Западня - дю Террайль Понсон - Страница 74

– Конечно нет. Я позвал вас, чтобы сказать – действуйте быстро.

– Что вы имеете в виду?

– В самое ближайшее время я покину Францию.

– Вместе с Вандешах?

– Да. Поэтому все наши планы должны быть реализованы.

– Вы хотите сказать, что я должен готовиться сыграть роль в задуманной мной комедии с супружеской изменой?

– Да.

– Но ведь Давид еще жив.

– На этот счет не беспокойтесь. Если Мюлар выйдет из тюрьмы, дни нашего юноши будут сочтены. Да и потом, не думайте, что мадам де Сентак тут же бросится вам на шею. Чтобы привыкнуть к нелепой мысли о том, что она может вас полюбить, ей понадобится время.

Семилан хранил молчание.

– Послушайте, – наконец сказал он, – меня терзают сомнения.

– Сомнения? Но почему?

– Потому что я проявляю участие к мадам де Сентак и не желаю заманивать ее в эту подлую ловушку.

– В вас проснулась совесть? – удивленно воскликнул Сентак.

– Почему бы и нет?

– Господин де Самазан терзается угрызениями совести? Это что-то новое.

– Да и потом, я всегда мечтал лишь о небольшом достатке. Теперь, добившись своего, я вполне доволен.

– Значит я должен заниматься этим делом сам?

– Ну да, поймите, так будет гораздо лучше.

– Самазан, вы что, смеетесь надо мной?

– Да нет же. У меня свои планы, я тоже хочу уехать из Франции и скрыться от возможного преследования.

– Но, друг мой, вы просто не подумали.

– Нет-нет, напротив, я много об этом думал.

– Вы потеряете пять миллионов.

– Нет, всего лишь четыре миллиона семьсот тысяч франков.

– Пять миллионов! – продолжал Сентак тоном сдержанным, но вполне способным ввести в искушение. – Семилан, вы просто не знаете, что такое пять миллионов. Это двести пятьдесят тысяч франков годовой ренты. Иными словами, вам будут доступны все жизненные радости и удовольствия. Кто устоит перед этим «Сезам, откройся», имя которому – деньги? Никто и никогда. Пять миллионов – это могущество, величие, уважение и почет! А я считал вас амбициозным.

– Это все в прошлом.

– Вы что же, отказались от амбиций?

– Да.

– Первый раз вижу человека, отказывающегося от такой суммы. С пятью миллионами вы могли бы покинуть Францию так же легко, как и с тремястами тысячами, обосноваться в каком-нибудь краю и стать там королем. С вашими умом, талантом, состоянием вы могли бы обеспечить себе самое высокое положение в обществе.

«У меня действительно есть такие претензии», – подумал Семилан.

Сентак все говорил и говорил и Семилан постепенно стал прислушиваться к его словам. Он не был бы тем неисправимым бандитом, которого мы знаем, если бы не согласился с убийственным аргументом: для человека безнравственного и бесчестного пять миллионов – это море удовольствия и почти безграничная власть.

Когда саиль закончил свою речь, Семилан по-прежнему не сказал ему ни слова.

– Ну же, решайтесь, – подстегнул его Сентак.

– Дело в том, что…

– Погодите, – остановил его саиль, вскакивая с места.

– Что такое?

Не удостоив его ответом, Сентак бросился к двери кафе, открыл ее, выбежал на улицу, а мгновение спустя вернулся с Мюларом.

– Тебя, стало быть, выпустили?

– Да.

– Предварительно допросив?

– Да.

– О чем спрашивали?

– О том покушении на убийство.

– И что ты ответил?

– То, что вы мне велели.

– Они тебе поверили?

– Еще бы, черт возьми. После того как сравнили мои ответы с вашими.

– И поскольку они в точности совпали…

– Мне сказали: ты свободен. Но это, хозяин, не имеет значения, дела наши плохи, и если вы соблаговолите мне поверить, то все дела здесь нужно осторожно сворачивать.

– Я об этом как раз говорил с Самазаном. Но ты не знаешь главного – господин де Самазан больше не желает нам помогать.

– Я этого не говорил.

– Тем не менее…

– Я лишь сказал, что сомневаюсь.

