Любовники смерти - Коннолли Джон - Страница 32

Но его по-прежнему тревожило, что случилось у Паркера в доме в ту туманную ночь. Микки ожидал, что интенсивность реакции на тот случай, страх и замешательство спадут, но они не утихали. Он продолжал плохо спать и в первую ночь после происшествия проснулся в три минуты пятого утра, убежденный, что в комнате мотеля есть кто-то еще. Микки включил лампу у кровати, и экологическая лампочка стала медленно набирать яркость, постепенно заполняя светом комнату, но оставляя в темноте углы, от чего у Микки возникло неприятное чувство, что темнота вокруг отступает неохотно, забирая с собой присутствующего и скрывая его в местах, куда не достает свет лампы. Ему вспомнилась спрятавшаяся за дверью кухни женщина и девочка, водящая пальчиком по окну машины. Ему бы надо было взглянуть ей в лицо, но он не смог, и что-то говорило ему, что нужно благодарить судьбу хотя бы за это. Их лица оставались скрытыми от него не просто так.

Потому что Странник растерзал их, вот почему, потому что оставил вместо лиц кровь, и кости, и пустые глазницы. И тебе не нужно было этого видеть, нет, сэр, потому что это зрелище осталось бы в тебе, пока твои глаза не закроются в последний раз и твое собственное лицо не закроют покрывалом. Никто не может посмотреть на такие увечья, на такую жестокость, и не повредиться умом навсегда.

А если это были те, кого ты любил, твоя жена и твой ребенок, ну, тогда…

Подруга и ее дочь, две гостьи – так сказал Паркер, но Микки не поверил ни на мгновение. Да, это действительно были гости, но не такие, которые спят в гостевой комнате и зимними вечерами играют в настольные игры. Микки не понимал природы этих существ, пока еще не понимал, и пока не решил, включать ли эту встречу в книгу, которую покажет издателю. Он подозревал, что лучше не включать. В конце концов, кто же ему поверит? Включив в повествование призраков, он рискует подорвать основанный на фактах фундамент своей работы. И все же эта женщина с ребенком и то, что они перенесли, представляли собой сердцевину книги. Микки всегда думал о Паркере как о человеке, которого преследует случившееся с его женой и дочкой, – преследует, но не так буквально. Неужели это ответ? Неужели Микки стал свидетелем этого преследования?

И все эти мысли и раздумья он добавил к своим записям.

Микки зарегистрировался в отеле у Пенсильванского вокзала, в типичном капкане для туристов с рядом крошечных, как кроличьи садки, комнатушек, занятых шумными, но вежливыми азиатами и семьями деревенщины, пытающимися посмотреть Нью-Йорк задешево. К вечеру он сидел в заведении, которое по своим стандартам и стандартам большинства людей, за исключением бездомных бродяг, назвал бы забегаловкой, и размышлял, что бы заказать, не поставив под угрозу собственное здоровье. Хотелось кофе, но место выглядело таким, где заказ кофе по какой-либо причине, не связанной с похмельем, вызывает в самом лучшем случае сердитый взгляд, если не рассматривается как явное свидетельство гомосексуальных наклонностей. На самом деле, подумал Микки, даже то, что он помыл руки после туалета, в такой дыре может показаться подозрительным.

Рядом с ним лежало меню бара, а на доске мелом был написан список сегодняшних блюд, который мог бы с таким же успехом быть написан на санскрите: этот список уже давно не менялся, но никто здесь и не ел. Собственно, здесь вообще никто ничего не делал, потому что в помещении не было ни души, кроме самого Микки и бармена. Тот выглядел так, словно последние десять лет или около того потреблял исключительно человеческие гормоны роста. У него выпирало в тех местах, где ни у одного нормального человека не должно выпирать, даже на лысой голове, как будто он развивал мускулатуру на темени, чтобы оно не чувствовало себя исключенным из остального тела.

– Берете что-нибудь? – спросил он. Его голос был гораздо тоньше, чем Микки ожидал, и у последнего возникла мысль, что это как-то связано со стероидами. Особые вздутия были у бармена на груди, как будто у груди выросли еще собственные груди. Он был такой загорелый, что временами словно сливался с закопченной деревянной стойкой бара. Микки он напоминал пару женских чулок, набитых футбольными мячами.

