивают свой питающий организм и делают кокон в новой паутине, защищающей их от ветра, дождя и хищных муравьев, и начинается новый этап их развития.

Раввин слегка расслабился.

– Наверное, нам следует поставить на место ос блуждающих духов, а на место пауков человеческие существа; тогда, возможно, мы начнем понимать, как с виду ничем не примечательный человек может в какой-то момент совершенно измениться, медленно умирая изнутри и оставаясь невредимым снаружи. Интересная теория, как по-вашему?

– Достаточно интересная, чтобы изгнать человека из местного культурного центра.

– Или поместить в психиатрическую лечебницу, если он настолько неразумен, чтобы говорить такие вещи слишком громко. Но вы не впервые услышали про такое – как духи перелетают из тела в тело, и люди, живущие, по всей видимости, за пределами отмеренного им времени, постепенно гниют, хотя и не умирают. Разве не так?

И я подумал про Киттима, попавшегося в камеру к раввину и замкнувшегося в себе, как впавшее в спячку насекомое, в то время как его тело сжалось, и про существо по имени Брайтвелл, мельком появлявшееся на картинах столетней давности, на фотографиях Второй мировой войны и, в конце концов, в наше время, когда оно охотилось на подобное себе существо, человека по форме, но не по природе. Да, я понимал, о чем говорит Эпштейн.

– Впрочем, различие между пауком и человеком заключается в сознании, в осведомленности, – продолжал раввин. – Поскольку мы должны предположить, что паук не осознает своей личности как паук, то, если не считать боли от его собственного пожирания, он не понимает, что с ним происходит, когда его поведение изменяется и, в конце концов, он начинает умирать. Но человеческое существо заметит изменения в своей физиологии или, точнее, в своей психике, своем поведении. Это, по меньшей мере, встревожит его. Питающий организм может даже проконсультироваться с доктором или психоаналитиком. Будут взяты анализы. Может быть предпринята попытка найти источник нарушения.

– Но мы говорим не о летающих паразитах или осах.

– Нет, мы говорим о чем-то невидимом, но что пожирает питающий организм так же несомненно, как личинка пожирает паука, разве что в данном случае поглощается не тело, а личность, собственное «я». И что-то внутри нас замечает это другое, что вселилось в нас, и мы сопротивляемся в темноте, когда оно начинает нас пожирать.

Я на мгновение задумался.

– Вы тут употребили выражение «очевидно», – сказал я. – Что они «очевидно» охотились за моей биологической матерью. Почему «очевидно»?

– Ну, если Каролина Карр была их главной целью, зачем бы им было возвращаться через шестнадцать лет и гибнуть в Перл-Ривер? Похоже, они стремились убить не Каролину Карр, а ребенка, которого она вынашивала.

– И снова: зачем?

– Не знаю. Разве что вы представляете для них угрозу, и всегда угрожали им. Возможно, они и сами не знают природу этой угрозы, но чувствуют ее и реагируют на нее, и их цель – ликвидировать ее. Они пытались убить вас, мистер Паркер, и, вероятно, какое-то время полагали, что им это удалось, пока не обнаружили, что это не так, что вы скрылись от них, и потому им пришлось вернуться, чтобы исправить свою ошибку.

– И опять им это не удалось.

– Не удалось, – эхом повторил Эпштейн. – Но в последующие годы вы начали привлекать их внимание. Вы встречались с людьми, таящими нечто общее в своем естестве, если не в своих целях, и, возможно, вас заметил кто-то, управляющий этими существами, или что-то, направляющее их. Нетрудно прийти к неизбежному заключению, что…

– Что они вернутся сделать новую попытку, – договорил за него я.

– Только не «вернутся», а «вернулись», – поправил Эпштейн и из-под статьи про ос и их поведение вытащил какую-то фотографию. На ней была кухня в доме на Хобарт-стрит с начерченным кровью символом на стене:

– Такой же знак был обнаружен на теле Питера Аккермана и парнишки Драйдена, которого убил ваш отец в Перл-Ривер, – сказал он и достал другие фотографии. – А вот такой знак был найден на теле Мисси Гейнс и убийцы вашей биологической матери. Такой же знак был найден на месте еще трех преступлений, одного давнего и двух недавних.

– Насколько недавних?

– Несколько недель назад.

– Но они не связаны со мной.

– Да, вроде бы не связаны.

– И зачем они?

– Это сигналы. Друг другу, а в случае убийства на Хобарт-стрит, возможно, вам.

Он улыбнулся, и в его улыбке было заметно сочувствие.

– Видите, нечто вернулось и хочет, чтобы вы знали об этом.

От выпивки было никуда не деться. В тот вечер состоялся хоккейный матч, и бар магнитом притягивал болельщиков, потому что один из владельцев бара, Кен Харбарук, когда-то недолго играл и за «Торонто Мэйпл Ливз», и за «Бруинз», прежде чем ДТП на мотоцикле не положило конец его спортивной карьере. Он обычно говорил, что при данных обстоятельствах с ним не могло произойти ничего лучше. Кен играл хорошо, но не достаточно хорошо и, в конце концов, понял, что звездой ему не стать, а он так и будет играть за гроши и пытаться подцепить женщин, на которых легко произвести впечатление в баре вроде того, каким теперь владел. А после ДТП он получил неплохую компенсацию за свои травмы и имел деньги с половинного владения баром, что, казалось, гарантировало ему довольно комфортную жизнь на пенсии, которую он не получал бы, если бы был в состоянии и дальше играть. Вдобавок, если бы захотел, он мог бы по-прежнему цеплять женщин, на которых легко произвести впечатление, или так он говорил себе, но чаще он ловил себя на том, что после долгого вечера, когда дело шло к закрытию бара, думает только о тихой квартире и своей мягкой постели. У него были спокойные, хотя и нерегулярные отношения с одной женщиной-юристом, которая хорошо сохранилась для своих пятидесяти одного года. У каждого из них был свой дом, и в выходные они ночевали то у него, то у нее, хотя ему иногда хотелось чего-то более определенного. Втайне он желал, чтобы она переехала к нему, но знал, что она этого не хочет. Она ценила свою независимость. Сначала он думал, что она не спешит слишком сближаться, чтобы убедиться, насколько у него серьезные намерения, но теперь, через три года, понял, что она держит дистанцию, потому что ей хотелось именно таких отношений, а если ему хотелось чего-то большего, то пусть поищет где-нибудь в другом месте. Кен решил, что уже слишком стар, чтобы искать в другом месте, и надо сказать спасибо за то, что имеешь, и чувствовал себя в меру удачливым и в меру удовлетворенным.