– В таком случае отбросьте все свои сомнения и давайте за восемь дней со всем этим покончим. Ты, Мюлар, займешься Давидом.

– В этом нет необходимости, – ответил индус.

– Почему? В тебе тоже проснулись угрызения совести?

– Нет, – с улыбкой ответил Мюлар.

– Тогда к чему эти твои слова?

– К тому, что Давид совсем плох.

– Кто тебе это сказал?

– Один из его слуг.

– Когда?

– Нынче утром.

– Наступили какие-то осложнения?

– Нет, но болезнь идет своим чередом. Доктора боятся, что до завтрашнего утра он не доживет.

– Нужно срочно разузнать о состоянии Давида, – сказал Сентак, вставая.

Он бросил на стол монетку, чтобы оплатить заказ, к которому они даже не притронулись, и вышел из кафе. Семилан с Мюларом не отставали от него ни на шаг.

Подойдя к Интендантству, они повстречали доктора Брюлатура, шагавшего с угрюмым выражением на лице.

«Удача сама идет мне в руки!» – подумал Сентак. Он подошел к старому, опытному эскулапу и сказал: – Доктор, правду говорят, что несчастному Давиду стало хуже?

– Он только что умер.

– Давид умер! – воскликнул саиль, напуская на себя скорбный вид.

Однако папаша Брюлатур прекрасно знал, как выглядит человеческое отчаяние.

– Послушайте! – грубо сказал он. – Эту свою огорченную физиономию приберегите для других. Вам предстоит унаследовать пятьдесят миллионов и я знаю вас достаточно хорошо, чтобы понимать – вы в восторге от того, что мой пациент скончался.

Сентак уже собрался было резко ответить, но доктор повернулся к нему спиной и величавым шагом зашагал прочь. Полы его бурого, подбитого ватой пальто развевались на вечернем ветру.

– Ну что? – спросил Семилан, стоявший в отдалении вместе с индусом.

– Мюлар был прав.

– Стало быть, Давиду совсем плохо?

– Если бы только плохо.

– У него агония?

– Если бы только агония.

– Неужели он умер?

– Да, господин Самазан, и теперь, как видите, от обещанных пяти миллионов вас отделяет только одно препятствие.

Семилан на мгновение застыл в нерешительности.

– Ну хорошо, – наконец сказал он, – я согласен поучаствовать в этом деле, которое станет для меня последним, но при условии, что мы провернем его ловко и быстро. В противном случае я выхожу из игры.

– Не бойтесь, мой дорогой друг, я тороплюсь не меньше вас.

С этого дня Семилан стал постоянным гостем в доме мадам де Сентак.

Поскольку наша молодая дама с радостью принимала всех визитеров, позволявших ей не только приятно проводить время, но и не оставаться наедине с мужем, Самазану был оказан наилучший прием и к его постоянному присутствию относились более чем благосклонно.

Характер негодяя был не лишен некоторой веселости. Порой его шутки даже были весьма забавны и рядом с ним никогда не было скучно.

Сентак, со своей стороны, появлялся редко, стараясь предоставить своему сообщнику полную свободу действий.

Но тот воспользовался предоставленной возможностью в весьма своеобразной манере, которая вряд ли понравилась бы саилю, если бы он знал, что происходит.

Конечно же, бандит не упускал ни единой возможности приударить за мадам де Сентак и пару раз даже повел себя слишком вольно и дерзко для того, чтобы Кастерак тут же это заметил.

С того момента Гонтран каждый раз после обеда тоже стал являться в салон к Эрмине и вести там светские беседы.

Но будь он чуточку прозорливее, от его внимания не ускользнуло бы и другое. Как-то раз, когда Семилан принялся осыпать мадам де Сентак комплиментами, облекая их в двусмысленные слова, так радующие слух влюбленных, Гонтран, помимо своей воли, не смог скрыть своего дурного расположения духа.

– Мадам, – обратился он к Эрмине, когда Самазан ушел, – вы не находите, что сей господин в беседах с вами переходит на фамильярный, шокирующий и слишком фривольный тон?

– Да нет, мой дорогой Гонтран.

– Меня это интересует мало, – с усилием продолжал Кастерак, – но я не понимаю его развязности.