– Я кое-кого жду.

– Ну так закажите что-нибудь, пока ждете. Считайте это арендной платой за табурет.

– Приветливое место, – сказал Микки.

– Если вам нужны друзья, позвоните самаритянам. А здесь делают бизнес.

Микки заказал светлое пиво. Он редко пил до наступления темноты, и даже тогда ограничивался кружкой-другой пива, за исключением ночи после визита к Паркеру, но та ночь была исключительной во многих смыслах. Сейчас ему не хотелось пива, от одной мысли о выпивке становилось нехорошо, но он не собирался обижать человека, который выглядел способным, не моргнув глазом, вывернуть Микки наизнанку и обратно. Пиво прибыло. Микки уставился на него, а оно уставилось на Микки. Пивная шапка вяло оседала, словно вторя нежеланию Микки пить.

Открылась дверь, и вошел высокий мужчина с естественной мускулатурой человека, никогда для наращивания мышц не прибегавшего к искусственным средствам и обходившегося мясом и молоком. На нем было длинное синее пальто, оно было расстегнуто, открывая солидное пузо. Седые волосы коротко пострижены. Нос красный, и не только от холода на улице. Микки понял, что сделал правильный выбор, заказав пиво.

– Эй, – сказал бармен. – Да это же Капитан. Давно не виделись.

Он протянул руку, и вошедший взял ее и тепло пожал, а левой рукой хлопнул по внушительному плечу бармена.

– Как дела, Гектор? Смотрю, ты все еще употребляешь это дерьмо.

– Оно поддерживает меня большим и не жирным, Капитан.

– У тебя растут сиськи, и, наверное, ты дважды в день бреешь спину.

– Может быть, я отращиваю волосы, чтобы ребятам было за что держаться.

– Ты ненормальный, Гектор.

– И горжусь этим. Что тебе принести? Первая выпивка за счет заведения.

– Это достойно с твоей стороны, Гектор. «Редбрест», если не возражаешь, чтобы прогнать холод из костей.

Он отошел к концу стойки, где сидел Микки.

– Вы Уоллес?

Микки встал. Он был около пяти футов десяти дюймов ростом, и Капитан возвышался над ним на семь или восемь дюймов.

– Капитан Тиррелл. – Они пожали руки. – Спасибо, что нашли время поговорить со мной.

– Ну, после того как Гектор мне выставит, выпивка на вас.

– С удовольствием.

Гектор поставил внушительный стакан виски, не испорченного льдом или водой, у правой руки Тиррелла. Тот сделал жест в сторону загородки у задней стены.

– Давайте выпьем там. Вы еще не поели?

– Нет.

– Здесь готовят хорошие гамбургеры. Вы едите гамбургеры?

Микки сомневался, что в этом месте делают что-то хорошее, но знал, что лучше не отказываться.

– Да. Гамбургер звучит неплохо.

Тиррелл поднял руку и крикнул Гектору:

– Два гамбургера средней прожарки со всеми гарнирами!

«Средней прожарки, – подумал Микки. – Боже!» Он бы предпочел, чтобы они прогорели на дюйм, в надежде убить все поселившиеся в мясе бактерии. Черт, а ведь этот гамбургер может стать последним в его жизни.

Гектор должным образом ввел заказ в на удивление современно выглядевший кассовый аппарат, хотя и работал на нем, как обезьяна.

– Уоллес – это хорошая ирландская фамилия, – сказал Тиррелл.

– Я по происхождению наполовину ирландец, наполовину бельгиец.

– Какая-то мешанина.

– Европа. Война.

Лицо Тиррелла печально смягчилось сентиментальностью, словно растаяло суфле.

– Мой дед служил в Европе. В королевских ирландских стрелках. За свои старания получил пулю.

– Печально это слышать.

– Да нет, он не умер. Впрочем, потерял левую ногу ниже колена. Тогда не пользовались протезами, да и сейчас, похоже, не пользуются. Обычно он каждое утро закалывал штанину брюк булавкой. И, думаю, по-своему гордился этим.

Он поднял стакан и произнес:

– Sláinte![6]